(Исчерпывающие объяснения приведены в конце)
     Преподобный Холл был занят заполнением приходской книги: в течение года он, по своему обычаю, отмечал в бумажной книге крещения, венчания и заупокойные службы, по мере их совершения, чтобы в последние дни декабря перенести записи набело в пергаментную книгу, которая хранилась в церковном сундуке.
     К нему вошла домоправительница, явно взволнованная.
     — О, сэр! — сказала она. — Что бы вы думали? Скончался сквайр!
     — Сквайр? Сквайр Боулз? О чём вы говорите, дорогуша? Ведь только вчера…
     — Да, я знаю, сэр. Но это правда. Мне сообщил Уикем, приходский клерк, прежде чем ушёл звонить в колокол. Сами услышите через минутку. Вот сейчас, слушайте.
     И в самом деле, ночную тишину разбил звон — не слишком громкий, поскольку погост находился поодаль от дома священника. Холл спешно поднялся.
     — Ужасно, ужасно, — произнёс он. — Мне срочно нужно в усадьбу, увидеться с домочадцами сквайра. Вчера казалось, что он идёт на поправку… — Холл сделал паузу. — Вы что-нибудь слышали о болезни, которая развивается подобным образом? В Норвиче не припоминают. Всё это выглядит таким внезапным…
     — Нет, что вы, сэр, не слышала ни о чём похожем! Скончался от удушья в горле, как сказал Уикем. Я вся распереживалась — ну и ну, мне от этого известия пришлось даже на минуту-другую присесть, — и насколько я поняла, они собираются поскорее устроить похороны. Есть люди, для которых непереносима и мысль о том, что в доме лежит холодное мёртвое тело, а…
     — Да? Пожалуй, я должен уточнить это у самой госпожи Боулз или у мистера Джозефа. Вас не затруднит принести моё пальто? Ах да, и не могли бы вы передать Уикему, когда он закончит звонить в колокол, что я хочу видеть его?
     Холл второпях вышел.
     Через час он вернулся и обнаружил ждущего его Уикема.
     — У меня есть к вам поручение, Уикем, — объявил преподобный, сбрасывая пальто, — и не слишком много времени на его исполнение.
     — Хорошо, сэр, — ответил Уикем, — крипта, конечно же, будет открыта…
     — Нет-нет, у меня для вас другое задание. Покойный сквайр, как меня уверили, требовал, чтобы его тело не погребали в алтаре. Нужна могила в земле, по северной стороне погоста. — Речь Холла прервалась невнятным восклицанием клерка. — Что-что?
     — Прошу прощения, сэр, — выпалил потрясённый Уикем, — но верно ли я вас понял? Не в крипте, вы сказали, а по северной стороне? По северной? Э-э-э… Покойный джентльмен не иначе как бредил в горячке.
     — Да, мне это тоже кажется странным, — согласился Холл. — Но мистер Джозеф сообщил, что такова воля его отца — вернее сказать, отчима, — и она неоднократно была ясно выражена ещё в ту пору, когда он не жаловался на здоровье. В землю и не под церковной крышей. Вы, верно, знаете, что у покойного сквайра имелись свои причуды, хотя он никогда не поверял их мне. И ещё одно, Уикем. Без гроба.
     — О боже, боже мой, сэр! — отозвался Уикем, поражённый ещё более. — Ох, пойдут дурные пересуды, точно пойдут, а как разочарован будет Райт! Я знаю, он отобрал хорошей древесины для сквайра и берёг её несколько лет.
     — Ну что ж, возможно, семья так или иначе возместит это Райту, — сказал пастор с некоторым раздражением. — Но вы должны выкопать могилу и подготовить всё необходимое — не забудьте взять факелы у Райта — завтра к десяти вечера. Не сомневаюсь, что за старания и расторопность вас ждёт вознаграждение.
     — Очень хорошо, сэр. Если таковы распоряжения, то я приложу все усилия к их выполнению. По пути отсюда, сэр, мне следует передать поручение женщинам, чтобы отправлялись в усадьбу обряжать покойника?
     — Нет. Об этом как будто бы — даже уверен — разговора не было. Мистер Джозеф, несомненно, пошлёт за ними, если возникнет необходимость. У вас и без того достаточно дел. Спокойной ночи, Уикем. Я заполнял приходскую книгу, когда пришли эти скорбные вести. Нисколько не думал, что придётся добавлять ещё и такую запись.
     Всё было подготовлено подобающим образом. Процессия с факелами двинулась от усадьбы через парк, по липовой аллее, на вершину пригорка, где стояла церковь. Там собралась вся деревня, а также те из соседей-помещиков, которых успели вовремя оповестить. Спешка ни у кого большого удивления не вызвала.
     Предписанных законом формальностей тогда не существовало, и никто не упрекал несчастную вдову в излишне торопливом погребении умершего супруга. И вряд ли её ожидали увидеть в похоронном шествии. Из присутствующих ближайшим родственником был её сын Джозеф — единственный отпрыск от первого брака с Кэлвертом из Йоркшира.
     А со стороны сквайра Боулза определённо не было родни, которую стоило бы сюда звать. По завещанию, составленному во время второго брака сквайра, всё доставалось вдове.
     И что же включало это «всё»? Самое очевидное — земля, дом, мебель, картины, столовое серебро. Непременно были бы и денежные накопления, но помимо нескольких сотен в руках доверенных лиц — честных людей, не растратчиков — наличных вовсе не осталось. Притом что Фрэнсис Боулз долгие годы получал хорошую ренту, а траты умел сдерживать. Впрочем, за ним не водилось репутации скряги; он держал богатый стол и всегда имел в распоряжении деньги на умеренные расходы своей жены и пасынка. Джозефу Кэлверту было положено щедрое содержание и в школе, и в колледже.
     Но как же тогда сквайр распорядился своим состоянием? Поиски в доме не обнаружили тайных кладов; ни один из слуг — как старых, так и молодых — не припомнил, чтобы встречал сквайра в неожиданном месте в неурочный час. Нет, госпожа Боулз и её сын пребывали в изрядном замешательстве. Потому они однажды вечером сидели в гостиной, обсуждая этот вопрос по двадцатому разу:
     — Джозеф, ты снова просматривал его бумаги и книги, не так ли?
     — Да, мама, и снова тщетно.
     — О чём же он вечно писал и почему отправлял письма мистеру Фаулеру в Глостер?
     — Ты же знаешь про его одержимость промежуточным состоянием, где пребывают души умерших. Вот чем увлечены были тот и другой. Последнее, к чему он приложил руку — это письмо, которое так и осталось не закончено. Сейчас покажу… Верно, в нём та же самая песня.
     «Почтенный друг! Я делаю постепенные успехи в исследованиях, хоть и не вполне понимаю, насколько нашим источникам стоит доверять. Вот на днях мне встретилось утверждение, что недолгое время после смерти душа находится под властью неких духов, Рафаила и ещё одного, чьё имя Нарес, если я правильно разобрал; однако умерший остаётся ещё настолько близок к состоянию жизни, что молитвой, обращённой к двум этим духам, будет явлен живущему и откроет ему истины. Явиться он должен обязательно, если вызван правильно, в точности тем способом, что изложен в описании эксперимента. Но когда он предстанет и разомкнёт уста, может случиться, что призывавшему его раскроется много большее, чем сведения о запрятанном сокровище, на которые возлагались упования — подобные запросы отмечены как первейшие. Впрочем, лучше будет отослать тебе всё, приложив к этому письму; выписки из книги алхимических рецептов, что получена мною от доброго епископа Мура».
     Тут Джозеф остановился и без пояснений вперился в бумагу. Молчание длилось дольше минуты, после чего госпожа Боулз, вытянув иглу из своего рукоделия, кашлянула и спросила:
     — Больше ничего не написано?
     — Нет, мама, ничего.
     — Нет? Весьма странно. Ты когда-нибудь встречал мистера Фаулера?
     — Да, раз или два, пожалуй — в Оксфорде. Он вполне добропорядочный джентльмен.
     — Вот что я думаю, — произнесла госпожа Боулз. — Самым правильным будет ознакомить его с… с тем, что произошло: они же были близкие друзья. Да, Джозеф, тебе непременно следует это сделать — так ты узнаешь разгадку. И, в конце концов, письмо адресовалось Фаулеру.
     — Ты права, мама, я не стану это откладывать. — И Джозеф тотчас сел за сочинение письма.
     Между Норфолком и Глостером сообщение было небыстрое. Однако письмо отправилось, и в ответ прибыл внушительный свёрток, изрядно увеличив число вечерних разговоров в обшитой панелями гостиной. По завершении одного из них прозвучало:
     — Этой ночью? Если ты уверен в себе, отправляйся по окольной тропке, через поля. Да, и возьми эту тряпицу, пригодится.
     — Что за тряпица, мама? Платок?
     — Да, что-то вроде. Какая разница? — После чего он вышел через садовую калитку, а она осталась на пороге, задумчиво прижав ко рту ладонь. Когда рука опустилась, женщина проговорила вполголоса:
     — И зачем я тогда так спешила? Это же платок, который нужно было положить ему на лицо!
     Стояла беспросветная ночь, весенний ветер шумно задувал в чёрных полях — достаточно шумно, чтобы заглушить любые возгласы и призывы. Если призыв и был, то не слышалось ни голоса того, кто просил ответить, ни — тем более — того, кто внимал.
     Ранним утром мать вошла к Джозефу в спальню.
     — Подай мне платок, — попросила она. — Прислуге не нужно его видеть. И рассказывай, рассказывай скорее!
     Джозеф сидел на краю постели, закрыв лицо ладонями. Он обратил к матери покрасневшие глаза:
     — Мы не сможем зажать ему рот, — сказал он. — Почему, во имя Господа, ты оставила его лицо открытым?
     — А что я могла поделать? Ты сам знаешь, как я торопилась в тот день. Но ты хочешь сказать, что видел его?
     Джозеф только простонал и снова утопил лицо в ладонях. Затем объявил тихим голосом:
     — Он сказал, что ты тоже должна с ним увидеться.
     Всхлипнув от ужаса, она ухватила кроватный столбик и крепко стиснула.
     — Ох, он и разгневан! — продолжал Джозеф. — Я уверен, он всё это время ждал. У меня едва язык не отнялся, когда я услышал звериное рычание.
     Он вскочил и зашагал по комнате.
     — И что мы можем сделать? Он ничем не скован! Я не осмелюсь встретиться с ним. Не осмелюсь глотнуть отравы и пойти к нему. И я не выдержу здесь ещё одну ночь! Ох, зачем ты это натворила? Мы же могли подождать…
     — Тише! — сказала его мать пересохшими губами. — Всё из-за тебя, и тебе это известно не хуже, чем мне. Впрочем — что толку в препирательствах? Послушай, осталось всего шесть часов. Денег хватит, чтобы пересечь воду: это для них неодолимая преграда. До Ярмута рукой подать, и я слышала, что оттуда по ночам отплывают суда в Голландию. Встретимся в конюшне. Я скоро буду готова.
     Джозеф уставился на неё:
     — А что подумают местные?
     — Что? Разве ты не можешь сказать пастору, что до нас долетели слухи о собственности в Амстердаме, на которую мы должны заявить притязания, иначе её потеряем? Иди, иди; а если не хватает духу, то оставайся здесь на следующую ночь.
     Он содрогнулся и вышел.
     Вечером, после наступления темноты, на постоялый двор у пристани Ярмута ввалился моряк. Там сидели мужчина и женщина, возле ног которых громоздились седельные сумки.
     — Вы готовы, сударыня и джентльмен? — спросил моряк. — Судну отходить через час, и один мой пассажир уже на причале. Вся ваша поклажа? — Он подхватил сумки.
     — Да, мы путешествуем налегке, — ответил Джозеф. — Много ли желающих отплыть с вами в Голландию?
     — Нет, ещё лишь один, — сказал лодочник. — И он тоже вроде как налегке.
     — Вы его знаете? — спросила госпожа Боулз. Она положила ладонь на руку Джозефа, и оба они остановились в дверном проёме.
     — Отчего ж нет? Хотя он закрыт капюшоном, я вмиг его узнаю при встрече. У него такой чудной выговор. Вы, чай, тоже с ним знакомы — так сдаётся мне по его словам. «Иди-и же и вы-ытащи их, — велел он. — А я подожду их здесь». Так он сказал, но сейчас наверняка спешит сюда.
     Отравление мужа считалось в ту пору «малой изменой», то есть тяжким предательством, и виновных женщин, задушив, сжигали на костре. В судебных отчётах Норвича есть запись о женщине, с которой так обошлись, и её повешенном сыне — наказание постигло их после того, как они сами сделали признание пастору своего прихода, чьё название мне оглашать не следует, поскольку всё ещё не найден спрятанный там клад.
     Книга епископа Мура с рецептами находится сейчас в университетской библиотеке Кембриджа, снабжённая шифром «Dd 11.45», и в ней на странице 144 написано:
     «Эксперимент оный особливо почасту учинялся, дабы истребовать известие о кладе, сокрытом в недрах земных, о покраже и человекоубийстве, а такоже при некоих иных надобностях. Подступи к могиле усопшего, да трижды его призови по имени, в изголовье могилы стоя, да скажи так: «Тебя, N.N.N., заклинаю и подчиняю тебя, и повелеваю тебе именем твоим во Христе отрешиться от Властителя Рафаила и Нареса, испросить у них дозволение отлучиться в ночь сию, дабы поведать мне правдиво о сокровище, кое лежит в тайном месте». После почерпни могильной земли от головы покойника, повяжи оную землю в льняное полотно и подложи под правое ухо, и на том почивай. И где ты ляжешь почивать, в оное место он приидет тою же ночью и поведает правду наяву или во сне».