(Второй рассказ из серии о Соланж. Первый – «Волшебные подплечники» - был опубликован в № 61)
    
     Время от времени Соланж ловит на себе заинтересованные взгляды секьюрити, но принимает их как должное. Она знает, что выглядит как положительная авантюристка, преследуемая негодяями. Ну, или в настоящий момент никем не преследуемая – ради разнообразия. С точки зрения секьюрити Шлюзов она выглядит как шестнадцатилетняя соплюха, прикинутая как авантюристка, но, как уже замечено, ей нет дела до секьюрити. По крайней мере, сейчас. Непокорные рыжие кудри зачесаны назад и заплетены в тугую косу, одежда облегающая, черная. Пояс с клепками на бедрах. Берцы. Не подходи! Так и задумано.
     Поза благонравная, руки на коленях, на виду, спина прямая. У вас на меня нынче ничего нет. Даже у плохих мальчиков. Справа и слева пустые пластиковые кресла-откидушки. На соседнем рюкзачок, а то, что к нему привязано, больше всего похоже на завернутый в холстину меч. Чем и является. Когда взгляды секьюрити останавливаются на мече, выражение их лиц делается презрительным: мол, из этих, что ли? Их взгляды делаются более заинтересованными, когда обнаруживают, как туго облегает ее свитерок.
     Народу кругом немного: в городе, разменявшем третье тысячелетие активной истории, найдутся и более популярные смотровые площадки. Сама Соланж выбрала это место для встречи именно потому, что немного народу и далеко видно. Пафосные места она любит, когда они арена и фон для ее собственных приключений, а так – они навевают на нее смертную скуку. Именно поэтому она ждет здесь, а не в нижних ярусах, находящихся глубоко под водой. Там на срезе видны геологические и археологические слои, и освещение только электрическое, потому что в здешней воде много торфа и песка, наносимого приливом. Соланж больше нравится стерилизованная зеленоватая чистота средних ярусов, особенно когда подступающая вода заливает гигантское бронестекло, и свет понемногу меркнет. Сумерки посередине дня. Как будто даже эхо начинает звучать иначе.
     На нижние ярусы, впрочем, можно заглянуть не спускаясь: весь комплекс пронизан гигантским спиральным пандусом. Его шахта в глубине зала ожидания. Белый мрамор, сероватый пластик. В толще стены бесшумно ходят зеркальные лифты. Лестницы тоже есть.
     Тут Соланж отвлекается, потому что из лифта выходит роскошная женщина и приветственно машет ей. Соланж подпрыгивает и машет в ответ, и они обе громко восклицают и бурно радуются. На голове у вновь прибывшей два поролоновых кошачьих уха, за спиной рюкзачок и гитара. Секьюрити морщатся и отворачиваются, потому что вряд ли эти двое прямо сейчас начнут взрывать стратегический объект, а суеты от них много. Если кто-нибудь прямо сейчас станет взрывать объект, а внимание секьюрити будет отвлечено этой парочкой, ну… вы поняли.
     Аннет старше Соланж, и опыт книгоходца у нее больше. Соланж, правда, подозревает, что у нее больше возможности: ну да у нее вообще уникальные возможности! Пока она предпочитает приключенческие сериалы – и геройствовать в них. У нее есть парочка любимых, а там, где она мимоходом, следует сливаться с массовкой. Как сейчас, в этом футуристическом будущем. У них тут, кажется, даже межзвездные перелеты есть.
     Через несколько минут по лестнице сверху сбегает их третья подруга, Тануки. Черты ее лица неясны, потому что глаза густо обведены черным, на нем нарисована маска енота. Скорее всего, к Японии она имеет только медийное отношение. Снова возгласы и объятия. Понятный всем участникам волапюк из трех языков. Сейчас они съедят по мороженому и отправятся выяснять, что тут происходит, и как им в этом поучаствовать, и потребуется ли от них самих нынче нечто большее, чем отыгрыш в массовке.
    
     * * *
     Все вышло совсем иначе, чем они предполагали. Разумеется, никто не рассчитывал сидеть тут до скончания века, потому что это был приключенческий сериал, в котором события не медлят, если только автору не приспичит сию минуту пуститься в лирическое отступление или поведать о том, как устроен его мир. Но этого автора они все уже хорошо знали. Мороженое им, так и быть, дадут доесть… Соланж еще хотела показать подругам прилив. Тоже ничего особенного, но где еще такое увидишь? Тануки утверждала, что у нее есть вариант с цунами, но Аннет с Соланж решили, что самые красивые виды цунами, бывают, как правило, последними. А они все трое были разумные барышни.
     Поэтому когда комплекс под ногами вздрогнул, как будто вздохнула во сне огромная рыба, на боках которой построен город – Соланж такую даже видела как-то раз! – они не поняли, что началось. Послышались крики с нижних ярусов, секьюрити все как один поднесли к ушам коммы, а потом побежали по лестницам вниз. Оттуда им навстречу спешили люди с маленькими детьми. Женский механический голос попросил по возможности без паники покинуть помещение, не пользуясь при этом лифтами, и в подтверждение ему все лифты яруса застыли, распахнув блестящие двери. Приливная волна вырастала и выросла уже до неба, которое было в этот день пасмурным и слилось с водой в одну грозовую стену. Что-то там сошлось в небесных светилах, и волна была в этот день особенно хороша – про это даже написали в фантастическом романе.
     И в газетах, что выходили в этом городе из книги, в которой они гостили втроем, про это тоже было – кто угодно мог про это прочитать и прийти сюда полюбоваться. С семьей.
     Или с бомбой.
     Это показалось, или пол под ногами вздрогнул и накренился? Волна уже близко, брызги на стекле, но никто в ту сторону даже не смотрит. Шлюзовый механизм должен был уже быть приведен в действие, потому что он защищает город выше по реке. Выведен ли он из строя?
     Аннет неторопливо встала. Просторный смотровой зал сразу показался заполненным.
     − Вы как хотите, девочки, но по-моему не стоит здесь задерживаться. Я рассказывала, когда-то мне довелось поучаствовать в массовке «Титаника», и это не тот опыт, который я хотела бы повторить.
     − Мы можем свалить в любой момент, − напомнила Тануки и лучезарно улыбнулась, показав брекеты. – Это приключение, а мы разве не их ищем?
     − Этот момент настал! – схватив гитару за гриф, аки гуся за горло, Аннет направилась было к лифту, однако те издевательски скалились, и ей пришлось исчезать за скругленным углом. На всем пути туда она потрясала кудрями от возмущения.
     Соланж вопросительно посмотрела на Тануки. Та пожала плечами:
     − Мне для исчезновения нужна вода.
     Они обе встали и пошли к центральному пандусу – взглянуть, что там происходит. Когда они легли животами на перила, глаза их против воли расширились. Оттуда снизу поднималась вода – мутная от ила и выпуклая в центре, словно там внизу именно в этом месте был основной напор. На поверхности плавали куски обшивки и сиденья кресел нижнего яруса и еще какие-то бытовые предметы: сумочки, зонтики, и, разумеется, обязательные в антураже катастрофы кукла и соска.
     − Если я собираюсь линять, то мне вниз, − сказала рядом Тануки. – Мне просто туда не хочется.
     Соланж мрачно угукнула. Ей для перехода отсюда нужна была лестница вверх – и усилие. И еще – желание убраться подобру-поздорову. И хотя она всерьез подозревала, что на этот раз оказалась в рядах «массовых жертв», накал ее личного «не хочу» еще не достиг нужного градуса.
     − А потом придет главный герой, переловит и перебьет исполнителей и в финале даст эээ… люлей Самому Главному Злодею. Потому что у него справедливый гнев, пепел стучит в сердце и все такое.
    
     − Автору что ли люлей-то? – уточнила Соланж. – Да и пепел будет размокший, ему несподручно стучать.
     − Я фигурально…
     Следующим ударом их швырнуло через ограждение вниз. Тануки упала в бурлящую воду и оттуда, прежде чем скрыться с головой, послала Соланж воздушный поцелуй.
     Соланж повисла, вцепившись в перильца, и извивалась, пытаясь вернуть прежнее сомнительное статус кво – и твердую поверхность под ногами, когда увидела, что это все значило. Бомба – если то была бомба! – нанесла удар по механизмам снизу. Про те механизмы Соланж знала только, что они были, не более. А волна всею своей непогашенной силой ударила сверху, по бронестеклу мгновенно разбежалась паутина трещин, и теперь все, кто посчитал выше своей чести удирать по лестницам с криками и в панике, оказались между двух… эээ… слово «огней» было в данной ситуации столь же неуместно, как «пепел» несколькими абзацами ранее. Теперь Соланж приходилось не только подтягиваться, но и отплевываться.
     Более того, это теперь было совершенно бессмысленно! Река стремительно наполняла весь этот ярус, устремляясь к шахте пандуса как к точке естественного сброса, и пытаться выгрести против нее… Соланж разжала руки и полетела вниз: благо – невысоко.
     Оказавшись ярусом ниже, она кое-что выиграла. Сверху обрушивался круговой водопад, но потолок пока держался. Вода, поднимающаяся снизу, вместе с собою подняла и ее к перильцам, точно таким, как этажом выше.
     Девушка выкарабкалась на пол и огляделась в поисках выхода. Наверняка тут найдется служебный коридор и лестница, по которой не льет. Туда должны вести аварийные стрелки. Она смутно подозревала, что комплекс может рухнуть в любую минуту.
     − Эй! А для тебя эвакуацию надо объявлять особо? Давай, пошевеливайся!
     И то, воды здесь было уже по колено, а из-за скругленного угла ей махал очень мокрый толстяк в униформе секьюрити. Похоже, он уже вывел одну партию – а может, и не одну… и вернулся посмотреть еще, и возможно, клял себя за это.
     − Давай-давай! Нечего тут геройствовать. Мне тоже из-за тебя неохота сирот оставлять!
     Для персонажей, убегающих от подступающей воды, есть множество шаблонов: решетки, внезапно преграждающие им путь, и выпавшие в воду ключи от этих решеток. Персонажи бывают перед самой катастрофой облыжно обвинены, прикованы к батарее и забыты. Им предстоит совершить множество ежеминутных подвигов, находясь по уши в воде, про которую автор и читатели обычно забывают, насколько та холодна. Одно утешение: обычно все это происходит с главными героями! Второстепенные, не названные по именам, имеют шанс оказаться в числе спасенных вне зависимости от воли автора, а только лишь повинуясь силе мышц и здравому смыслу. И еще – здоровому желанию выжить, заставлявшему Соланж нестись во все лопатки, когда комплекс складывался у нее за спиной, как бумажный. В общем, она, конечно, не верила, что с нею в самом деле что-то…
     …лестница ушла из-под ног влево, секьюрити успел только схватить ее за запястье и выбранить, но тут коричневая, подернутая пеной вода оказалась всюду, и Соланж сделала отчаянный, до разрыва селезенки, бросок прочь отсюда.
    
     * * *
     Соланж лежала на траве лицом вниз, рот у нее был забит мокрой землей, и она медленно осознавала, что приключения не всегда такая уж веселая штука. Так же медленно осознавалось, что она осталась жива.
     Потом над нею сказали нецензурное слово.
     Соланж повернулась набок и приподнялась на локте: солнце брызнуло ей в глаза, пришлось заслониться ладонью. Пейзаж вокруг был мало того, что неиндустриальный, так более того – он ей был знаком! Так зелена трава только в одном мире!
     Охохо. Ну что ж, лучше уж это, чем что угодно. Хотя это означает, что приключения только начались.
     − Где мы, по-твоему? – спросил толстяк.
     Соланж знала, но решила потянуть время, чтобы понять, насколько ей «повезло» со спутником.
     − С чего ты взял, будто я знаю? – огрызнулась она.
     − Ну… я тебя спас! – неуверенно заявил тот.
     − Не помню, чтобы я просила.
     Это была свинская фраза, по правде говоря, потому что слишком часто бывает, когда просят, и ничего нельзя сделать. И даже не всегда «совсем ничего», ну, вы понимаете…
     − Где мы? – повторил толстяк.
     И добавил:
     − Меня зовут Патрик.
     − Фантастику, − спросила Соланж, − читаешь? Тогда понимаешь, что попал.
     − Э? Если мы оба умерли, и это рай, то… знаешь, не думаю, что я получил бы туда аккредитацию!
     Соланж против воли улыбнулась. Плоская зеленая равнина, на которой они лежали, одним краем обрывалась к морю, противоположная сторона едва заметно повышалась к игрушечному замку, сложенному из красного кирпича. Над замком в пронзительном голубом небе трепетал алый с золотом флаг. Море выглядело совсем тихим и мягко сияло. Было свежо, но тепло. Похоже, вечерело. Фон замку создавали поросшие лесом холмы, на одном виднелась дозорная вышка.
     Патрик посмотрел на нее чуть дольше.
     − Что значит – попал?
     − Это другой мир, не твой.
     − Твой?
     − Ну, не то, чтобы совсем… Честно говоря, не знаю, повезло тебе или нет, потому что дома ты, похоже, угодил бы в безымянные жертвы теракта. В общем, скорее всего это вышло потому, что ты за меня держался.
     − Как это в безымянные? – Патрик заметно занервничал. – Если я погиб… тьфу… я ведь не погиб!
     Он ощупал себя, полагая, что делает это незаметно.
     − Известно ведь, где мое место согласно графику дежурств. Если меня нет среди спасенных, значит, запишут в пропавшие без вести, а если тело найдут и опознают…
     Он снова ощупал себя и решил, что все же запишут в пропавшие. Никак не мог признать себя телом.
     − Вполне может быть, − сообразила Соланж, − что ты не безымянная жертва из массовки, а наоборот, главный герой, а твой сюжет – про попаданца. Тогда, согласно законам жанра, ты тут будешь самый крутой. Владеешь технологиями, секретами рукопашного боя…
     − Компьютеры и сотовые телефоны тут есть? – перебил ее Патрик. – Потому что так-то я курицы не убью.
     Н-да. Едва ли ты главный герой в мире, написанном для меня. Соланж встречала достаточно попаданцев, чтобы представлять, сколько энергии сейчас будет потрачено впустую, прежде чем этот тип осознает, что он в воле автора. Некоторые вон и вовсе не признают существования автора над собой. А этому вообще на вид лет сорок, какой из него герой?
     − Нету, − сказала она. – И магии тоже нету.
     Ну кроме той, что во мне, я в этом смысле здесь существо исключительное. Но тебе пока рано про это знать.
     − Я правильно понял, что если тебя держаться, то есть шанс… ну, обратно?
     Слово «вернуться» показалось ему, видимо, слишком чувствительным.
     − Не знаю, − честно ответила Соланж. – Смотря что тебе там написано. Или здесь. В том сюжете, мне кажется, у тебя просто не было убедительных шансов. Тут ты, по крайней мере, жив, главный ты или нет, случайно или специально. Я соболезную, в общем…
     Судя по всему, Патрик проглотил еще одно выражение «не для девочек».
     Время от времени, почти непроизвольно, Соланж обшаривала взглядом горизонт. В одном она была уверена: без приключений здесь нипочем не обойдется. Она и экипирована подходяще: хоть верхом скакать, хоть паруса ставить, хоть на мечах биться. Да, меч утонул. Оружие придется раздобывать, а пока нет – напрягать харизму.
     И кстати, я совершенно уверена, что ни одно мое приключение здесь не обойдется без… ну ладно, пока и Патрик этот сойдет.
     − У меня, − сообщил он, − страховой номер есть!
     Соланж вздохнула и пошла от него подальше, посмотреть, как солнце садится в море. А увидев, что там было под обрывом, ахнула без слов, и лишь через минуту замахала руками.
     Тот зеленый луг наверху был чем-то вроде плато, холмы в его восточной части поднимались как следующая гигантская ступень, а внизу у моря был обрыв – и нижняя терраса, окаймлявшая залив. Внизу была рыбацкая деревня.
     Была.
     Удар пришелся с моря, и волна, по-видимому, почти достигла верхней террасы. Откатившись, она оставила перемолотые и перемешанные с землей обломки… кое-где виднелись голые смуглые тела – очень грязные. Было уже не разобрать, где тут хижины, где лодки…
     Патрик, стоя на краю, глядел вниз разинув рот, Соланж села наземь и вцепилась себе в волосы.
     Посмотрела на море. Его гладкость показалась ей такой обманчивой, вечерний покой – засадой. На горизонте раскаленная добела серебряная полоска отделяла небо от воды.
     − Цунами привязано ко мне!
    
     * * *
     − В деревне нам не помогут, − сказал Патрик. – И мы там никому не поможем. Как насчет замка? Он настоящий? Разве замки строят из кирпича?
     − Тут строят. Тут вообще… нам надо поспешить.
     − А что, нам есть куда спешить? Кстати, как тебя? Точно не Мэри-Сью?
     − Мама назвала меня Соланж, − она поджала губы. Он думает, что это несерьезно? Ну… он скоро передумает.
     − То, что ты остался жив тогда, не означает твоего выживания впредь!
     − А ты больно много знаешь, да? Тогда ты и отвечаешь за все.
     Соланж усмехнулась с великолепным презрением.
     − Конечно. Держись за мной – не пропадешь.
     Попаданцы предсказуемы и скучны. Не приведи Силы, привяжется, потом не отстанет.
     − И учти, что лично я всегда случаюсь в центре какой-нибудь несовместимой с жизнью дряни. Так что либо соответствуй, либо… А как ты собирался с террористами, например, бороться, если ты и курицу не обидишь?
     − Ну, то ж террористы. Их не жалко.
     Все это говорилось на ходу. Замок оказался дальше, а когда они подошли ближе – больше, чем казалось. Уже почти стемнело, и когда Соланж рассмотрела развернутый на вечернем бризе флаг с золотым вепрем, она выразила разочарованное «ы!» голосом, лицом и даже позой, сделав движение развернуться и уйти… ну, куда-нибудь.
     − Старые знакомые? – поддел ее Патрик. – Ты тут уже гостила?
     − Сюжет миловал! – буркнула в ответ Соланж, однако больше идти было некуда, и еще ее подстегивали соображения, которые она пока не озвучила.
     − Тут уже шли сегодня, − заметил Патрик. – С двух сторон, и народу было много.
     И правда, трава под ногами была истоптана, влажная почва хранила колею. Обрывки тряпок и перья. Навоз.
     − Эвакуация была из прибрежных деревень, − сообразил толстяк. – Далековато народ утянулся. Я читал, под стенами замка должен быть посад, а тут его нету. И сам замок… где это видано, чтобы их строили из кирпича?!
     − Херстмонде построен из кирпича, − срезала его Соланж, − в твоем собственном мире. И еще какой-то Кремль. Когда надо строить, думаешь, из чего можно строить. Остальные законы тут не писаны.
     − Ладно, − для разнообразия ее спутник не стал спорить. – Но это значит, что они всех принимают под защиту стен. Можем этим воспользоваться?
     − Нам надо туда войти, − вздохнула Соланж. – Мне надо поговорить с бароном, и я… в общем, я полагаю, что он не станет со мной разговаривать. А если станет, то не о том. А надо. Дело жизни и смерти.
     − А кто у нас барон, и чем он страшен честным людям?
     − Мы с ним старые знакомые, с… − Соланж запрокинула голову и еще раз посмотрела на стяг, словно надеясь, что тот волшебным образом изменился за время их разговора, − …с фон Мальвуазеном.
     − Знакомая какая-то фамилия, э?
     − Автор, видимо, дернул ее откуда-то , и голову себе не забивал.
     − И что вы с ним не поделили?
     Соланж помолчала и подумала.
     − Мы… я полагаю, что некоторые категории населения должны иметь налоговые льготы. Ну, исходя из представления о социальной справедливости. Нетрудоспособные или ограниченно трудоспособные, вот. Или многодетные. А местная администрация считает иначе. Она эти деньги уже поделила.
     − Обычное дело, − сказал Патрик и смерил взглядом надвинувшиеся башни.
     − Не в том виде, в каком ты привык. Если в хижине-развалюхе найдут клубок истощенных детей, умерших от голода вместе с матерью, местная администрация скажет, что мать сама виновата: могла продать свое тело за хлеб… или тело старшей дочери. Или найти любой другой способ не быть бедной. А не нашла – виновата.
     − А общественность?
     − А мы и есть… общественность. Ведем переговоры с властью на языке, который власть понимает.
     − Понятно, − повторил Патрик.
     − Войдя в замок, я окажусь в руках барона. И поговорит он со мной разве что на дыбе.
     − А что такое важное тебе нужно ему сказать, что ты прешься прямо туда, а не в соседний лесок на травку?
     − Волна вернется, − затравленно сказала Соланж. – Надо предупредить.
     − А ему что? Он в домике. То есть…
     − Да смоет вместе с домиком. Вторая будет выше, чем первая, а не хватит второй – придет третья, и так пока…
     − …пока?
     − Пока я не придумаю, как это остановить.
     − Нифига ж себе понты, − сказал офицер безопасности. – Что, и планеты вокруг тебя обращаются?
     − Люди… здешние люди!.. будут гибнуть по-настоящему.
     − Откуда ты знаешь? Может, их перенесет в другой мир…
     Соланж посмотрела на него с ненавистью.
     − Они ведь написанные люди? – не успокаивался тот. – Специально для этого? Слова?
     − Их роль в сюжете ну совершенно не отличается от твоей! Если бы у меня был способ убедить барона покинуть замок и увести людей выше, в холмы, и при этом не показаться ему на глаза…
     − Ну давай ты тогда спрячешься среди беженцев, а я скажу барону или кто там командует, что сказать надо. Ты только меня научи: когда кланяться, когда колени преклонять. Надо ж, чтоб меня послушали, прежде чем голову на пику насадить…
    
     * * *
     В стенах замка было тесно: туда стянулись обитатели прибрежных деревень, было темно и шумно. К стенам поставили навесы, крытые соломой и хворостом, посреди двора жгли костры. Над кострами висели походные котлы из хозяйства барона, в них варили кашу. Под навесами сгрудились семейства, там же, поближе к себе, они держали приведенную с собой скотину и кур. Совершенно естественно, что все это блеяло, мычало, мекало и кудахтало. И воняло.
     Людей барона было на удивление немного, через двор они ходили исключительно по делу, а распоряжался всем грузный седой дядька в одеянии из черного сукна. Патрик вопросительно посмотрел на Соланж.
     − Барон?
     Та неуверенно покачала головой.
     − Я видела барона в основном в доспехах, с закрытым лицом. Ну или сильно издали. Нет, это кто-то вместо него. Сенешаль.
     − Ну, это хорошо?
     − Не очень. Он не примет решений сверх даденных полномочий, а требуется именно это. И быстро. Надо покинуть замок.
     Патрик снова обернулся на управляющего, смерив того оценивающим взглядом.
     − Если ты так говоришь… сказать по правде, здесь все выглядит надежнее, чем где-то в лесу или в поле. Или в горах. Одно дело сделать армейский бросок, другое – тащить все это, с младенцами и стариками в тележках.
     − И скотину. Скот – это еда. Это имущество.
     Они скорее бросят… нет, я не буду предполагать, кого они бросят. Я и так-то не слишком хорошо про них думаю. А животных жалко.
     − Тогда вот что, − решился Патрик. – Ты давай стой за кашей на нас обоих, а я пойду потолкую с шефом. Он волен отдавать приказы, я способен их выполнять. Эвакуация тут вроде по уму делается.
     За этим стояло «так ли уж плох барон, которого ты описала», но сейчас Соланж предпочла об этом не думать. Плох барон или хорош, а вместе с ним людей спасать надо. Баронских, между прочим. Ах, если бы Харви был здесь…
     И кстати, где он, и почему до сих пор не здесь? Может, это потому, что я не одна и не нуждаюсь в немедленной помощи? Может, пока нет Харви, нет и угрозы? Или на этот раз я должна одна, без Харви?
     Вот это засада!
     Без его командного голоса, заставляющего исполнять без разговоров, без его энергии, когда он во всех местах одновременно, без его рук, столько раз подхватывавших ее в седло и выталкивавших из-под воды?.. Нет, пожалуйста!
     Патрик тем временем пробился к управляющему, поговорил с ним, поминутно дергая головой, словно удерживаясь от того, чтобы не обернуться на Соланж и не потребовать ее в свидетели. Очевидно, ни к чему это не привело, потому что Патрик в своих словах был менее уверен, чем сенешаль в своих полномочиях. С лицом человека, который только что выставил себя дураком, Патрик вернулся обратно, получил свою миску зерновой каши без масла и соли, приправленной несколькими кусочками сушеной рыбы, и плюхнулся рядом с Соланж на солому.
     − Что ты ему сказал?
     − Что одна женщина, которая казалась мудрой, напророчила мне… ну, всякую лабуду, в которую тут должны бы верить.
     − И что он ответил?
     − Да то же, что сказал бы я, если бы ко мне с этим пришли! Мы обязаны проверять каждый идиотский анонимный звонок про бомбу на вокзале. Только он не обязан был говорить со мной вежливо. Он сразу спросил, почему эта женщина показалась мне столь мудрой. А когда я затруднился с ответом, − Патрик покосился на Соланж, которая была само смирение, − он добавил, что если это та, о ком он подумал, то согласно баронову приказу ее следовало бы изловить и посадить в клетку, и выставить на площади. И получить за это пинту пива, пару золотых и место при баронском столе.
     − И за чем же дело стало?
     − Ну, он еще сказал, что рыжую ведьму в этой клетке прямо бы на костер, а так далеко мне зайти не хотелось. Я тогда подумал, что ты, может, не настолько неправа. Думаю, тебе пока не стоит выходить из тени.
     − А потом может быть поздно. Все эти люди вокруг не смогут бежать быстро, а волна покатится по равнине…
     − Слушай, Мэри… как там тебя? Соланж! Для цунами должны быть физические причины. Волна не возникает просто так, и волн не может быть сколько угодно. И они не приходят, когда мы их ждем.
     Соланж скривилась.
     − Пойми, ты очутился в мире, где есть бог. Его так не называют, но все-таки… В твоем мире он тоже есть, только вы его не знаете. Я имею в виду – лично. А этот мне известен как облупленный!
     Над крышами крепости горн пропел «отбой», ударил маленький колокол в часовне. Хождений через двор разом стало меньше, люди под навесами попритихли. Часовые у ворот начали помалу опускать решетку, потому что не годится ночью держать ворота открытыми, и тут…
     Соланж вскочила на ноги, когда по настилу моста загрохотали подковы. Она хотела бы сказать, что узнала того, кто мчался сквозь ночь к ней на подмогу, но все подковы звучат одинаково. Она догадалась.
     Ну и голос, конечно, который приказывал не закрывать ворот. И всадник, нырнувший под самые зубья.
     Она выбежала к большому костру, хоть Патрик и пытался удержать ее за руку.
     Харви здесь, теперь все получится.
    
     * * *
     Соланж жаждала задать ему тысячу вопросов: откуда у него такой роскошный конь, например, или где это он – и, кстати, конь тоже! – так перемазался, и еще сколько времени тут прошло… Харви кивнул, увидев ее среди огней двора, словно хоть что-то в этом мире шло правильно, и соскочил с седла, остановив какой-то приказ сенешаля раскрытой ладонью, поднятой вверх.
     Нетрудно было догадаться, что это за приказ.
     – Кто здесь командует?
     – В отсутствие барона – я, местоблюститель Рено. Стража, арестуйте этого…
     – Сейчас не время. Я пришел, чтобы…
     – И закройте ворота!
     – Не будьте идиотом, Рено, – вспылил Харви. – Заперев ворота, вы окажетесь в ловушке. Я пришел спасти людей.
     – Я их уже спас, предоставив им пищу и кров, а ты сделал чудовищную глупость, явившись туда, где твоя голова…
     – Так вот кого ты выглядывала все время, – шепнул Патрик. – Симпатичный бойфренд. И голова, стало быть, оценена?
     – Это Харви Наплечник, – бросила ему Соланж. – Он самый честный малый в этом дурдо…. Если кто и способен что-то сделать, так только он. Ты не понимаешь…
     – Где уж мне небритому. У меня, если подумать, и бойфренда-то никогда не было.
     Соланж выдернула у него свой рукав и начала проталкиваться к Харви, что было нелегко, учитывая количество стражи, поднятой по тревоге, и беженцев, выползших из-под навесов, едва прозвучало имя Харви Наплечника. Люди стояли локоть к локтю, и задние тянули шеи. Родители поднимали детей, чтобы те увидели Харви. Сенешалю это, ясное дело, нравиться не могло.
     – Я видел волну, – просто сказал Харви. – Я ее обогнал, но ненадолго. Вам нужно покинуть замок, у вас нет шансов в его стенах.
     Среди людей поднялся ропот. Многие уже дошли сюда и никуда больше не хотели идти, но это были в основном те, кто прежде не знал Харви. Другие наоборот, замолчали и вслушались в ночь. Черный полог сомкнулся над замком Мальвуазен, и под прикрытием его шла смерть. Люди боялись услышать ее приближающийся голос, но многие понимали, что лучше бы его услышать загодя, чем быть застигнутыми в неведении. В конце концов, все они были прибрежными жителями.
     – Никто, – выкрикнул сенешаль Рено, – не покидает замок, когда ворота закрыты, и враг стоит у ворот. Вы пришли сюда под защиту стен, так доверяйте крепости этих стен! Таков закон.
     – Это закон для войны, – выкрикнул кто-то.
     – Господин, дайте нам уйти!
     – Вы не можете удерживать нас!
     – Жизни наши принадлежат его милости, позвольте нам сохранить их, чтобы впредь верно служить его милости!
     – Даже когда враг стоит у ворот, – сказала Соланж, – допускается выпустить мирных, если их обещают не тронуть. Это решается из представления о милосердии. Это не закон!
     – Слушайте леди, как слушаю я, – отозвался Харви, словно мяч в игре подхватил, только то не была игра. – Я слушаю, и она говорит правду.
     – А кто докажет, что ты говоришь правду, висельник?
     – Он, – Харви хлопнул по крупу коня, внесшего его в замок Мальваузен. – Узнаешь? Он ведь из ваших конюшен?
     Тут замолчали даже стражники и челядь из тех, что высыпали во двор на шум.
     – Барон Мальвуазен затеял дележку нижних земель с другим таким же бароном, и сделали они это в неосмотрительной близости от берега. То количество железа, что они понадевали на себя, – он криво усмехнулся, – мне всегда казалось, что оно мешает в доброй драке. Во всяком случае, многие кони оказались умнее своих хозяев, и давно уже в холмах. Своего барона можете считать мертвым, пока не доказано обратное.
     Мгновение тишины, пока пораженная толпа переваривала это известие, сменилось воплями и мольбами выпустить их и не препятствовать искать спасения на свой страх и риск. Если Рено возражал еще, то голос его потерялся в шуме паники. Ворота открыли, и поток беженцев истекал в них, сопровождаемый неизменным мычаньем и блеяньем. Харви и сенешаль оказались рядом, прижатые друг к другу.
     – Можно ли тебе сделать лучший подарок, чем оставить этот замок с распахнутыми воротами, чтобы ты взял здесь все, что приглянется? Первая волна не достала замок, кто сказал, что вторая окажется выше? Харви Наплечник? – это имя сенешаль Рено выплюнул с презрением. – Кто такой этот Харви? Человек из зеленого леса!
     – Зачем мне мертвому баронские богатства? – вопросил в ответ Харви. – Они и живому-то мне были нахррр… не нужны. Это еще не все, сенешаль. Ты не мешаешь крестьянам спасаться, но ты можешь им помочь. Открой конюшни. Дай им коней и повозки. Сделай все, чтобы они двигались быстрее. Пошли верховых на выпасы, вели им гнать скот в холмы. Потом каждую овцу считать будете.
     – Собак с цепей спустите, – добавила Соланж. – Они тоже дорогие.
     – Я не отдам такого приказа, – огрызнулся сенешаль Рено. – Этот замок – самое надежное место в мире. Вы распорядились волей этих несчастных идиотов, которые либо успеют, либо нет пересечь равнину, но за господское имущество я отвечаю головой!
     – Ясно, – сказал Харви. – С тобой все. Я хочу говорить с баронским наследником. Рик Мальвуазен, где он?
     И, не дожидаясь ответа от местоблюстителя, развернулся и побежал вверх по лестнице донжона: только мелькали рыжие сапоги из оленьей кожи. Соланж огненным сполохом кинулась следом: проникающая способность Харви была сравнима разве что со снарядом, выпущенным из требюшета. Та стража, что еще оставалась на местах, не препятствовала ему, поскольку была полностью дезорганизована.
     Где-то в это самое время Патрик буркнул, мол, там я нужнее, чем здесь, и отстал.
     Темные комнаты, тесные и полные перепуганных полуодетых женщин. В одной попались люльки с младенцами, при виде которых Харви страдальчески перекосился, но прошел мимо и выдернул из постели отупевшего спросонья подростка, чрезвычайно ошарашенного бесцеремонным:
     – Нам нужен лорд!
     Лорду позволили надеть штаны, а про сапоги сказали, что это лишнее. Харви бесцеремонно подтащил того к бойнице, обращенной во двор, и пальцем показал на телегу, куда под руководством сенешаля оставшиеся при том стражники грузили сундуки и ковры, привезенные из крестовых походов.
     – Вели это все бросить и спасать детей.
     – Он меня не послушается.
     – Теперь должен, если его чинопочитание чего-то стоит. Главное, и мысли такой не допускай. Ну!
     Рик высунулся из бойницы, закричал и замахал руками. С видимой неохотой с телеги сняли казну. Женщины уже бежали через двор.
     – Еще одно дело, – сказал Харви. – У тебя в темницах люди. Освободи их.
     – Они преступники, – возразил Рик, уже пришедший в себя и осознавший, что его слушаются беспрекословно. – Это… эээ… в основном твои люди. Отец держал их как заложников, угрожая повесить, если не явишься ты…
     – …чтобы потом повесить нас всех рядом. Я знаю.
     – Ты все это ради них и затеял?
     – Если бы я мог вызывать волну, стал бы я пачкаться о какого-то барона! Слушай, твоя милость, то, что происходит между нами – оно как-то туда-сюда, невинных тут нет. Но никто не должен быть оставлен беспомощным так, чтобы не мочь спастись своею силой. Это по-божески и по-человечески.
     – И если такого закона нет, то пусть будет! – встряла Соланж, и Харви кивнул. Рик по очереди посмотрел на обоих и распорядился.
     Разбойники вылезли из темницы, полагая, что их достали оттуда вешать, но были слишком измучены и истощены, чтобы удивляться. Они ухмылялись, глядя на своего атамана, потому что он опять взял верх, и потому, что они верили, что так и будет, и приветствовали Соланж, которая знала их по именам и рада была, что те избежали петли.
     – Я хочу, чтобы вы драпали в холмы как можно скорее, не задерживаясь на то, чтобы что-то прибрать к рукам, – сказал Харви. – Дело жизни и смерти. И еще я хочу, чтобы вы помогли поселянам. Среди них старики и дети. Наверняка и беременные есть. Если вы помните за собой что-то плохое, у вас есть шанс показать, что и вы люди, а не подвесной корм для ворон.
     Ухмылки исчезли с их лиц, но никто не тронулся с места.
     – Ты молод, атаман, и голова у тебя, прости нас, ерундой забита. Тебе еще хочется выглядеть перед девчонкой лучшим из людей. Никто из нас не прошел мимо дыбы, потому что барон, отец этого вот, иначе чем в этой позиции он с нами не разговаривал. Он хотел, чтобы мы тебя ему продали. И никто ничего не сказал. А знаешь, почему мы тебя не спалили? Из-за ненависти! Ненависть поддерживала наш дух. И ты теперь хочешь, чтобы мы по твоему слову забыли, кто волки, кто бараны, а кто псы? Мы не хотим над собою лордов, и тебя не захотим, если ты станешь вести себя с нами как лорд. Ты такая же шваль, как и мы, иначе какой смысл в этой вольнице?
     – Не такая же! – рыкнул атаман. – Если меня оставить голым в месте, где нет ни верха, ни низа, ни света, ни тьмы – я останусь Харви Наплечником!
     Ответом ему было молчание и кривые редкозубые ухмылки.
     – Извини атаман, может, ты что-то великое сейчас сказал. Только мы не поняли.
     – Вы свободны, – сказал Харви и повернулся к ним спиной. – Рик, замок пуст? Пошли проверим и уйдем последними. Ты наверняка лучше меня знаешь свой дом.
     – Леди… – заикнулся мальчик.
     – Леди равна мне во всем, – Харви, кажется, в первый раз позволил себе улыбнуться. От него больше не требовалось бегать, орать и гнать. Харизма могла отдохнуть. – Кроме того, как мы можем отпустить ее одну? Многие люди тут не имеют простейших понятий.
     – В чем я только что убедился, да?
     Замок оказался пуст, как раковина, выеденная чайкой, и скорый летний рассвет застал всех троих на башне.
     И пришла волна…
    
     * * *
     Огромная, совершенно черная стена, на которой мелкими щепочками качалось то, что она подхватила по дороге. Даже сейчас видно было, что Харви не соврал, и она накроет замок. Рик Мальвуазен смотрел в ту сторону так, что даже до Соланж дошло – мальчик ждал скорой и неминуемой смерти. Лет шестнадцать, они тут мелкие. И еще он не может не думать, что больше не нужен этим двоим. По мнению Соланж, которое, разумеется, было тут единственно верным, все они тут слишком много думали о смерти. Все, кроме Харви, который вел себя так, будто его заведомо минует чаша сия, чем выгодно отличался от прочих.
     – Ненавижу воду, – от души сказал Харви.
     – Ну… помоешься.
     – И то верно.
     Мальчишка смотрел на них, как на богов или безумцев. Ради одного этого… ну… в общем, стоило.
     − Я плаваю как выдра, − сказала Соланж. – Харви плавает как лосось.
     − Я плаваю как топор, − буркнул Рик. – Не воодушевляет.
     − Это ты зря, − заметил Харви. – Одно из важнейших рыцарских искусств. Хотя конечно, если на тебе центнер железа, нифига не поможет.
     Харви удостоил волну только беглым взглядом, который, насколько знала Соланж, был обманчив: этого ему хватило для оценки. А потом он смотрел куда угодно. Назад и вниз, во двор. А потом туда прыгнул.
     Мальчишка за спиной издал потрясенный «ах», но Соланж жестом велела ему заткнуться, потому что стояла ближе к краю и видела больше. Они все стояли на правой воротной башне, ворота обращены к морю и спускаться долго – не успеем. Боковая стена крепости шла в перпендикуляре, а в перпендикуляре к ней – задняя, обращенная к холмам. Харви и не думал расшибаться о булыжник двора, он целился в крытую галерею боковой стены, и повис на забиравшей окно решетке, на руках. Соланж почти почувствовала, как рвануло ему мышцы. Естественно ему прыгать первым, он из них троих самый прыгучий.
     Подтянулся, забросил себя на край окна – язык не поворачивался назвать это подоконником. Галерея начиналась от него в паре шагов слева.
     − Давай!
     Соланж, со всей мочи оттолкнувшись, бросилась вниз и на угол, норовя вцепиться в решетку, Харви ее поймал на лету и почти не глядя перенаправил на галерею.
     − Теперь ты!
     Рик с видом человека, понимающего, что теряет рассудок, попытался повторить этот прыжок, был ухвачен в падении, что-то сипло мявкнул, а там уже Соланж подхватила его, изрядно высунувшись с галереи. Через секунду к ним обоим присоединился Харви, потом все очень быстро бежали по галерее на заднюю стену, чтобы передняя приняла на себя удар и ослабила его, и чтобы оказаться не в подошве волны, а в ее верхней части, и выехать на ней, а не остаться под ней погребенными. Ну и чтобы их не размозжило о стены. Харви был интуитивным гением сопромата. Он еще кинул Рику кусок веревки – он ее всегда с собой носил, невзирая на то, что банда постоянно шутила – мол, на этом тебя и повесят! Соланж знала, сколько раз эта привычка выручала их обоих из самых немыслимых передряг. Велел тому обвязаться и передать дальше – таким образом Рик оказался в связке между ними обоими: все это на бегу. Тут-то оно и рухнуло на них сверху, и Соланж внезапно очутилась в полной тишине, странным образом состоявшей из непрерывного гула в висках, а когда она открыла глаза – вокруг нее медленно парили и уходили вниз куски кирпичных стен. Слабый свет показывал, где верх, и она устремилась туда всем телом, как плавают тюлени и русалки. Харви поймал ее за руку и помог на последних метрах, а Рик на веревочке вытянулся как будто сам собой.
     Три головы на водной глади, волна ушла вперед и там угасла, докатившись до холмов. Ожидалось, что она теперь вернется: не таким, конечно, могучим валом – но все же зыбь будет порядочная. Следовало позаботиться о надежном плавсредстве.
     Таковое сыскалось в виде обломка дощатой крыши донжона. Иссушенное многими годами дерево прекрасно держалось на воде, Харви вытолкнул на него обоих спутников, подтянулся сам с видом «ну наконец-то все закончилось хорошо» и огляделся в поисках, чем грести. Досок кругом плавало предостаточно, и он выловил две. Одну кинул Рику, чтобы тому было чем заняться.
     − Отлив вытащит нас в море, − напомнила Соланж.
     Не то, чтобы это ее особенно беспокоило, наоборот, она пребывала в самом приподнятом своем настроении и готова была если не плясать, то уж во всяком случае петь, свистеть и болтать без умолку и без повода.
     − Не страшно. Приливом пригонит обратно, да мы и поможем приливу, верно, парень? А подует подходящий ветер, поставим парус.
     − Из чего, интересно?
     − Из рубах.
     Рик механически кивнул: дескать, услышал и сделаю, что прикажете. У него одного тут настроение было препоганое. Руины замка торчали из воды как бутылочная «розочка» − едва-едва. Возвратное движение волны на их плотике почти не почувствовалось; качнуло чуть сильнее – и все. Харви велел не рвать пока жилы, потому что против отлива все равно не выгрести, и они с Риком повалились на доски, а Соланж села, поджав под себя ноги. День был солнечный, прекрасный, и она позволила ветру играть ее волосами. К тому же они, волосы, прекрасно указывали направление ветра.
     − Замок Мальвуазен был самым надежным местом на земле, − сказал Рик. – Он был олицетворением власти моего отца над этой землей. Ты воевал с моим отцом много лет, ты доволен?
     − Я скажу «нет», но ты поверишь?
     − Я не знаю, чему верить. У меня ничего не осталось.
     − У тебя люди еще есть. В холмах.
     − Они тоже все потеряли, зачем им такой лорд, как я? Они могут найти себе другого, сильного.
     − Ну, может, ты устроишь их больше. Сильный лорд у них уже был…
     Рик перевернулся на живот и приподнялся на локтях.
     − Что ты имеешь в виду?
     Харви перевернулся на спину и закинул руки за голову. В толщине пальца под ним плескалась вода.
     − Если ты окажешься лучше своего отца, я сложу меч.
     − А, − сказал Рик. – Я думал, ты сам не прочь быть лордом. Ловлю тебя на слове, а?
     − Не радуйся прежде времени, я же буду сравнивать поминутно.
     Соланж хихикнула, не выдержав, потому что давно поняла, что мальца разводят. Харви посмотрел на нее укоризненно, но с нею это не работало.
     − Ветер меняется, − заявила она. – За работу, мальчики, если хотите сегодня ночевать у костра.
     − Между вами так принято? – спросил Рик. – Она пришпоривает, а ты скачешь?
     Харви взглядом спросил у Соланж, что между ними принято. Она предоставила отвечать ему, потому что была занята укреплением мачты в щели плотика. У нее был с собою нож на голени, удобный в таких ситуациях – и в множестве других. Пригодилась и веревка для растяжки. Спутники покорно отдали Соланж рубахи: рубаха Харви, впрочем, тут же лопнула, не выдержав напора бриза.
     − Я вижу, та рана уже зажила, − заметила Соланж. Рик тоже вытаращился на предъявленную солнышку коллекцию шрамов, потом недоверчиво перевел взгляд на физиономию Харви, который как назло именно сейчас выглядел особенно молодым.
     − Леди говорит правильные вещи, − отозвался разбойник. – Но чтобы люди это поняли, кому-то надо повторить их командным голосом. Ну и если ты хочешь, чтобы люди жили по твоему закону, ты первый должен его соблюдать. Иначе на тебя всегда найдется… Харви Наплечник.
     − Теперь я понимаю, почему мой отец хотел тебя повесить.
     Соланж уважительно поаплодировала.
     Они гребли весь долгий день, потому что надо было успеть до отлива. Соланж менялась с Риком, Харви не менялся ни с кем. Они ткнулись в берег, когда зажглись первые звезды и побрели к холмам по размокшей искореженной земле. Дымки, поднимавшиеся оттуда в фиолетовое небо, придавали им энтузиазма.
     Где-то тут, на подъеме, они нагнали Патрика, который нес на спине худую старуху. Рядом широко шагала ее уже тоже немолодая дочь.
     − Рад видеть вас живыми, − пропыхтел толстяк. – У них, видишь, колесо у тачки отвалилось, в которой эта леди везла ту леди. И эта леди ту леди отказалась бросить, прикинь.
     − Как бы я ее бросила, − пробурчала дочь, − коли я больна и умру без лекарства, которое она готовит?
     − А сама, стало быть, не умеешь готовить свое лекарство?
     Старуха на спине Патрика ухмыльнулась беззубым ртом.
     − Коли бы она сама умела, зачем бы я ей сдалась?
     Лицо Рика выразило сильнейшее отвращение к обеим.
     − Смотри, − сказал ему Харви. – А ведь это тоже настоящее лицо любви.
     − Старая леди, очевидно, в чем-то неправа, − Патрик подбросил свою ношу так, чтобы перехватить поудобнее. – Но сейчас у нее есть шанс исправить свой недосмотр, происходящий исключительно от страха одиночества и голодной смерти, и передать ценное знание по наследству. Если ее не бросили сейчас, разве ж когда-то будет иначе?
     − Если вы, сударь, вдруг женились бы на моей дочери, − сказала старуха, − то я рада была бы с вашей шеи до самой смерти не слезать.
     − Да ты у нас, похоже, святой, − смекнула Соланж.
    
     * * *
     Библиотекарь Хлое пребывала в умиротворяющей тишине, работая над очередной парой фланелевых подплечников, приносящих удачу тому, кто их носит, когда между стеллажами загрохотало и следом послышалось экспрессивное выражение. Хлое для работы достаточно было настольной лампы, и она не стала включать верхний свет, а просто подождала, когда Соланж вывалится к стойке, на ходу пытаясь соорудить из своих волос что-то приличествующее молодой леди из хорошей семьи. Хлое выудила полотенце из нижнего ящика стола и перекинула ей.
     − Сколько раз уже замечала: чем грязнее, мокрее и потрепаннее ты возвращаешься, тем счастливее твое лицо.
     − Угу! За тем и хожу. У него тетрадка кончилась, представляешь? На самом интересном месте! Ты читала уже?
     − Я читала все книги в этой библиотеке.
     − А, ну да, извини, − прихватив из задней комнаты «плечики» с гражданским платьем, Соланж ускакала переодеваться за стеллажи. − Я не понимаю, зачем там нужен этот Рик на шею Харви. Зачем он нужен в этом сюжете? Теперь еще неизвестно сколько продолжения ждать…
     − Недолго! – колокольчик над дверью звякнул, на пороге появился автор собственной персоной, Септим Шиповник, причесанный мокрой щеткой и одетый как джентльмен на отдыхе. Бриджи, рубашка без галстука, вязаный жилет. Эльф из Высочайшего Дома шестнадцати лет от роду. Охрана осталась снаружи: в самом деле, куда может деться ребенок из библиотеки!
     − Зачем старого барона утопил? – с ходу напустилась на него Соланж. – С ним было так весело!
     − Я его не однозначно утопил. Вот рассядется Рик, расслабится…
     − Испортится! – с надеждой подсказала юная леди, но Септим и бровью не повел.
     − … там посмотрим, против кого дружить, и нужен ли нам старый барон. Продолжение я, к слову сказать, принес, − он с поклоном вручил Хлое следующую нетолстую тетрадку.
     Соланж высунулась одною головой и уголком плеча и жадным взглядом проводила уплывавшее мимо нее продолжение.
     − Не могу, − с сожалением сказала она. – Домой надо, а с утра в школу. Только завтра к вечеру вырвусь. Да, Рик этот совершенно лишний.
     − Он что, тебя стесняет?
     Соланж злобно зыркнула, но сдержалась.
     − А вот Патрик этот ничего, мне он понравился. Вернешь его обратно?
     − Какой Патрик? – удивился автор. – Не писал я никакого Патрика. А оговоренное присутствие Рика исключает возможности, про которые ты можешь сказать, что я про это просто не написал.
     − Дети, не ссорьтесь… − начала Хлое, но ее не заметили.
     − Я иногда думаю, − протянула Соланж, сдирая с волос полотенце, − а зачем мне, собственно, сюда возвращаться? Там хорошо…
     − Угу, там Харви.
     − Там Харви, − с убийственным спокойствием согласилась Соланж, появляясь из укрытия в клетчатой школьной юбке и белой блузке с галстуком, с таким выражением лица, что Септиму захотелось спросить, что это значит. – Лучший из людей и адски привлекателен!
     − Я даже не писал, как он выглядит.
     − Ты много о чем… не писал. У него волосы цвета темного меда и вздернутый нос. Лет ему около двадцати пяти. Он чуть выше меня – и это хорошо, потому что я ненавижу, когда на меня смотрят сверху! − и очень загорелый. Ах да, у него голубые глаза и очень-очень нежные губы.
     − Или вот я, пожалуй, напишу, что он женат и у него четверо детей, а? И что ты тогда…
     − А я вернусь, и ты можешь очень удивиться, узнав, на ком он женат!
     Септим присел и в притворном испуге закрыл уши руками.
     − И в любом случае, что мне за дело до какой-то там коровы, если я значу больше?! Потому что он приходит, когда нужен, а это самое…
     − Тебе не хватает слов, моя королева? Ты будешь разочарована. Он предпочитает пухленьких фермерских дочек в стогу или на сеновале. Ты жаждешь, чтобы бесконечные объятия в тихой и теплой ночи, волнение и сбивчивые слова от сердца, что-то вроде «я всю жизнь тебя..» и «никак не мог решиться сказать…», и поцелуи такие, что лучше всего, что можно представить, а на самом деле побежишь плакать и мыться. Или вот что, я как раз думаю, может, ему больше по вкусу мальчики? Ты только что спрашивала, зачем в сюжете Рик Мальвуазен…
     Соланж символически плюнула и хлопнула дверью.
     − Плохи твои дела, − посочувствовала Хлое.
     − Да. Все это очень-очень цинично. Ну вы-то знаете, откуда он вообще появился, этот Харви.
     − Нетрудно догадаться. Он настолько не похож на тебя, что сразу ясно, чьим воплощением он тут выступает. Он таков, каким бы ты хотел быть сам, верно?
     Септим насупился.
     − Ну может быть, отчасти. Он был задуман специально, чтобы вытаскивать ее из всех зад… затруднительных положений, он персонаж героического типа, и я отказываюсь писать ему эротические сцены, какие бы фантазии там у нее не…
     − Любой персонаж, в которого ты хоть сколько-нибудь вкладываешься, со временем начинает «вести себя». А что до Харви, так мудрено ли, что он наследует твое отношение к Соланж? Оно стекает у тебя с пальцев.
     − Ну, − автор приключенческих сериалов напрягся, − с этим надо что-то делать!
    
     * * *
     Колокольчик у двери звякнул, Хлое выдержала паузу, прежде чем поднять глаза, но вошедшая была ей незнакома. Ничего особенного, дверь в библиотеку открывалась лишь тому, кто в этом нуждался, чаще это были дети, но случалось всякое. Вошедшая выглядела женщиной, не читающей книг. Есть такие, кому собственная жизнь как лучшая из книг, и ее достаточно.
     − Я мать Соланж Бедфорд, − сказала та, подходя к стойке и кладя на нее перчатки. – Вы Хлое? Мне надо с вами поговорить.
     Хлое вздохнула и отложила подплечник. Меньше всего ей хотелось бы разговоров на тему «кто во всем виноват». Впрочем, гостья выглядела вменяемой, хорошо одетой, и едва ли у нее в муфте спрятан нашептанный за мзду пакетик с особо вредным заклинанием.
     − Я не вполне понимаю, что происходит. Может, вы поможете мне со взглядом с другой стороны?
     Хлое встала и жестом указала на ближайший стул, который никогда не использовался: читатели удалялись на заповедные места среди стеллажей, а прочие, кто приходил за удачей, зашитой ею в подплечниках, те не тратили время, чтобы рассиживаться – нервничали и норовили убраться, пока их не застали. С чего вдруг ей померещилось, что эта красивая дама может совершить нечто несусветное и уйти по дворам и крышам, отстреливаясь? Мама Соланж… а кто сказал, что не может?
     − Едва ли я смогу помочь, − сказала она вслух. – Я не знаю, насколько вам доверяет Соланж, и не готова вести за ее спиной игру «ради ее же блага». Простите меня.
    
     Однако дама не уходила, а напротив, смотрела изучающее: на саму Хлое и вокруг, на место, где ее дочь на протяжении многих лет стремилась проводить всякую свободную минуту.
     − Я прокурор, − сказала она. – Я отступаю только перед неопровержимыми фактами. Но это не значит, что я всегда стремлюсь обвинять, что у меня есть такая вредная привычка. Я знаю про эту игру, она идет на моих условиях. Я взяла с Септима слово, что с Соланж не случится ничего необратимого. Все остальное, что может закалить и сформировать ее характер, я только приветствую.
     − Но что-то вас встревожило?
     − Поймите меня правильно, Хлое… в мире, которым я живу, я четко разделяю круг своих забот от того, что написано буквами на бумаге. Живое и неживое, настоящее и ненастоящее, то, что имеет значение для жизни, и то, что такого значения не имеет. Зримый и влиятельный мир включает в себя гномские торгово-промышленные лобби, подковерные интриги эльфийских Домов в Палате Лордов, волнение и умиротворение люмпен-пролетарской массы в орочьих кварталах. О, вон дракон маршрутный пролетел. Соланж сейчас смотрит так, будто выбирает, что существенно, а чем можно пренебречь. Я боюсь, что она выберет неправильно. А если я открытым текстом скажу ей, что я против, она может поступить мне назло из одного чувства противоречия, доказывая, что она лучше знает.
     − Я, право, не думала, что там далеко зайдет, − пробормотала Хлое. – В конце концов, это только буквы и бумага.
     Это прозвучало, вне ожидания, глумливо, и Хлое замолчала, выжидая и предоставляя инициативу гостье.
     − Она может уйти насовсем?
     − Технически, − осторожно сказала Хлое, − она обладает даром, который делает это возможным. Но я полагаю, что автор – Септим – будет сильно против. Он, вы понимаете заинтересованная сторона.
     − Нет! – воскликнула Марджори. – Нет. Септим, эльф, Младший Высочайшего Дома… это самый неподходящий вариант. Слишком много проблем. Извините. С другой стороны я не вижу ничего ужасного в том, чтобы моя дочь получила первый сексуальный опыт с достойным человеком, который предан ей и неоднократно это доказал. Если, конечно, отвлечься от мысли, что ей еще рано. Матери всегда кажется, что рано, но в этих нынешних школах… − она помахала рукой, рассчитывая, что Хлое сама доскажет. – Для замужества рано, конечно, но для первой любви в самый раз. Еще раз извините.
     − Ничего. Я ведь всего лишь персонаж. Буквы на бумаге.
     − А что вы сами об этом думаете? В конце концов, вы тут ближе всех стоите…
     Хлое вздохнула.
     − Я думаю о разбитом сердце Соланж.
     − Сердце, − сказала Марджори, − может быть разбито по сотне причин, и совершенно без всякого секса. Когда-то я сама оказалась в ситуации, когда мужчину, которого я люблю, пришлось обменять на все, чем я сама была до тех пор. Так сложилось все, и с этой дорожки ни одна тропка не ответвилась. Это было очень тяжело – стать не собой. Я многократно пыталась совершить побег, отчетливо при этом понимая, что себе же делаю хуже, что усилия следует предпринимать в ином направлении. Я не та Марджори Пек, что была двадцать лет назад. Но я… в общем, кто-то я есть.
     − В результате все было сделано правильно?
     − Наверное. Может быть, если бы я поступила иначе, сейчас гордилась бы другой собой.
     − Но у Соланж было бы тогда другое детство?
     − Страшно подумать, моя дочь могла бы не быть рыжей. То есть я не хочу вставать у нее на дороге, куда бы та дорога ни вела. Но я хочу помочь ей принять решение, которым она стала бы гордиться через двадцать лет.
     − Там убогий фэнтезийнутый мирок, в котором сказка кончается свадьбой, потому что там нет пространства приключений для замужней женщины.
     − В котором все зависит от автора?
     − Не обольщайтесь. Просто того автора вы знаете в лицо и по имени, и многого от него не ждете. Своего же уважаете априори просто потому, что не видели его рваный носок. Может, вы даже считаете, что у вас автора нет.
     − Я что-то упускаю?
     − Никто из вас… я имею в виду – никто, кроме Соланж, не учитывает одного важного человека, а именно − Харви. Вы считаете, что как персонаж он лишен свободы воли?
     − Я ничего не знаю о свободе воли персонажей. Взять хоть вас, Хлое: не скажешь, что вы ее лишены.
     − Я беглая.
     − Да, я слышала. И как же нам учесть Харви?
     − Нам – никак. Мы ему никто. Но я опасаюсь, что Септим может его убить.
     Пальцы Марджори, барабанившие по стойке замерли.
     − То есть как?
     − Написать ему смерть. О, разумеется, это будет героическая гибель, потому что Харви для Септима все то, чем тот по ряду причин не может, не отваживается и никогда не будет сам. Он обладает всеми достоинствами, каких жаждет автор. Он, смею предположить, больше похож на отца Септима Шиповника. Он увел его девушку. Как еще автор способен свести с ним счеты?
     − Это вариант с разбитым сердцем, − подытожила Марджори.
     − Самый верный из них, − согласилась Хлое. – Это для нас с вами он конструкт из пяти букв. Соланж знает человека, а мальчик… Я не думаю, что для него это легко. Рискну предположить, для него это было бы что-то среднее между самоубийством и жертвоприношением. Причем если его самого Соланж может схватить за ворот и трясти, как крысу – я вижу, как она это делает! – то сам он лишен зримых способов выражать свой страх, свое отчаяние, свою скорбь. Если мальчик держит каменное лицо, это не значит, что у него каменное сердце?
     − Если бы вы спросили о его отце, я бы сказала, что у него вообще нет сердца.
    
     * * *
     На грохот среди стеллажей Хлое только подняла голову: эффектные возвращения становились вполне привычным делом – возраст у ребят такой. Соланж, входившая в этот момент в двери библиотеки, бросилась на звук, оттуда донеслось несколько возгласов, не свидетельствовавших о мире, а после Соланж появилась у стойки, поддерживая Септима Шиповника, который в свою очередь поддерживал свернутую набок челюсть.
     − Сам дурак! Так ведь? Ну признайся, полегчает…
     Ответом ей было нераскаянное мычание. Хлое вздохнула и пошла намочить салфетку.
     − Ты этого не писал, − сказала она, когда компресс принес страдальцу первое облегчение. – Этого не существует, не так ли? Думай об этом. Челюсть не вывихнута, и ты можешь говорить, а чуть попозже – даже и жевать.
     − Скажи чего-нибудь, − потребовала Соланж, изнывавшая от желания отправиться туда, откуда Септима выпроводили нокдауном.
     Из-под компресса, сипя и шипя, выползло неэльфийское словцо.
     − Это ты у него или он у тебя набрался?
     − Это я у тебя набрался, − мрачно заявил Септим, садясь прямее. – Ты же у нас с орчатами в детстве дралась? Ко мне, сама понимаешь, лучшие учителя на дом ездят, мне неоткуда…
     − Встреча персонажа с Творцом, раунд первый. Ты в своем уме был, когда к нему полез? Что ты ему сказал? Что он ответил – это мы видим.
     Тот же, но незаданный вопрос читался на лице Хлое. Чем, кроме взрыва смеха, мог Харви встретить требование оставить Соланж в покое?
     − Не обольщайся, о тебе речи не шло, − Септим вежливо отстранил руку Хлое и потрогал челюсть пальцем. Поморщился. – Да, этот малый убедителен.
     − Хотел бы он тебя убить – убил бы, − серьезно сказала Соланж. – Интересно, что бы в таком случае стало с миром?
     − Остался бы в незавершенной точке и развивался дальше в соответствии с его внутренними связями, − ответила Хлое. – А уж если мир и персонажей кто-то подберет…
     − Отряд не заметил подмены Творца, − съехидничала Соланж.
     − Заметить можно снаружи, не изнутри.
     − Это он мне за голодное сиротство вломил. К тебе, Соланж, ничего личного. Я сказал, что должен был сформировать ему нужный характер… тут-то он и обозлился.
     − Ну так поздравляю – сформировал, что хотел. Септим, без дураков, Харви твоя удача.
     − За это ты его и любишь, верно?
     Хлое затаила дыхание – слово было произнесено.
     − И за это тоже. Понимаешь… он такой живой.
     Более ими не было произнесено ни слова. Соланж переоделась и скрылась за стеллажами, где для нее сгустился ночной лес и горел костер в Холмах.
    
     * * *
     Тут настало время тишины. Люди искали себе место под повозками, но ночь была тепла, небо высоко. К костру среди выступов скал, где отдыхали «свои люди», неуверенно подошел сенешаль Рено: сказать господину барону – тут он споткнулся – что неподалеку обнаружилась хижина дровосека, и что господину следует отделить себя от смердов и прочего сброда, дабы не нарушать порядок, заповеданный искони…
     Рик махнул на него рукой и заплетающимся от усталости языком велел разместить в хижине женщин с малыми детьми, а если места хватит – то стариков, которые совсем дряхлые. Рено отступил во тьму, не смея противиться барону, но всем своим видом не одобряя новомодные веяния. Рик бросил вопросительный взгляд на Харви, но тот как раз расстегивал ремни своего наплечника, которому обязан был прозвищем, и никак его не одобрил. А с чего бы ему специально одобрять совершенно нормальные вещи?
     Соланж вытерла миску начисто размоченной коркой хлеба и огляделась. Население забралось высоко и встало временным лагерем там, откуда даже при необходимости не могло прямо сейчас сделать ни шагу. Завтра надо будет позаботиться о временном укрытии. В темноте за кругом света слышалось присутствие многих животных. Соланж усмехнулась: Септим ни единой кошки не погубил, справедливо полагая, что за это его ждало бы скорое читательское возмездие.
     Они с Харви встретились глазами над пламенем костра.
     − Надо поговорить.
     Он кивнул. Не особенно заботясь о том, что подумают окружающие – если у тех еще остались силы на многозначительные подмигивания? – они поднялись и отошли на опушку: обрыв уходил вниз от самых их ног, а впереди неспокойно дышал океан. Было влажно, и сильнее, чем обычно, пахло солью.
     − Будет третья волна, как ты думаешь? – спросил Харви.
     − Вчера я сказала бы – «да». Сейчас она уже никому не интересна. У него… ну, другие проблемы.
     − Твоя работа?
     − Сам виноват! – отрезала Соланж. Потом, помолчав: − Спасибо, что ограничился…
     − Надо было сдержаться, − возразил Харви. – Чести в этом нет, все равно что этого… Рика ударить. Никакого самоуважения. К тому же я не был уверен в последствиях. Этот… мир? – он оглянулся, как человек, пытающийся убедить себя в том, что миров больше одного, − какой бы он ни был, я люблю немного больше, чем не люблю богов. Всяких.
     − Ну, боги для тебя вроде старого барона? Большие и неуязвимые, непререкаемые на их высоте? Такому грех не попробовать врезать?
     Харви присел на торчащий из земли камень и сложил руки на коленях:
     − Я не задумывался про них прежде и не хочу начинать сейчас. А что – надо?
     − Зачем ты со всем этим связался, Харви? У тебя что, не было в жизни другого выбора?
     Харви усмехнулся так, как никогда не усмехнулся бы Септим, и как Септим, по твердому убеждению Соланж, никогда бы не написал.
     − Мне двадцать пять лет, − сказал он. – У меня впереди долгая жизнь, которую мне совершенно некуда девать. Надо ж было мне найти что-то достойное, на что ее положить. В этом ведь что-то есть: просто сделать мир чуть получше.
     − Ты в самом деле решил сложить меч?
     − Мне не нужен мятеж ради доброй драки; хочется верить, что я это перерос. Если Рик возьмется строить свое баронство на этом фундаменте, я ему чем могу − помогу.
     − А… а я тут совсем ни при чем?
     В темноте, в свете одной лишь луны она увидела заломленную бровь.
     − Ну почему ж ни при чем? Мимо рыжей девчонки разве ж пройдешь?
     Соланж села на камушек рядом, вперяясь взглядом туда, где маячила угроза океана. Они соприкасались плечами, и ощущение близости не было новым. Она могла вспомнить десятки раз, когда спала, свернувшись калачиком, под одним плащом с Харви, и это значило, что никто ее не тронет. Справедливости ради, обычно этому предшествовали такие похождения, что никто бы и не подумал, что за ними последует деятельная ночь.
     − Ты что же, будешь теперь гонять прежних своих людей?
     Надо признать, это был бы сюжет…
     − Не придется, я думаю. Знаешь, где мы? Это один из наших тайных лагерей. Кто-то привел сюда всех этих людей, и это был не я.
     − Они же отказались помогать…
     − Э! Если бы судить о людях по тому только, что они говорят, на нас всех впору жирный крест ставить. Я предпочитаю смотреть, что человек не делает.
     − Харви… − сказала Соланж, и голос ее дрогнул. – Что, если я...
     Внезапно они оказались еще ближе, и Соланж, шалея от собственной дерзости, сделала самую отчаянную в ее жизни вещь – провела пальцем по виску Харви, разгладила его лоб, коснулась уголка губ.
     − Молчи, − сказала она. – Текст тебе пишут, а глаза и губы – твои.
     И некоторое − бесконечно долгое! − время было так.
     − Разве мне привыкать жить ради тебя? – Соланж положила ладонь напротив его сердца, то ли отстраняясь, то ли наоборот… Голос у него был неожиданно хриплым. – Я только боюсь, миледи, что однажды ты скажешь, что тебе тесно тут, и проклянешь день, когда… и что я сможет с этим сделать такой простой парень, как я?
     − Мы ничего не сможем тут сделать, пока мы тут втроем! – выкрикнула она с сердцем.
     − Скажи мне, как правильно? – предложил Харви. – И я подумаю, что можно тут сделать.
     − Никак не правильно. Это предательство в любом варианте… да я знаю, что ты не понимаешь, но сейчас я не расположена все это объяснять! Это не потому, что мне, может быть, станет когда-нибудь скучно, это…
     Харви поцеловал ее так, что это было лучше всего, что можно себе представить.
    
     * * *
     − Отсюда я пойду одна. Нет! Не надо меня провожать. Я, видишь ли, по условиям этой игры не могу погибнуть, а ты…
    
     − А я не вижу никакого смысла в том, что ты сейчас делаешь, − заметил Харви.
     Соланж вздохнула.
     − Логика есть, но она внешняя. Я знаю, тебе кажется, что я слишком много говорю, а еще больше недоговариваю, но это в последний раз. Я больше не буду.
     − А кто тебя вытащит, если что?
     Соланж зябко передернула плечами: меньше, чем когда бы то ни было, ей хотелось быть убедительной. Казалось, каждая клеточка ее тела рвалась напополам, и было бы ошибкой оправдывать это тем, как они тут вчера прыгали, плавали и бегали по размокшей вязкой земле. Ей мучительно не хотелось разнимать рук, и приходилось утешаться тем, что она сделает то, что ей втемяшилось, а потом все пойдет иначе и с нового листа.
     − Я не погибну. Тут такие условия, понимаешь? А вот ты можешь.
     − Когда меня это останавливало?
     − Сейчас. Ты так… ты для этого… тьфу! В общем, он может написать тебе благородную гибель при спасении меня. Ну, я хочу, чтобы у него не сложилось.
     Соланж браво улыбнулась. Харви, кажется, не поверил. Она и сама не то, чтобы очень, но просто больше ничего не пришло ей в голову. Она должна быть равна ему во всем.
     − Оно просто будет про что-нибудь другое. Не про катастрофу. Просто если ты пойдешь со мной, он опять напишет приключение, и… в общем, я тебе обещаю, что впредь ты сам будешь принимать все ответственные решения! А сейчас мне надо потолковать с океаном наедине.
     Она повернулась к Харви спиной и начала сползать с обрывистого склона. Солнце еще только поднималось, отсыревшая земля исходила паром. Стоял густой туман.
     Не сказано ведь ни единого слова о том, чтобы Харви покинуть этот мир с его тесно составленными примитивными декорациями. Он бы не понял. Такие как он – становой хребет своего мира, скрепили его своими костями и понятия не имеют, какой пример… Вот если ты, скажем, источник энергии – жизни! – своего мира… это же к чему-то обязывает. Твой мир, разваливаясь на куски, уж конечно, спасиба не скажет. Соланж шмыгнула носом.
     Потом усилием воли заставила себя расправить плечи и поднять нос, поймала щекой первый луч, пробившийся сквозь туман. Солнце, земля, океан – они были равноправными персонажами этой истории. Они бы были, даже если бы мы не суетились тут, совершая немыслимые подвиги во имя своей правды. Можно писать просто про них, и Соланж поймала себя на мысли, что могла бы про них читать.
    
     * * *
     Соланж вышла из-за стеллажей, против обыкновения никому не сказав ни слова, и покинула библиотеку, не обменявшись взглядами ни с Хлое, ни с Септимом, который нарочно сел так, чтобы она его не заметила. Хлое показалось, будто глаза у нее красные, но девушка настолько ясно выражала собою понятие «не лезь!», что она и не стала. Вместо того обратила внимание на мальчика.
     − …навсегда оставшись звездой, что перечеркнула его сердце! – процитировал Септим Шиповник.
     − Ты решил на этом закончить?
     − Я лишь следовал естественному развитию сюжета. Она рассталась с ним, а я с собой, все честно.
     − Меня не пытайся обмануть, ладно?
     − Ладно.
     − Я догадалась, зачем в сюжете Рик Мальвуазен.
     − Правда?
     − Да. Ты взял себе другое «лицо», и я восхищаюсь твоим мужеством, и тем, что новое настолько ближе к твоему собственному. Ты забрал у Харви свое сердце. Ты освободил Харви.
     − Ну, у него его собственное есть. Он там и так много чего… без моей на то воли… Я не выиграл эту битву, мэм, я только минимизировал потери всех сторон. Соланж ведь… − он усмехнулся, − не перестала читать.