Антон проснулся под утро, рывком сел на постели и едва сдержался, чтобы не закричать. Он снова видел во сне эту девушку, третью ночь подряд. Нелли её звали, Н-е-л-л-и. Только в эту ночь, в отличие от двух предыдущих, Нелли пришла к нему в сон обнажённой. А потом, потом они начали проделывать такое, что Антон, вспомнив, покрылся холодным потом от стыда и отвращения. То, чем он занимался с Нелли во сне, было даже не постыдным, это было противоестественным, низким, просто ужасным. Антона передёрнуло. Он резко вскочил с постели и едва не упал от неожиданной слабости в паху, мгновенно подкосившей ему ноги и сделавшей их ватными.
     - Сволочь, - сказал Антон вслух, - проклятый выродок, дрянь.
     Ему захотелось с размаху влепить себе по лицу. С трудом удержавшись, Антон доковылял до санузла, перевалился через низкий борт ванны, шлёпнулся на дно и на полную включил воду. Пару минут обрушившиеся на него тяжёлые струи смывали слабость и стыд. Наконец, почувствовав себя лучше, Антон вылез, наскоро растёрся полотенцем и, прошлёпав босиком по кафелю, вернулся в комнату.
     Он включил свет и с минуту с отвращением разглядывал своё жилище. Комната была стандартная, точно такая же, как любая из десятка тысяч каморок, в которых ютились питомцы интерната вплоть до его окончания. Шесть шагов вдоль, пять - поперёк. Стол, пара стульев, кровать, шифоньер и компьютерный центр. И всё.
     Впрочем, нет, не всё, на стене над кроватью висели две фотографии в рамках. Отец и мать - люди, давшие ему жизнь. Антон подошёл и в который раз пристально рассмотрел снимки. Отец на фотографии выглядел лет на сто двадцать, мать - в районе сотни. Антон стиснул зубы и опустил глаза. Он не испытывал к этим людям ничего, абсолютно ничего. Ни благоговейного трепета, с которым говорили о своих родителях прочие, ни даже элементарного уважения. Эти двое дали жизнь ему, Антону Валишевски, так что с того? Они, как и все прочие родители на Земле, даже не знали, как выглядят их сыновья или дочери.
     Антон сел на кровать и, подперев кулаком подбородок, задумался. Почему именно Нелли Егорова, ничем, в общем-то, не примечательная девчонка из параллельного класса? Он и внимания на неё особо не обращал. Ну да, короткие русые волосы, тонкая шейка, ноги стройные, что ещё? Ничего, разве что большие карие глаза. Какие-то особенные, только неясно чем. С минуту Антон думал, в чём особенность больших карих глаз. "Внимательные", - неожиданно пришло нужное слово. Точно: когда неделю назад они случайно разговорились, Нелли смотрела на Антона со вниманием. Так, как смотреть было не принято и даже неприлично. Отводить глаза при разговоре и тем самым не смущать собеседника входило в правила поведения. Их преподавали ещё в начальных классах, на уроках этики.
     Итак, девушка с внимательными карими глазами. И с ней Антон во сне вытворял непотребное. Он вспомнил ругательный архаизм, которым называли подобные занятия - секс. Противное слово, свистящее какое-то, змеиное.
     Оглушительный стук в дверь выбил из Антона задумчивость. Так колотить мог один только человек - его брат по отцу Жак Валишевски.
     "Как всегда вовремя", - саркастически подумал Антон.
     - Открыто, входи уж! - крикнул он.
     Жака Антон не переваривал. Толстый, шумный и жизнерадостный о-брат был почти полным его антиподом, и буквально всё, что бы тот ни делал, вызывало у Антона неприятие напополам с раздражением.
     Жак стремительно ворвался в комнату, мгновенно заполнил собой всё свободное пространство и, отчаянно жестикулируя и брызгая слюной, приступил к разглагольствованиям. В слушателе он не нуждался, и Антон, улёгшись на кровать и положив руки под голову, принялся терпеть. Обычно Жака хватало минут на десять. Антон засёк время и уставился в потолок.
     - И тогда я отпасовал назад Барковскому, - азартно выплёвывая слова, тараторил Жак, - а сам рванул по правому, так эта сволочь Барк вместо того, чтобы вернуть мяч мне, пнул его назад, этому идиоту, как его - Максу. Ну, такому длинному с двенадцатого "Ж", так тот, нескладёха, запутался в собственных ногах да как навернётся, гы-гы-гы. Вот же урод, а! Это у него, считай, семейное. О-брат его дуралей дуралеем, а м-сестра - та вообще фифа, ходит вечно одна, нос задирает. Какая-то вся из себя задрипанная, как её там, Нелли, вот.
     - Слышишь, заткнёшься ты наконец?! - Антон неожиданно для самого себя вскочил, метнулся к о-брату и схватил его за грудки. - Сам ты задрипанный. Достал уже своим футболом.
     - Тоха, что с тобой? - оторопел Жак. - Нехорошо себя чувствуешь, что ли? Ты чего на брата-то бросаешься?
     - Ладно, прости, - Антон сделал шаг назад и снова опустился на кровать. - Слушай, Жаконя, ты сны видишь?
     - Просил же не называть меня так, - на мгновение обиделся Жак, но через секунду вновь обрёл обычную жизнерадостность. - Вижу, - сообщил он. - Правда, редко.
     - И что тебе снится?
     - Да ерунда всякая, разве упомнишь. Недавно куча дерьма приснилась. Большая. Ты почему спрашиваешь?
     - Да так. Ты, кстати, зачем ко мне ходишь-то?
     - Как зачем?! - возмутился Жак. - К кому же мне приходить, как не к тебе и к Лори? Больше у меня нет никого, только вы двое. Вот я и к тебе... А ты не рад, что ли? Лори-то дрыхнет ещё.
     Лори - так звали сестру Жака по матери. Антон внезапно подумал, что завидует бесхитростному и искреннему в своих привязанностях о-брату. У того двое родных людей на земле, вот он и любит обоих. Так, как всякому человеку положено - любить обоих живых кровных родственников и почитать обоих мёртвых. И вовсе Жак не виноват, что его о-брат Антон такая сволочь.
     "Зато м-сестра у Жака приличная девчонка, - подумал Антон о полной, добродушной и улыбчивой Лори. - Возможно, будь у меня сестра вместо одного из братьев, и я был бы другим".
     - Ладно, Жак, - Антон вымученно улыбнулся брату. - Ты ступай пока, иди, разбуди Лори, в кафетерии встретимся.
     Жак кивнул, потрепал Антона по плечу, гоготнул пару раз, отмочил на прощание несмешную шутку и, наконец, убрался. Выждав с минуту, Антон наскоро оделся и вышел из комнаты. Многокилометровый кольцевой коридор интернатского жилого корпуса был почти пуст. Завтрак ещё не начался, и питомцы досыпали последние минуты. Быстрым шагом миновав полсотни стандартных нумерованных дверей, Антон добрался до лестничной развязки. Десятки эскалаторов, причудливо и хищно скалясь зубами ступеней, разбегались отсюда по верхним и нижним этажам. Антон ловко вскочил на скоростной и тремя уровнями выше с не меньшей сноровкой спрыгнул. Через минуту он уже стучался в комнату Рауля Коэна, своего брата по матери. В отличие от здоровенного, бесцеремонного и болтливого Жака, Рауль был субтилен, сдержан и немногословен. Антон не любил м-брата, но и не презирал, как навязчивого недалёкого Жаконю. В любом случае, Рауль был единственным человеком, который мог выслушать и, возможно, дать добрый совет.
     - Слушай, Ра, - взял быка за рога Антон, едва обменявшись с братом приветствиями, - тут такое дело, ты сны видишь?
     - Хороший вопрос, - Рауль задумчиво посмотрел на брата и сразу отвёл глаза. - Особенно с утра. Ну, допустим, вижу. И что? Ты для этого пришёл? Пошли-ка лучше завтракать.
     - А что именно ты видишь? - не отставал Антон. - Или, точнее, кого? В общем, так: тебе когда-нибудь снились женщины?
     - Вот что, - присвистнул Рауль. - Тебе снилась наша мама? Наконец-то.
     - Ра, мама здесь ни при чём. Понимаешь, я вижу один и тот же сон. Вот уже третий раз подряд. Только сегодня он был, как бы тебе сказать... В общем, Ра, со мной случилось то, о чём нам вдалбливают вот уже который год. Патология. Я страшно испугался. Понимаешь, я... - Антон запнулся.
     - Ну, говори, - подбодрил Рауль. - Продолжай уже, раз начал. И, пожалуйста, всю правду.
     - Я всегда говорю правду, - сказал Антон.
     Рауль кивнул. Врать Антон не умел. С детства. И неспособность лгать не раз выходила ему боком.
     - В общем, я пришёл в ужас, - быстро проговорил Антон. - Я видел во сне девушку. Не просто девушку, а вполне конкретную. И я... Я занимался с ней этим самым. Сексом. Это было отвратительно, Ра. Как животные, словно какие-нибудь собаки, помнишь учебный фильм? Не знаю, что теперь делать. И я подумал...
     - Ты подумал, что я тоже вижу подобные сны, - догадался Рауль, - только не признаюсь, так?
     - Да, что-то в этом роде.
     - А с Жаком ты разговаривал?
     - Вкратце. Но Жак - особый случай.
     - Понятно. Ты обязан доложить наставнику, Антон. Это действительно опасно. Для тебя опасно. Я не видел таких снов, но, случись мне, я немедленно поставил бы в известность наставника. И ты должен это сделать. Хочешь, пойдём к старому Отто вместе?
     - Угу. И он решит, что я ненормальный. В лучшем случае - отправит в стационар лечиться. В худшем... Нет, Ра, к наставнику я не пойду. Подожду пару дней, надеюсь, само собой прекратится.
     - А если не прекратится? Учителя говорили на этот счёт вполне определённо. Если тебя начинают преследовать видения, связанные с... - Рауль запнулся, - с сексом, неважно, во сне или наяву - это явная патология. Угроза для психики, самая серьёзная из возможных.
     - Да знаю, - потупился Антон. - Ладно, я подумаю. Пара дней ничего не изменит.
     - Ну, смотри сам, - Рауль поднялся. - Пара дней - действительно не изменит. Но спасибо, что ты доверился мне, Тош. Вместе мы как-нибудь сладим с твоей бедой. А сейчас погнали завтракать. Ты как, сочинение уже отослал?
     - Чёрт! - хлопнул себя по лбу Антон. - Хорошо, что ты напомнил. Я за него даже не садился. Вот же дубина, ведь сегодня последний срок.
    
    
     Отто Фролов намеренно оставил сочинение этого парня напоследок. За сто с лишним лет практики в качестве наставника выпускных классов Отто случалось повидать всяких учеников. Были среди них и такие, на которых Фролов, исчерпав все меры и скрепя сердце, писал докладную в директорат. До сих пор он ни разу не ошибся - фигуранты докладных все как один были признаны особыми комиссиями "вне социума" и выдворены с Земли без права на возвращение. Такое случалось нечасто, но всё же случалось, и всякий раз Фролов потом мучился угрызениями совести. Немало времени проходило, прежде чем ему удавалось вновь обрести душевное равновесие и убедить себя, что он не имел права выпустить в общество потенциального анархиста, убеждённого бунтаря и ниспровергателя основ.
     Фролов одно за другим бегло считывал с экрана сочинения выпускного двенадцатого "Ъ" класса и привычно выставлял оценки. Недюжинный опыт позволял автоматически регистрировать уровень владения речью, умение выразить свои мысли и, самое важное, отношение автора к изложенному. Отклонения от среднего уровня, как обычно, оказались не слишком значительными. За неполных полтора часа Отто справился с работой и позволил себе на минутку расслабиться. Оставалось последнее сочинение, и, прежде чем взяться за него, наставник хотел настроиться на максимальную объективность. Забыть о том, что ему крайне симпатичен этот парень, Антон Валишевски. Забыть, что наивысший на потоке уровень интеллекта и полная неспособность лгать сочетаются у Антона с доходящими до абсурда и фанатизма упрямством, своеволием и необъяснимым неприятием правил и прописных истин.
     Выдержав паузу, Отто, наконец, собрался, вздохнул и загрузил в редактор последний нечитанный файл. С первого взгляда он понял, что дело плохо. Тема сочинения "Какими будут мои дети", обведённая жирной траурной рамкой, глумилась притороченными справа и слева отвратительными рожами. Фролов не очень хорошо разбирался в последних достижениях в области смайликов и запросил подсказку. "Меня только что вырвало", - пояснила левая рожа. "Похоже, я вляпался в дерьмо", - сообщила правая.
     Подавив раздражение, Фролов заставил себя читать. Всё сочинение занимало четверть страницы, и Отто пробежал текст глазами от начала до конца меньше, чем за полминуты. Закончив, он обнаружил, что сидит с открытым ртом. Такого читать ему ещё не приходилось за все годы практики.
     "Потратив немало времени на обдумывание, - значилось под украшенной мерзкими рожами темой, - я пришёл к выводу, что мне на этот вопрос наплевать. А именно, плевать я хотел на то, какие два ублюдка от меня произойдут, если ни одного из них я никогда не увижу. Мне также абсолютно безразлично, кто будущие матери обоих выродков. Не понимаю, почему этому вопросу придают такое значение, и думаю, что вряд ли когда пойму. Фотографии родителей "украшают" мою комнату с рождения, но я не испытываю ничего кроме неприязни к обоим покойникам. Так же, как не испытываю положенных родственных чувств к м-брату, а о-брата попросту презираю и считаю придурком".
     Фролов вскочил и зашагал по помещению. Как наставнику, ему полагалась персональная жилая комната в интернате - роскошь, доступная только педагогам со стажем от ста лет и более. Будни Фролов проводил здесь и лишь на выходные перебирался в собственное жилище - двадцатиметровую студию на восемьдесят шестом этаже пирамидальной свечки в центре жилого квартала мегаполиса. Работу свою Отто любил, гордился её значимостью и с удовольствием дарил сэкономленное на дорогу время тем ученикам, которые нуждались в его помощи, советах или твёрдой наставнической руке. Сейчас Отто сознавал, что помощь необходима Антону Валишевски, парня надо было вытягивать и буквально спасать. Подростку пятнадцать, самый опасный возраст, до стерилизации почти целый год. Если не вмешаться, то достаточно очевидно, к чему это может привести. Наставник прекратил мерить шагами комнату и опустился в телескопическое кресло, которое послушно приняло удобную для сидения форму. Он не был уверен, как ему поступить. Несколько раз он писал ходатайства в евразийское министерство образования и ратовал за принятие закона о досрочной, в исключительных случаях, стерилизации. Мнение Фролова разделяло множество коллег, однако все усилия разбивались о консерватизм и твердолобость министерских крючкотворов. Якобы опасность неполноценности семенников или яйцеклеток, извлечённых до достижения донором шестнадцатилетия, слишком велика. То, что в некоторых случаях опасность для самого донора значительно превалировала над всеми прочими, чинуши удачно пропускали мимо ушей.
     Фролов выругался про себя и повернулся к монитору. Наставник принял решение - он займётся парнем. Для начала поговорит с его роднёй. Фролов сноровисто раскрыл папку с личными делами учеников. Головной файл был выполнен в виде диаграммы из кружков и соединяющих их стрелок. От кружка с надписью на нём "Антон Валишевски" отходили две. Одна - к о-брату Жаку Валишевски, другая - к м-брату Раулю Коэну. Фролов споро просмотрел компиляции на обоих. Интеллектуальный уровень Жака “оставлял желать”. Возможно, поэтому Антон и относится к нему неуважительно. Пожалуй, следует начать с м-брата. Поиграв электронным карандашиком над папкой с файлами, Фролов быстро составил стандартный "вызов к наставнику" и отправил его Раулю Коэну. Что ж, они вместе попытаются помочь Антону. И тот, с его умом, оценит и поймёт, должен понять. А поняв, умерит свой юношеский запал и остепенится. Обязательно умерит, уж Отто постарается. Ну, а если нет... Фролов закрыл глаза. Значит, так тому и быть, но по крайней мере он сделает всё, что от него зависит.
    
    
     - Я чувствовала, что ты придёшь, - сказала Нелли. - Не знаю почему. Может быть, из-за того, что ты так похож на моего брата.
     - Ты имеешь в виду Макса? - спросил Антон. - Я знаю его, он играет в футбол в одной команде с моим братом Жаком. Но, слушай, я совершенно не похож на Макса.
     Они не спеша двигались вдоль по аллее интернатского парка. До обеда Антон промаялся, всё валилось из рук, он, не переставая, думал о давешнем сне, пока не обнаружил, что дело уже не в нём, а в той, кто ему приснилась. Залпом настрочив ненавистное сочинение, Антон отправил его наставнику и решительно поднялся. Через десять минут он уже постучал в Неллину комнату и предложил ей "задвинуть" ужин. Уговаривать девушку не пришлось, и вот теперь они медленно брели по крытой мелким щебнем тропинке.
     - Нет, не на Макса, - задумчиво сказала Нелли. - Макс - мой брат по матери. Ты похож на моего о-брата, Антон. Нет, нет, не внешне. У него тоже был один из самых высоких на потоке уровней интеллекта. Он, как и ты, старался смотреть людям в глаза. И он всегда говорил то, что думает.
     - Я не знаю твоего о-брата, - признался Антон. - Извини, мне, конечно, следовало бы больше знать о тебе. Тем более, что, я вижу - ты интересовалась моими данными. Как зовут твоего брата?
     - Роман Егоров. Но ты и не мог его знать. Он был на год старше нас с Максом.
     - Этого не может быть, - Антон резко остановился. - Как это - старше? И почему ты говоришь о нём в прошедшем времени?
     - Антон, ты действительно хочешь об этом знать?
     - Ну да, конечно. Иначе не стал бы спрашивать.
     - Хорошо. Наши родители, естественно, умерли в один год. Каждому, как и положено, сравнялось сто восемьдесят. Но вот первое наше с Максом рождение не удалось - у мамы было что-то не в порядке с базовыми яйцеклетками. И нам дали второй шанс, использовали пару из резерва.
     - Теперь понимаю, - кивнул Антон. - Я читал о таких случаях. Но думал, что они крайне редки. Получается, что Роману уже больше шестнадцати, он закончил школу, прошёл стерилизацию и, вероятно, поступил в университет, так?
     - Нет, не так, - Нелли опустила голову. - Он не закончил школу, ему не дали.
     - В каком смысле "не дали"?
     - В прямом. Наставник написал на него докладную в директорат. Решением особой комиссии мой брат был признан "вне социума" и выдворен с планеты Земля в один из дочерних миров. Без права на возвращение, разумеется. Я даже не знаю куда, мне сказали - на Марс, но разве это проверишь? Ты всё ещё хочешь продолжать нашу беседу?
     - Я, я... - Антон остановился и неожиданно взял Нелли за руки. - Так твой брат, получается... - Он запнулся и вдруг неожиданно для себя самого выпалил: - Знаешь, я думаю, что хотел бы быть на его месте.
     Они остановились, и Нелли мягко отняла руки.
     - Ты сейчас сказал глупость, - медленно проговорила она. - Быть выдворенным с Земли - это несчастье. А если мы будем держаться за руки в общественном месте, и нас увидят, то это несчастье может случиться и с нами.
     - Я иногда думаю, что живу в сумасшедшем доме, - сказал Антон. - Только не знаю, кто сумасшедший - я или все остальные. Логика подсказывает, что псих - я, хотя бы по теории вероятностей. Но вот рассудок, понимаешь... Я считаю идиотством, что человека могут осудить за то, что он держал кого-то за руки. Или за то, что он думает не совсем так, как ему велят. Или за то, что он видит сны, которые якобы представляют угрозу для общества. Общество должно сплошь состоять из кретинов, если ему грозят чьи-то сны.
     - А ты видишь плохие сны, Антон?
     - Да, вижу, вот уже третью ночь подряд, - Антон отчаянно покраснел и выпалил: - Уже третий раз подряд я вижу во сне тебя.
     - Меня? - теперь покраснела Нелли. - И я, что я делала в твоём сне?
     Антон поднял глаза и посмотрел на девушку в упор.
     - Мы оба делали, - коротко сказал он. - Мы лежали в одной постели и занимались ужасными вещами. Можешь ударить меня, вон валяется подходящая доска, буду благодарен, если ты залепишь ею мне по морде. В моём сне мы с тобой занимались сексом.
    
    
     "Насколько же похожи братья", - подумал Отто Фролов, глядя на вошедшего в классную комнату Рауля. Их даже можно спутать, если не приглядываться внимательно. Оба худощавые, даже поджарые, тот же разрез глаз и одинаковый цвет волос - иссиня-чёрный. Оба высоколобые, скуластые, смуглые. И всё же Рауль Коэн чем-то разительно отличался от брата, только чем именно наставник понять не мог.
     - Садись, - сделал он приглашающий жест. - Ты знаешь, зачем я позвал тебя?
     - Откуда мне знать, наставник, - улыбнулся Рауль, - но я думаю, что догадываюсь. Видимо, речь пойдёт о моём м-брате.
     - Да, о нём. Скажи мне, какие у вас отношения?
     - Ну, мы же братья, наставник, - ответил Рауль после короткой паузы. - Братьям положено питать друг к другу родственные чувства.
     - Да, конечно, Значит, ты относишься к Антону так, как и положено брату. Расскажи мне о нём. Всё, что считаешь нужным. Не торопись, подумай, возможно, от того, что ты скажешь, для него будет зависеть многое.
     - Хорошо, - Рауль поудобнее устроился в кресле. - Антон - звезда курса, об этом все знают, наставник. Исключительные способности к техническим предметам. Математика многомерных пространств, самообучающиеся системы, физика высоких энергий, квантовая астрономия... Победитель и призёр евразийских олимпиад по всем этим дисциплинам. Уровень интеллекта...
     - А своими словами? - прервал Фролов. - Всё, что ты сказал, можно прочитать в личном деле Антона. Меня интересует то, что туда не вошло.
     - Своими? Что ж, можно и своими. В Мировой Сети шарит как никто. Да и в компах вообще проблемы решает на раз. Поисковиками крутит - заглядишься.
     - Понятно. Ну, а если отвлечься от технических деталей? Вот основной вопрос - как ты полагаешь, достойный ли член общества выйдет из твоего брата?
     - Вы хотите правду, наставник?
     - Да, разумеется. И чувствуй себя спокойно - твои слова останутся между нами, я не собираюсь ссылаться на них, что бы ты ни сказал.
     - Ладно. Я думаю, что таким, как Антон, не место среди землян, наставник. Мне кажется, он ненавидит социум. Он и родителей своих ненавидит, на могилу мамы со мной не ходил ни разу. Говорит, что плевать хотел. Что мама ничего не сделала для него и он ей ничем не обязан. То же насчёт отца. И потом - занятия. Социологию, психологию, этику за науки не считает. Говорит, что не верит, называет болтологией, демагогией и мракобесием. Однажды сказал - вандализм. Это когда разбирали соглашение между мужчиной и женщиной о рождении совместного ребёнка.
     Отто Фролов, скрестив на груди руки, молчал. Ему случалось видеть, как братья и сёстры изо всех сил выгораживали своих. Единственных близких им на свете людей, тех, которых любишь несмотря ни на что. Этот же парень, Рауль Коэн... Он ему завидует, понял Фролов, вот в чём причина. Завидует брату, оказавшемуся способнее и умнее. Надо же, какая дрянь.
     - Ещё что-нибудь хочешь сказать? - Отто встал с кресла, стараясь не смотреть на воспитанника. Фролову казалось, что его изрядно вымазали в грязи.
     - Да, наставник. Хочу. Антон видит сны. Часто. Во сне он, мне стыдно об этом говорить... В общем, во сне... Во сне он занимается сексом.
     Фролов подался вперёд. "Этого только не хватало", - с горечью подумал он. На остальное можно было бы закрыть глаза, но это... Первый, он же основной признак неисправимого социопата - повышенное либидо. Пробившееся через подавляющее воздействие ингибиторов, обильно поглощаемых вместе с пищей подростками, которые ещё не прошли стерилизацию.
     - Как давно? - хрипло спросил Фролов.
     - Что как давно, наставник?
     - Как давно он видит такие сны? Почему не пришёл с этим ко мне или к кому-нибудь из учителей?
     - Давно, наставник. Я уговаривал его сообщить вам, но Антон отказался.
     - С кем он занимается во сне сексом? Имя девушки!?
     - Этого я не знаю, наставник. Но могу узнать. Антон совершенно не гибкий, он не умеет изворачиваться. И лгать не умеет.
     - Хорошо. Спасибо, ты помог мне. Можешь идти.
     Пару минут спустя после ухода Рауля Фролов понял, чем именно внешне отличаются браться. Рауль Коэн попросту походил на копию, слепленную с Антона Валишевски. Но копию небрежную, пошарпанную, второразрядную. И неудачную.
    
    
     - Рома был совершенно неординарным парнем. Он на многое смотрел не так, как все, по-другому.
     Антон не прерывал девушку. Они сидели на парковой скамейке. Вечерние сумерки затянули мир вокруг них серо-коричневым мрачноватым покрывалом. Громоздкий, уродливый, слившийся до неба с горизонтом жилой комплекс интерната зловеще мигал пятнами света из тысяч врезанных в корпус глазниц-окон. Фонари ещё не включили, и парк, ощетинившись кронами лиственниц, настороженно замер.
     - Рома считал, что нам постоянно врут, - тихо рассказывала Нелли. - Иногда он говорил совершенно ужасные вещи. Однажды он сказал мне, что стерилизация, которую каждый житель Земли поголовно проходит, едва ему сравняется шестнадцать - не только, и даже не столько комплекс процедур, обеспечивающий иммунитет и долголетие. И, якобы, в основном стерилизация - это хирургическое вмешательство. Оно лишает человека способности к репродукции и отнимает у него заложенное природой желание воспроизвести себя. И, тем самым, лишает основного драйва, ради которого жили наши предки. Подменяя этот драйв другими ценностями - долголетием, праздностью, самодостаточностью. Я запомнила Ромины слова, но какой драйв он имел в виду - не знаю.
     - Подожди, - попросил Антон. - Дай мне пару минут, у меня застряла в голове какая-то мысль. Я чувствую, что она важная, но никак не могу сообразить.
     Нелли замолчала, и Антон, откинувшись на скамейке, закрыл глаза.
     Только не торопись, сказал он себе. Не дай тому, что промелькнуло пару мгновений назад, ускользнуть. Надо сосредоточиться, проанализировать известные вещи и понять, как они сопрягаются с тем, что сказала сейчас девушка.
     Итак, каждый человек на Земле проходит стерилизацию. До этого, начиная с четырёх лет, его готовят к тому, как он будет жить после неё. И утверждают, что жить он будет прекрасно. Непосредственно перед стерилизацией детородные клетки человека извлекают и замораживают. Их инициируют сразу после его смерти. Которая наступает в возрасте ста восьмидесяти лет путём искусственного и безболезненного прерывания жизни. К ста восьмидесяти годам организм исчерпывает себя, и жить дальше становится нецелесообразным. Ещё полвека назад было сто семьдесят, то есть продолжительность жизни на Земле увеличилась. За время жизни каждый мужчина заключает с двумя женщинами одного с ним возраста соглашение о рождении совместного ребёнка. И, соответственно, каждая женщина - с двумя мужчинами.
     Таким образом, население Земли остаётся неизменным - каждая пара единственный раз воспроизводит себя. Посмертно.
     Закон о стерилизации был принят больше пятисот лет назад. Считается, что его принятие - главное достижение цивилизации за всю её историю. Закон разом решил основные проблемы человечества, причём во всех областях. Прежде всего, он покончил с перенаселением - численность жителей Земли начала медленно, но неуклонно сокращаться. Сокращаться за счёт выдворенных социопатов и небольшого количество умерших преждевременно. Довольно быстро вышли из употребления деньги - люди прекратили стремиться к обогащению, чтобы передать накопленные блага потомству. Социальный статус перестал зависеть от материального положения. Не стало необходимости во всеобщей занятности: желающие трудиться получали работу, желающие жить в своё удовольствие могли беззаботно вести праздное существование. Автоматика успешно взяла на себя весь объём неквалифицированных работ. Упала до нуля преступность, одну за другой искоренили считавшиеся неизлечимыми ранее болезни. А самое главное - справились с отвратительным вывертом природы. С тем самым, от которого человечество страдало с тех пор, как на Земле появились первые люди. С необходимостью спариваться - творить кошмарный, противоестественный акт. Доставлять детородные клетки друг к другу, совершая физическое проникновение в тело человека противоположного пола.
     Антона передёрнуло от брезгливости, стоило ему подумать об этом. Секс - жуткое антигуманное извращение. Не говоря о том, что антигигиеническое.
     Антон открыл глаза, и в этот момент та мысль, которая пряталась и упорно не давалась, вдруг прострелила его. Она оказалась подобна озарению и вмиг перевернула стройную и отлаженную систему с ног на голову. Нет, наоборот, с головы на ноги, отчётливо подумал Антон.
     - Нелли, - сказал он, обернувшись к девушке. - Я, кажется, понял.
     - Понял что? - Нелли зябко поёжилась. - Нам пора идти, Антон. Если нас хватятся...
     - Подожди, это не займёт много времени. Так вот, я понял. Понял, в чём нас надувают, да и всё остальное понял. Смотри, в нас с детства вбивают, что физические контакты - зло. Что человеческая личность физически неприкосновенна. Секс - меня корёжит, стоит мне не только произнести это слово, но и подумать о нём. И сейчас корёжит. Я видел, как отвращение плеснулось у тебя в глазах, когда я признался, чем занимался с тобой во сне. Так?
     Девушка кивнула. В свете включившихся парковых фонарей Антон увидел, как она стремительно покраснела.
     - А теперь представь. Только на минутку. Представь, что секс это не зло, не отвратная мерзость, а наоборот. Не наказание человечеству, наложенное на него природой, а её щедрый дар. И если это предположить, то всё, абсолютно всё перевернётся. Понимаешь, я в своём сне испытывал нечто особенное. Какое-то необыкновенное, неведомое удовольствие. Сладкое, доводящее до истомы. Которое сменилось отвращением, стоило мне проснуться. И я подумал тогда: а что, если?.. Но мысль была мимолётной, через мгновение она исчезла, а вот теперь пришла опять, уже явственно. И тогда получается, что...
     - Я знаю, что получается, - тихо сказала, почти прошептала девушка. - Об этом говорил мой брат. Он пришёл к тому же выводу. Только он не называл это сексом. Роман говорил - любовь. А секс - лишь одна сторона её, физическая. Но я не верила. Я боялась и не могла поверить. Даже когда он, когда его...
     Нелли замолчала, и Антон увидел в её глазах слёзы. Не сознавая, что делает, он придвинулся, взял девушку за плечи и повернул к себе. Она вскинула на него бархатистые, влажные от слёз глаза, их взгляды встретились, а ещё через секунду встретились губы.
     Антон не знал, сколько длился поцелуй. Жаркая волна захлестнула его, прошла по всему телу и остановилась в низу живота, а потом принялась накатывать туда, даря совершенно удивительное, ни с чем не сравнимое чувство.
     - А, вот ты где, - сквозь сладкий дурман услышал Антон.
     Он оторвался от девушки, резко обернулся и в луче света от паркового фонаря увидел своего м-брата.
     - Я заскочил к тебе, смотрю - тебя нет, - скороговоркой затараторил Рауль. - Заглянул к Жаку, тот сказал, что видел тебя в парке. Ну, я и решил. О да, я смотрю - ты не один. Здравствуйте. Извините, что помешал. Так я пойду.
     Рауль повернулся и быстро зашагал по аллее прочь.
     - Антон, если он доложит наставникам, нам конец, - прошептала Нелли. - Обоим.
     - Рауль никогда этого не сделает, он же мой брат. Нелли, я хотел сказать тебе: я сейчас чувствовал такое... Мне не описать. Это было...
     - Я знаю, - девушка посмотрела Антону в глаза. - Я думаю, что чувствовала то же самое.
    
    
     - Вы знаете, зачем мы вас пригласили? - пожилой мужчина в строгом сером костюме, морщинистый, с суровым неулыбчивым лицом, скользнул по Жаку беглым взглядом.
     - Я, я... - простите, как вас называть? - большой жизнерадостный Жак, казалось, осунулся и выглядел сейчас неказистым и потерянным. - Я думаю...
     - Можете называть меня доктором. Так что вы думаете?
     - Это насчёт моего о-брата Антона, доктор? - Жак растерянно обвёл взглядом помещение. За столом кроме "доктора" сидели ещё двое мужчин, одетые так же, как и тот. - Я знаю, у него неприятности. Но Антон, он, понимаете, он справится. Он особенный, мой брат Антон, он сильный, он, он... совершенно необыкновенный человек.
     - Вот как. Что ж, эти качества ему пригодятся. С завтрашнего дня Антон Валишевски перестаёт быть жителем и гражданином планеты Земля. С ближайшим транспортом он отправляется на Венеру, а там его дальнейшую судьбу определят местные власти. У вас будет возможность попрощаться, для этого мы вас и пригласили.
     - Что!? Доктор, что вы сказали? Что вы сейчас сказали, доктор? - огромный грузный Жак рухнул вдруг на колени. - Вы что, доктор, только не он, я прошу вас! Только не Антон. Вы не можете, не смеете, вы не сделаете этого!
     Жак грянулся на четвереньки и пополз к столу. Он уже не говорил, он голосил, подвывая, капли пота летели со ставшего багровым и страшным лица.
     - Кто угодно, пусть это будет кто угодно, - заходился в крике Жак. - Пусть это буду я. Меня, меня отправьте вместо него. Отправьте меня вместе с Лори. Но прошу, умоляю, только не Антона. Только...
     Мужчина, который просил называть его доктором, резко встал.
     - Уберите этого истерика, - брезгливо бросил он двоим появившимся в дверях здоровякам. - Хм-м, мне даже показалось, коллеги, - "доктор" повернулся к остальным после того, как упирающегося Жака вытащили за дверь, - что парень не валял дурака, а просил нас чуть ли не искренне. Н-да... Ладно, давайте брата девчонки, как его, Макса Броше.
     - Доктор, это ошибка, - долговязый нескладный Макс едва выговаривал слова. - Нелли - она же ещё ребёнок. Вы её не знаете, она умница, послушная. Она правильная, доктор. Она же не выживет на Венере или где там, она там погибнет! Послушайте, её о-брат, вы ведь знаете, его признали "вне социума". Она всегда говорила, что Роман ошибался. Она отреклась от него, она...
     - Вы можете поклясться в этом? - "доктор" посмотрел на Макса с интересом. - В том, что ваша сестра не разделяет взглядов выдворенного с Земли Романа Егорова?
     - Да, - Макс побагровел. - Могу поклясться. Клянусь.
     - Нехорошо начинать сознательную жизнь с клятвопреступления, - мягко сказал "доктор". - Но мы прощаем вас. Вы хороший брат и любите свою сестру. Вернее, уже можно сказать "любили". Не волнуйтесь, на Венере тоже живут люди. И на Марсе, и ещё на десятке планет. Не так хорошо, как на Земле, и далеко не так долго, но живут. У них там другие законы и другой образ жизни. И на здоровье, мы ничуть не против. Но мы здесь, на Земле, будем жить так, как считаем нужным. И тех, кто не хочет, не желает и не ценит, мы не удерживаем. Мы от них избавляемся, и пусть скажут спасибо, что их просто выдворяют. В прежние времена с бунтовщиками не церемонились, их уничтожали. Вам всё понятно? Идите. Вам предоставят пятиминутное свидание с сестрой.
    
    
     Наставник выпускных классов Третьего евразийского интерната Рауль Коэн живёт в комнате, которую до него занимал ныне покойный Отто Фролов. Дети почему-то недолюбливают Коэна, хотя он и уделяет им немало свободного времени. Рауль ещё не подписал соглашения о рождении совместного ребёнка ни с одной женщиной, и это его беспокоит, ведь незанятых кандидатур становится всё меньше. Однако он остерегается предлагать соглашения после первой попытки, неудачной. Лори Милорава, м-сестра Жака Валишевски, та единственная, которой Рауль оказал честь, сделав ей предложение о рождении совместного ребёнка, ему отказала. Лори - известная общественная деятельница, председатель особой комиссии по делам несовершеннолетних, опубликовала причины отказа на личном сайте в Мировой Сети. Коэн написал в министерство жалобу. Он обвинил Лори в клевете, и её заставили снять статью за отсутствием прямых доказательств в доносительстве, но Рауль всё равно чувствует косые взгляды коллег и даже учеников. Впрочем, Рауль гонит от себя воспоминания, связанные с его м-братом Антоном Валишевски, а, значит, и о том, что было написано в статье Лори, не вспоминает.
     Жак тоже остался работать в интернате - тренером футбольной команды. Он нередко встречает Рауля, но всякий раз проходит мимо, словно они не знакомы.
     Макс Броше отказался от стерилизации. Он был признан "вне социума" и выдворен с планеты Земля без права на возвращение. Говорят, что на астероиды.
     Офицер национальной полиции, капитан в отставке Нелли Валишевски умерла на Венере, полгода не дожив до семидесяти. Её муж Антон Валишевски, профессор Первого Венерианского, пережил Нелли всего на три дня, он тихо скончался в своём доме сразу после похорон. Четверо их детей и дюжина внуков следят, чтобы на общей могиле всегда были свежие цветы. Их кладут под цветы искусственные, сплетённые в венок, на котором белым по чёрной ленте написано:
     "Они могли жить очень долго, но не стали. Они могли жить беззаботно, но не захотели. Они просто не могли жить без любви".