- Песок посыпался! Песочек! Много свежего песочка! Капитан, у нас новый песочек! – истошно вопили снизу.
     Крики подкреплялись глухими ударами по обшивке.
     - Не ори, Ди! – рявкнул я, высунувшись в иллюминатор. - Если еще раз возьмёшь в руки камень – я засуну его тебе в глотку!
     - Да, капитан! – обрадовался в ответ Ди.
     Я сплюнул на пол и пробормотал:
     - Когда уже тебя рассыплет? – но тихо, чтобы этот придурок не услышал.
     Обидится ещё, реветь начнет. Совсем плох стал, если разбудил меня из-за такой ерунды.
     Я зашел за переборку, наклонился над бадьёй с водой, плеснул в лицо и довольно фыркнул. Раньше у меня был душ, отвратная штука: раздеваешься, заходишь в него, включаешь – и стоишь среди водяной взвеси, размазывая воду по телу. Нет, я давно понял, что лучше с разбега да в речку! Ещё был крем, хотел сказать «для бритья», но по сути это был «крем вместо бритья», мажешь щеки, ждёшь минуту и всё, снова красавец. Но - закончился.
     Зато до сих пор работала кофеварка, хотя я ни разу не клал в неё кофе и, честно говоря, даже дышать в её сторону боялся. Нажимал кнопку и смотрел, как тоненькой струйкой течёт в кружку горячий напиток. Давным-давно я решил, что кофеварка – это мой вечный двигатель, и в тот день, когда она сломается, я… может быть, сломаюсь тоже.
     Выпив кофе и натянув форменную куртку и штаны, я спустился из корабля. Космический корабль… Скорее, жестяная банка. Опоры глубоко ушли в грунт, и он давно просел, утонул в земле на четверть. И вон, вьюнками уже зарос наполовину. Время от времени хотелось пообдирать нахальные цветы, протянувшиеся гирляндами от одного иллюминатора к другому, но я опасался, что увижу под ними коросту ржавчины или даже дыру в обшивке. Нет уж, пусть цветут.
     Ди ждал меня над обрывом, разлегшись на пузе в траве – он любил смотреть на плывущие внизу облака. Только почему-то называл их не иначе, чем «Зловещая Мгла». Насмотрится, потом начинает фантазировать о том, что однажды Зловещая Мгла поднимется из обрыва и сожрёт нас. И тогда Ди всё вспомнит, сможет всех спасти и станет героем.
     В этот раз ему не мечталось – едва услышав мои шаги, он вскочил и затараторил, кривляясь и приплясывая, отчего полы его вылинявшей рубашки разошлись, открывая торчащие ребра:
     - Там такой песочек, капитан, самый лучший песочек в мире! Во всех мирах! А кто его нашёл, спросите вы? Конечно, Ди! И нашёл, и припрятал, и строго-настрого приказал не высовываться! Ди сразу понял, что песочек непростой, что песочек золотой!
     - Эт-то что такое? – я ткнул большим пальцем рядом с багровой полосой на его тощем боку.
     Ди мгновенно умолк и, опустив голову и обиженно сопя, принялся застегивать рубашку.
     Я вздохнул:
     - Я спрашиваю, что это такое.
     - Ну… упал я. Запнулся и упал.
     - А давай, ты не будешь мне врать. Просто потому, что бесполезно. Кого ты опять упросил? Викинга? Вот сломает тебе ребра – будешь знать.
     - Да я так… это давно было… ай, капитан, я смогу теперь, смогу! Новичок же! Новичок, новичок, новичочек! – Ди снова расплылся в улыбке и начал подпевать: - Тра-та-та, тра-та-тай-та, крючочек, ла-ла-ла…
     - Стоп! Прекрати выть, иначе я спущу тебя в твою любимую Зловещую Мглу! Рассказывай по порядку!
     Он шагнул ближе, а его голос понизился до шёпота:
     - Капитан, сегодня к нам пришёл новичок, и он – Создатель!
     Мое сердце стукнуло в груди, совсем как тот камень в обшивку корабля.
     - С чего ты взял?
     - Я спросил, капитан. И он ответил.
     - Ди, ты что-то напутал, наверняка ведь напутал, или ты не то спросил, или он не то ответил, или ты не расслышал, всякое бывает, при твоей дырявой голове это неудивительно и…
     - Я с ним разговаривал все утро, капитан. Он рассказывал о тех, кого создал, и мне кажется, я знаю, о ком он говорил. И у него есть механизм Создателя.
     Ди стоял напротив меня, часто моргая и в волнении начав расстегивать только что застегнутые пуговицы. Когда он стал искать на манжетах давным-давно споротые и перешитые взамен утерянных – я ему поверил. Может, новичок и не Создатель, но что-то с ним определённо не так.
     - Куда ты его отвел?
     - В пещеру, конечно.
     «Пещера» - это из серии Зловещей Мглы. Потому что это подвал. Обширный, многоуровневый, протянувшийся подо всем городом, местами заваленный хламом и разрушенный, но местами обжитой. Мы до сих пор пытались исследовать его и составить подробную карту. Тот закуток подвала в секторе В, где жил Ди, он и называл пещерой. Я как-то отдал ему свой спальный мешок и один из нескольких сохранившихся комплектов для высадки – там были раскладные стулья, кое-какие инструменты, посуда. Все из лёгкого металла… забыл название… И штампик «S.T.A.L.K» на каждом предмете, а на спальнике – выведенный черной краской. И рубашка на парне моя надета, с такой же надписью наискосок на спине.
     Он шёл впереди меня, и я как раз глядел на штампик.
     - Капитан! – Ди вдруг обернулся, но тут же стушевался и, глядя куда-то мимо меня, продолжил отстранённым тоном: - Капитан, улыбнитесь.
     Я вздохнул и развернулся к Зеё.
     Ди всегда терялся, как только её видел, потому что она его попросту пугала, хотя сейчас, одетая в брюки из брезента и простую черную футболку, великоватую на неё, была похожа на неумёху-новобранца. Тонкие руки, торчащие ключицы, высокие скулы и чёрные глаза – а в них столько нежности, что задохнуться можно. Но Ди боялся глядеть в глаза, слишком хорошо помнил, как, впервые появившись, она бросалась на каждого, кто пытался к ней подойти – думала, что на очередном задании.
     - Я… ждала тебя вчера, - сказала она, подняв руку, но так и не решившись коснуться лацкана моей куртки, - мы разведали третий коридор в секторе Д, обнаружили еще одну погребальную нишу, несколько урн с надписями. Конечно, мало что можно разобрать, всё рассыпается, но надо же нанести коридор на карту и… и я скучала, - невесомым шепотом, только для меня.
     - Зеё, - сказал я, запнулся, задумался, не нашёл слов и неловко закончил, - нанеси его сама, ладно?
     Она стояла близко, и я видел, чувствовал, как сильно ей хочется коснуться меня, хотя бы рукава или воротника рубашки. И ещё я знал, что она этого не сделает. Никогда.
     - Давай поговорим потом, - предложил я, - завтра.
     Зеё помолчала, вздохнула и спросила:
     - Или послезавтра?
     - Или послезавтра.
     Поджала губы и отвернулась.
    
     * * *
    
     - Уххх… - поёжился Ди, когда она ушла.
     Боится её. Сам почти такой же, если не хуже – а боится. Но при этом смотрит вслед, пока она не скроется из виду. Ну да что с него возьмёшь?
     Я тоже смотрел и думал о том, что зря обидел: надо было поговорить. Но ведь сколько говорено уже… какой смысл?
     Я взял Ди за плечо и подтолкнул вперед:
     - Пойдем.
     Мы спускались с холма по тропинке, пролегшей меж камней, самые маленькие из которых были мне по пояс. Тёмные, испещрённые рыжеватыми жилками, они тоже заросли вьюнками и плющом, как мой корабль, и иногда мне казалось, это и есть окаменевшие корабли, а холм - кладбище. А ещё я знал, что можно отколоть кусочек камня, и тогда он рассыплется в руках, как сухая земля.
     Хорошо, что корабль стоит на холме, над обрывом, а не в городе. Там всё разрушается быстрее. Если присмотреться отсюда, сверху, можно разглядеть, как с каждым днём всё ниже проседают крыши и всё больше камней вываливается из стен. Поэтому я не присматриваюсь.
     Но сегодня, бросив лишь один взгляд на город, я сразу понял, что произошло – среди покатых крыш восточной части не было видно Пустой Башни. Неправильно мы её называли, наверно, надо было – «Запертая». Но говорить так – значило признать, что не смогли, не достучались до того, кто жил в ней. А если называть Пустой, то вроде как и не было его. Если башня Пустая – значит, никто не сидел внутри, крепко закрыв двери и окна и панически боясь выйти наружу.
     Теперь на её месте клубилась пыль, и казалось, вот-вот проступят угловатые очертания башни, нелюдимой, глядящей недоверчиво из-под низких карнизных свесов, будто из-под насупленных бровей; с судорожно сведенными ставнями, словно в наглухо застёгнутом мундире; с бугристыми стенами, зеленоватыми от времени, похожими на жабью кожу. Не красавица, что поделать.
     Была.
     И ведь не знаешь, когда рассыплет. Что бы то ни было – башня, дворец или хижина, любая постройка держится до последнего, чтобы потом разом ухнуть на землю.
     А вот живое разрушается постепенно: угасает взгляд; ломается, коверкается, упрощаясь до междометий, речь; тяжелеет, словно наливаясь свинцом или костенея, тело, и иногда благословением свыше выветривается память. Жаль, не всегда.
     - Идём, капитан, - тронул меня за локоть Ди.
    
     * * *
    
     Новичок сидел у стены, опустив голову и примостив на коленях плоский прямоугольный предмет. Парень был ну точно здешний житель, в линялой футболке и джинсах, на его запястьях красовались набранные из бисера украшения, а на шее – скрученный в жгут платок, черный с красным. Лицо закрывали неровно подстриженные волосы, словно он сам их ножом резал. Услышав шаги, он поднял голову и теперь смотрел на нас с надеждой.
     Все, кто попадает сюда, надеются, что смогут вернуться в привычные миры, и не верят, что их больше нет. От них остаются только медленно рассыпающиеся обломки.
     - Привет, - сказал я новичку, сделав вывод, что на Создателя он ничуть не похож.
     Так не бывает, чтобы однажды вы спустились в подвал и увидели там Создателя с неровной чёлкой.
     Он поднялся, прижимая механизм левой рукой, протянул мне правую для рукопожатия:
     - Здравствуйте! Меня зовут Дмитрий. Вы здесь за главного?
     - Можно сказать и так, - я пожал руку и представился: - Капитан.
     Он ждал продолжения, и я добавил:
     - Просто капитан.
     Для новичка Дмитрий держался неплохо, многие теряются и паникуют. Бывало такое – пока скрутишь и успокоишь, умудрялись и себя и других поранить.
     - Это – механизм Создателя, - указывая пальцем на предмет в руках парня, прошептал Ди на весь подвал, - пусть откроет, он мне показывал. Там кнопочки.
     Дмитрий вцепился в механизм обеими руками:
     - Вы обещали рассказать, куда я попал и как отсюда выбраться!
     Я глянул на Ди так, что он сконфуженно отступил назад, в тень, а сам присел рядом с новичком:
     - Расскажу, конечно, отчего не рассказать. Только ты ответь, парень – ты, правда, Создатель?
     Спросил – и снова в сердце ёкнуло. А вдруг?..
     - Смотря чего, - ответил он, - мало ли, что я натворил.
     - Глупости, Ди, - поднявшись, сказал я громче, - я же говорил – ты напутал.
     Чтобы Создатель не знал о том, кто он – такого уж точно быть не может!
     - Пусть откроет механизм! – потребовал Ди.
     Я снова посмотрел на парня, и тот, пожав плечами, установил предмет на коленях и откинул крышку.
     - Это ноутбук, - пробормотал он, и ещё тише что-то непонятное, скороговоркой, и в конце этой же фразы: - И куда я попал?
     Экран засветился, а я вспомнил, что у меня на корабле тоже такой был, только вмонтированный в стену и к тому же давно сломанный. А на этом проступили символы. Буквы!
     - Куда ты попал? – переспросил я, не отрывая взгляда от мигающего курсора в самом конце текста, курсора, за которым была пустота, обрыв, несовершённые подвиги и непройдённые дороги. - Ты хочешь знать, куда ты попал. - Я перевёл взгляд на парня, заглянул ему в глаза. - Ты попал в мир, который создал. А после – бросил.
     Вина и растерянность в глазах твоего Создателя - ради того, чтоб увидеть это, стоило так долго ждать.
    
     * * *
    
     - Ди! – позвал я, и он появился, сияя.
     Счастливый. Дурачок потому что. По вине вот этого…
     - Я расскажу тебе, куда ты попал, - сказал я ему.
     Обозлился вдруг, как цепной пес. У нас и такой есть – бешеный, в колтунах, на цепи сидит. И не дохнет который год. Надо показать.
     - Познакомься, - сказал я Создателю, - это Ди. Динозавр-перевёртыш. Только он не помнит, как динозавром оборачиваться, забыл, понимаешь? Вот ты о нём забыл – и он забыл, почти всё. У него в голове ничего нет, только и помнит, что был большим и сильным, и снова хочет таким стать, а не выходит. И знаешь, что он выдумал? Что в трудную минуту обязательно вспомнит. И ещё – всех спасёт. Потому и просит, чтобы его били. Чем сильнее – тем лучше. Смотри. - Я поддёрнул рубашку на парне и показал Создателю ссадины на рёбрах Ди.
     Он тянул рубашку вниз, хлопал ресницами и бормотал:
     - Ну зачем ты так, капитан? Зачем?
     - Идём! – я схватил Создателя за руку и потащил к выходу. - Я тебе всё здесь покажу, сам увидишь. Может, тоже забыл?
     Он еле успел механизм свой перехватить, когда тот чуть на пол не свалился, и к груди прижал, словно броню какую.
     В три прыжка вверх по лестнице я оказался снаружи и лихорадочно огляделся. И потом вмазал кулаком в ближайшую стену, проделав в ней глубокую вмятину. Мелкое крошево осколков вздыбилось облачком, осыпало руки и ноги, разлетелось пылью.
     - Видишь? – требовательно спросил я. - Это не потому, что я такой сильный – потому что все вокруг труха! Рассыпается, только тронь! – И приложил ладонь Создателя к этой же стене, придавил своей и провёл из стороны в сторону, чтобы он ощутил, как под пальцами плотный на вид камень осыпается песком, как текут из-под ладони зернистые струйки.
     Его глаза округлились и рот приоткрылся, но я не дал ему заговорить. Не дал даже песок с руки стряхнуть, дальше потащил, к целой горе песка, тёмного, местами влажного и слипшегося комками, покрывшего обломки фундамента – только отдельные куски торчали.
     - Познакомься - ещё утром это была Пустая Башня. Только я думаю – она не была пустая. Она была живая. Скажи – тебе лучше знать, ты её придумал! - она была живым существом? Смотрела на нас, но так и не решилась заговорить или дать знать, что слышит и понимает?
     Создатель только отвёл взгляд.
     - Познакомься, этого парня зовут Эйт. Он сумасшедший – ты сделал его таким! Первое время он говорил, что живёт, только когда играет на гитаре. Ему больше ничего не надо – лишь играть. На электрогитаре! А у нас нет электричества! Видишь, он перебирает струны? И так всё время. И прислушивается. Наверно, что-то слышит. Свою гитару или шёпот сумасшествия?
     Я тащил Создателя за руку всё дальше и показывал ему всех.
     Троих подростков, брошенных им в ночь побега от родителей – они до сих пор просыпались перед рассветом с одной мыслью: «Бежать! Сегодня! Сейчас!», и потом долго сидели втроем, вспоминая матерей. И не сбежали – а остались одни… Я их уже раз пять от обрыва гонял, когда прыгать собирались.
     Школьницу накануне экзамена – она заикалась, но всё равно бубнила под нос билеты. Правда, о матери не помнила уже – только об экзаменах.
     Наёмного убийцу из неведомой расы – его приходилось держать взаперти, ярость разъедала его разум, словно кислотой.
     Викинга, по-северному сурового и молчаливого, наблюдавшего, как ветошью становится полотно парусов, как рассыхается дерево его ладьи, замершей в тупике одной из улиц.
     - Познакомься… познакомься… познакомься… и не удивляйся, если не узнаешь…
    
     * * *
     Они сначала не понимали – все, о ком я говорил – не понимали и встречали новичка доброжелательными улыбками. А я говорил и не мог остановиться, обнажал их боль, одну на всех и у каждого – свою, и оттого они становились беззащитны, кусали губы и опускали взгляд. Можно усыпить боль и упрятать ее в кокон, но нельзя забыть, что она живая. Тронешь – и кокон пойдет трещинами.
     - Познакомься, это Зеё. Ты придумал так, что её поцелуи смертельны, её слюна, кровь, пот, вся она ядовита. Классная идея, не спорю! Девчушка, которая убивает прикосновением! Здорово, блин! А вот как ей любить, ты подумал? Как? Если она влюбится – что ей делать? Самой рассыпаться?
     И Зеё не выдержала, услышав это – её глаза вспыхнули, и она коротко, без замаха, но с предельной злостью хлестнула его ладонью по щеке, да так, что парень свалился посреди пыльной, занесённой песком улицы. Приподнялся – лицо в грязи, ниточка кровавой слюны из уголка рта…
     «Зеё… смертельно опасна… убивает прикосновением», – эхом пронеслось в моей голове.
     Кто был рядом – будто надвинулись на него, нависли. Обозлились. Забьют ведь насмерть в запале. А это значит – мы тогда все разом за ним уйдем.
     Мгновение это – секунда или сколько там – а я будто в руках небытие подержал. Всего-то шаг и нужен. И даже того не надо, лишь промолчать и позволить убить его. Всего лишь отвернуться.
     - Стоять! – крикнул я. - Не трогать! Он нам нужен! Мы его заставим! Дописать – заставим!
     И накатившая пустота, как волна, скрыла все другие мысли, сгладила, распрямила пружину внутри, словно та не железная была, а бумажная – просела, провисла безвольно.
     … Где-то за моей спиной все плакал Ди…
    
     * * *
    
     - Ты напишешь о каждом, - заявил я, - то, что я тебе скажу!
     Кто еще мог знать, о чем они мечтали? Нет, Создатель уже ничего не знал о тех, кого создал. Они изменились, а он забыл. И нити, что тянулись к нему, истончались изо дня в день. А потом рвались, и тогда… башни, дворцы, хижины и герои рассыпались, а оставшиеся развеивали песок по ветру над обрывом, как пепел после кремации.
     Создатель уже ничего не знал.
     Я знал.
     - Я расскажу тебе, что произойдет дальше с каждым, - говорил я, кивая и убеждая самого себя, - ты запишешь. Курсор в твоем механизме двинется, герои возродятся. И у них всё будет хорошо. Ты меня понял?
     Он так и сидел в пыли, вытирая кровь, размазывая её по щекам и ладоням, и держал на коленях механизм Создателя. И смотрел на меня снизу. Не со злостью, а так, словно не Зеё его ударила, а он сам себя наказал.
     Зеё, Ди, Эйт, Викинг - все, кто были теперь моей командой, все, о ком я заботился после того, как высыпал в обрыв останки экипажа моего корабля - притихли и тоже смотрели на меня. Они никогда не видели меня таким.
     - Этот механизм, - Создатель глянул на него и снова поднял взгляд, - тоже работает от электричества. Заряда батареи хватит на три часа. Я не успею… обо всех не успею… Можно лишь, - он обвёл взглядом мою команду, - можно про кого-то одного.
     Растерянные взгляды друг на друга.
     Ах, ты сволочь!
     Мы теперь выбирать должны? На каких весах прикажешь измерять, кому жить, а кому – нет? На весах возраста? Одиночества? Сумасшествия? Или, может, любви?
     И ведь кто-то должен сказать первое слово.
     Я должен сказать первое слово.
     А я замялся, думал о Зеё… Да, конечно, должен быть благородным и сказать: «Пусть это будет школьница. Пусть это будут подростки. Пусть это будет Эйт». Но я мог думать только о Зеё.
     - Если про одного – я сразу отказываюсь, - негромко сказал Викинг.
     - Я отказываюсь, - всхлипнул Ди.
     - Я отказываюсь, - отрезала Зеё.
     - Я отказываюсь, - повторил я.
     - Я отказываюсь, - один за другим сказали малолетки.
     И даже Эйт отрицательно качнул головой.
     Все отказались, словно поклялись. Но ни один не сказал: «Пусть это будет он или она». Никто не назвал имени, не смог сделать выбора. Значит - жребий.
    
     * * *
    
     Шёпот Зеё, все ещё взволнованный, наполненный отголосками нервной дрожи:
     - Я его ударила… ударила… открытой ладонью – а он не умер! Это значит – можно не бояться? Это значит – я больше никого не убью? Случайно, как тогда - Тани? Ты помнишь Тани? Когда я хотела удержать, а получилось – убила? Можно не бояться? Можно?
     - Можно.
     Ее тонкие пальцы в моих ладонях. И этот её шёпот – куда-то мне в ключицу… приникла, прижалась
     - Я хочу поговорить с ним, с Создателем – пусть не пишет обо мне. Если ты хочешь – пусть о тебе, но не обо мне, не хочу уходить, хочу с тобой.
     - Да.
     - Ты обещаешь?
     - Да.
     И не дело тебе знать, что мой жребий я отдам тебе. Что ждёт тебя здесь? Что я могу дать, если ничего не могу дать? Нет, Зеё, я даже сомневаться не буду.
    
     * * *
    
     Трава над обрывом густая и мягкая; наверно, на краю всегда так, всего вдоволь – нежного запаха цветущих вьюнков, закатного солнечного тепла, стрёкота кузнечиков, бесшабашной силы ветра. Ладонью провести по острым кончикам травинок, ощутить, как покалывают кожу.
     Неспешное безразличие облачной пелены успокаивало. По её границе тоже хотелось провести ладонью, как по взбитым сливкам. Или палец окунуть и облизнуть потом.
     За моей спиной засыпал город, взбудораженный, но кажущийся сдержанным. Завтра мы будем тянуть жребий. Создатель сказал, что механизм уснул, и он его разбудит, когда мы решим. Если жребий выпадет мне – я отдам его Зеё.
     И только голос всё не умолкал, звучал тихо и назойливо:
     - Я всегда думал – увлечение. Хорошее, затягивает. Когда пишешь, чувствуешь власть. А потом – восторг, когда герои слушаться перестают. Так набросаешь что-то, один отрывок, второй, нравится, а времени до ума довести нет. Или тупик, когда не знаешь, что будет дальше, и надо бы сесть, подумать, решить… А потом что-то другое приснится или надумается, и хватаешься за то, что кажется интереснее. Я же не знал…
     - Теперь знаешь, - сказал я траве, облакам и закату.
     Не хотел разговаривать с Создателем.
     - А еще усталость. Накапливается и потом держится долго и уходит лишь когда кто-то коснётся. Чувствуешь себя, словно в облаках плывёшь – не видишь куда, зачем. Топчешься на месте, заботишься о насущном, а потом вдруг думаешь, что ты сам, как недописанная книга. Только твой сюжет двинуть некому, – он помолчал, - Капитан… всё же – как твоё имя?
     - У меня нет имени, - ответил я. – И не было никогда.
     Он вздохнул:
     - Капитан… я – не твой Создатель.
     Я обернулся к нему.
     - Я не уверен, что смогу написать. И даже если напишу – не уверен, что есть смысл. Вы все – не мои герои. Но мои тоже где-то… так же…
     Странно – я даже ощутил лёгкость. И правоту. Извиняться не хотелось.
     - Но я попробую, - пожал он плечами.
     - Попробуй, - сказал я.
     Скоро наступит ночь, за ней придёт утро, жеребьёвка и томительные три часа, пока он будет пытаться возродить мир, которого не создавал. Мы будем ждать и надеяться, и кто-то один, но точно не я, изойдёт в нетерпении. А надежда может лопнуть, как гнилые паруса ладьи Викинга.
     Но вправе ли я лишить кого-то шанса?
     А есть ли он, тот шанс?
     - Я вот всё думаю – почему ты сюда попал? – негромко спросил я, даже не спросил, а поделился размышлениями, - Ну, понятно, мы, герои недоделанные, но ты-то? Зачем ты здесь?
     - Может, всё же есть мировая справедливость? – усмехнулся он, - Или я тоже чья-то выдумка. Или, прекратив создавать, я сам остановился. А ведь покоя не бывает: если не двигаешься вперед, значит, пятишься назад. Разрушаешься. Наверно, так…
     Он говорил спокойно и искренне, как бывает, когда осознаешь главное. Как будто тоже сделал выбор. Я понял, что Создатель вспоминал свои недописанные книги, своих героев, и, может быть, прощался с ними: ему ведь предстояло остаться здесь. Он вспоминал их со светлой улыбкой – а я смотрел и словно чувствовал, как крепнут нити, как оживают другие миры.
     Он может их оживить, может создать новые. А может потратить единственную возможность на то, чтобы спасти кого-то одного.
     Это несравнимо.
     - Ладно, - поднялся я, - спать пора. Я пойду, а ты ещё посиди тут, если хочешь. Подумай. Ну и проверь механизм, работает ли. И ещё… напиши всё, что понял. Напиши о себе. Да, так будет правильно. А потом, когда вернёшься к своему электричеству – напиши о нас, обо всех, кого здесь увидел. И, может быть, тогда…
     Хотелось хлопнуть его по плечу, но я уже встал, а он сидел в траве и нерешительно трогал пальцами крышку механизма. Хороший парень. Хоть и Создатель.
     Я ушёл в корабль, лёг на койку, завернулся в одеяло и слушал пение сверчков сквозь открытый иллюминатор. И мне казалось, различал тихие щелчки клавиш.
     Утром на том месте, где оставил Создателя, я нашёл только примятую траву.