1
    
     «Можешь называть меня бабушка…» Таков был постскриптум этого необычного письма. Я прочел его два раза подряд.
     Искусство писать письма в наши дни, как всем известно, пришло в полный упадок. То, что мы получаем по почте, состоит по большей части из обращения и нескольких фраз информации и поздравлений, которых по каким-то причинам не удалось передать лично или по телефону. Между тем, письмо незнакомой мне «бабушки» занимало целых четыре листа, покрытых меленьким, отчетливым почерком, и повествовало о событиях как многолетней давности, так и происходивших всего пару месяцев назад, ярко, увлекательно и вместе с тем неторопливо, в очаровательном старомодном стиле, какой мы встречаем только в романах, написанных в девятнадцатом веке, если, конечно, находим время, чтобы взять их в руки.
     Впрочем, слово «очаровательный» здесь не совсем уместно, в письме шла речь о мрачной истории, случившейся в очень мрачные времена. Постараюсь пересказать то, что сообщила особа, велевшая называть себя бабушкой, но, к сожалению, кратко и деловито, заботясь главным образом о фактах, а не о слоге, каким в наши дни никто уже писем не пишет.
     Итак, у моего отца был двоюродный брат, с которым они вместе жили в интернате школы в Хырове, а потом проходили первые уроки вольной жизни молодых, тогда еще восемнадцатилетних мужчин. С течением времени их связи ослабли, но не потеряли сердечности, но в конце концов и вовсе прекратились. Мне известно про дядю Казимежа только то, что отец узнал из посторонних источников: что во время войны он прятался в Прикарпатье и там вместе с женой, а моей теткой Марыйкой, был замучен гитлеровцами. Память о дяде уже сильно поблекла, теперь он лишь изредка появлялся в воспоминаниях отца, да и то уже где-то на заднем плане. А когда мы выучили эти воспоминания почти что наизусть, дядя Казимеж совсем оттуда выветрился.
     «Это у меня жили твои дядя и тетя во время войны, это перед моей верандой и прямо у меня на глазах они были убиты», - писала «бабушка». Я бросил взгляд на адрес. Фамилия моей новой бабушки была Климашевская, сама же она, как свидетельствовало письмо, была вышедшей на пенсию школьной учительницей и свой домик в Татранской Буковине приобрела еще перед войной, чтобы проводить там каникулы и вообще все свободное время. Вместе с мужем они учительствовали в краковских гимназиях и очень любили горы. В годы войны они постоянно жили в Буковине, потом делили время между Краковом и горами, а после выхода на пенсию остались в Буковине уже насовсем. Муж бабушки умер пару лет назад, но она вполне обходилась своими силами и вот уже дождалась семьдесят шестой годовщины со дня рождения и сорокалетия со дня сооружения своего дома. Оба эти события приходились на следующую неделю.
     Три четверти письма занимало описание жизни моих родичей в Буковине и их трагической смерти. Остальное относилось к нашим дням. После войны бабушка Климашевская пыталась отыскать родственников своих погибших жильцов, с которыми ее сдружили совместно прожитые трудные годы. Однако это оказалось непросто. У дяди Казимежа близкой родни не было, да и не обо всем тогда, в те военные дни, можно было рассказывать. Словом, поиски долгое время не приносили результата. Бабушка не знала фамилий ни двоюродных братьев дяди Казимежа, ни родственников его жены, так что на объявления в краковских газетах никто не откликнулся, и она позднее прекратила поиски, а потом и вовсе стала забывать о своих давних жильцах. Но несколько месяцев назад приятели бабушки из местных жителей-гуралов взялись за ремонт обветшавшего дома, и тут вдруг давняя история снова всплыла на свет божий. В подвале дома был обнаружен тайник, где хранились некоторые документы моих родственников, а также драгоценности, вывезенные ими из Варшавы. Дядя Казимеж попросту замуровал в подвале небольшой сверток, о котором никто и не подозревал.
     И вот тогда-то бабушка взялась за дело со всей нерастраченной за долгие годы жизни энергией. В найденных документах были все необходимые сведения, и поиски пошли успешно. Тем более, что родни осталось совсем мало: со стороны тети Марыйки двое ее племянников Магда и Янек Идзиковские, а со стороны дяди Казимежа только я, наследник фамилии и семейных традиций моего отца. «Просто приезжай в будущую субботу, - написала бабушка, - на мой день рождения и сорокалетие дома. Будут твои незнакомые двоюродные брат и сестра, а также мой внук с женой и приятелями. Отказов не принимаю, так что даже не пиши. Погода у нас не очень хорошая, но, может быть, к твоему приезду улучшится. Жду!»
     Звучало категорично. Что мне оставалось делать? Только принять приглашение. Тем более, что никаких особых усилий мне прикладывать не пришлось. Июль выдался дождливый, спокойный, отпуск можно было взять в любую минуту. По правде говоря, я выжидал, пока распогодится. Ну что ж, больше тянуть не буду…
    
     2
    
     Путешествие началось неудачно. Я решил сменить масло и заехал в мастерскую к знакомому механику. Тот поковырялся в двигателе и сочувственно взглянул на меня.
     - Прокладка течет, - сообщил он. – И с головкой придется повозиться.
     - И надолго это затянется? – безмятежно поинтересовался я. Дело происходило в субботу утром.
     - Ну, если по дружбе, - задумчиво протянул механик, - только для вас – постараемся в понедельник управиться. Но только к вечеру.
     Таким образом, короткая поездка на автомобиле превратилась в долгое путешествие на поезде. Да и погода выдалась прескверная. От самого Кракова дождь лил, как из ведра, все небо было затянуто черными тучами. В буковинский автобус я садился под сплошным ливнем и в кромешной тьме. И вышел не на той остановке. Пришлось топать назад по шоссе голодному, промокшему до костей и в полном остервенении. В первом попавшемся доме спросил, где живет бабушка. Добираться туда пришлось по тонущей во мраке, раскисшей и скользкой тропке. Вокруг не было ни души, ни огонька, хотя на автобусной остановке я видел даже милиционеров. Я уже совсем было собирался повернуть назад, когда буквально налетел на мокрый забор.
     Только теперь за завесой дождя я заметил и огонь в окошке. С трудом, на ощупь добрался до крыльца, поднялся по скрипучим ступеням. Нашарил в темноте ручку, отворил дверь. И очутился в просторных сенях деревянного дома, точнее, в небольшом холле, откуда наверх, куда-то во тьму, вела широкая лестница. Над небольшим камином светилась тусклая лампочка, в углу чуть отсвечивали образа. За дверью с левой стороны послышался взрыв смеха, я двинулся туда, постучался. Дверь стремительно распахнулась, на пороге возникла молодая женщина в джинсах и свободном свитере. Стройная, загорелая, с коротко подстриженными светлыми волосами.
     - Это не Климчок, бабушка! – крикнула она.
     - Ну, конечно, не Климчок, - согласился я. – Добрый вечер.
     Девушка сделала шаг назад, и я увидел перед собой залитую светом большую остекленную веранду. У запертых окон тесно стояли стулья и кресла, на единственной сплошной стене висели оленьи рога и огромная медвежья морда, а посредине, за столом, между двумя мужчинами хозяйничала маленькая седенькая старушка с живым, выразительным лицом. Один пустой стул был небрежно отодвинут, видимо, с него встала отворившая мне дверь девушка. Еще одна женщина, щуплая брюнетка, сидела у стены, держа в руках иллюстрированный журнал, за спиной у бабушки в типичной позиции наблюдателя и болельщика располагался рослый блондин, а у окна, покуривая сигарету, торчал высокий, рыхловатый молодой человек в очках, который о чем-то разговаривал с сидящей в кресле-качалке шатенкой со светло-желтым платком на плечах.
     - Ну и промокли же вы! – сочувственной проговорила отворившая мне дверь девушка. – Что же вы в такую пору отправились в горы?
     - Комнат не сдаю, - безапелляционно заявила бабушка. – Поищите у гуралов. Только у них все занято, дождь или не дождь.
     - Выходит, незачем и спрашивать у гуралов, - заметил я. Ситуация становилась забавной. Однако у бабушки не было охоты вступать в разговоры.
     - Здесь только мои родные и гости, - она подняла карты, собираясь продолжить игру. – Нельзя вот так ехать, очертя голову и на ночь глядя. Да еще и последним автобусом.
     - Иногда приходится, - вздохнул я. – Например, тогда…
     - Бабушка, - прервав меня, вмешалась девушка в джинсах, бросив на меня быстрый, но внимательный взгляд. – Что же он будет делать в такую погоду? Может… Эй, Йоахим! Пан Яцек!
     Высокий парень, торчавший рядом с шатенкой и покуривавший сигарету, повернулся к нам с таким видом, словно его оторвали от чрезвычайно увлекательной беседы.
     - Слушаю, пани Ада, - откликнулся он мягким, очень приятным голосом. – Вы ко мне обращаетесь?
     - К вам, к вам, к кому же еще! Надеюсь, на этот раз я не перепутала имя с фамилией? У вас в комнате есть свободная кушетка, правда?
     - Что ты выдумываешь, Адуня! – набросилась на нее бабушка. – Ты что, хочешь сунуть в комнату к Яцеку…
     Я слушал этот разговор с растущим интересом.
     - Кушетку мы перенесем в комнатку около выхода на чердак, - категоричным тоном предложила Ада. – Ведь так, бабушка?
     На мгновение воцарилась тишина. Все смотрели на бабушку, а та приглядывалась ко мне.
     - В бридж играете? – спросила наконец бабушка.
     - Играю, - ответил я.
     - Значит, остаетесь, - хором провозгласили Ада и сидящие за столом мужчины, после чего все дружно расхохотались.
     - Это верно или только смешно? – полюбопытствовал я.
     - Сами видите, как ужасно они себя ведут, - пожаловалась бабушка. – Как видно, считают, что я их заставляю со мной играть. Ну и пусть считают! А я люблю играть… Значит, приму вас на одну ночь. Завтра, первым же автобусом, отправитесь искать себе другое место. У меня не пансионат, комнат я не сдаю.
     - Спасибо, пани. Меня зовут… Ольшевский. Петр Ольшевский.
     Бабушка протянула мне руку, и я поцеловал ее с уважением и благодарностью, какие обязан испытывать к своему спасителю попавший в переделку турист.
     - Ольшевский, - повторила бабушка. - Ну, ладно, Адуня, может, ты…
     - Все в порядке, бабушка, я его провожу. Кто еще пойдет перетаскивать кушетку? Ты, Зыгмунт?
     - Иду, - один из мужчин встал из-за стола. – Ей-богу, или дождь прекратится, или мы все тут подохнем от скуки.
     - Ада не скучает, - буркнула закутанная в желтый платок шатенка.
     - У тебя столько же шансов, - ответила Ада. – Йоахим, ваша комната открыта?
     - Да, разумеется, открыта, - отозвался тот. – Может, вам помочь? Но…
     - Да нет, лучше развлекайте мою жену, - предложивший свою помощь мужчина уже шагал к дверям. – Это исключительно ответственная задача.
     - Зато развлекать мою жену не такая ответственная, - с подковыркой заметил второй партнер бабушки. – Тем более что вас двое.
     - Меня можете исключить, - возразил я. – Это скорее уж ваша жена меня опекает.
     В холле наш помощник остановился и протянул мне руку.
     - Моя фамилия Лебковский, - сказал он. - Вы не обращайте вниманию на нашу болтовню. Это так, переливание из пустого в порожнее.
     - А моя фамилия, если вам интересно, Новаковская, - сообщила Ада, ступая на лестницу. – Ну, пошли заберем кушетку хозяина комнаты, этой оглобли с двумя именами.
     - Вам не нравится его фамилия? – спросил я. – А мне она кажется превосходной.
     Ада остановилась, внимательно посмотрела на меня.
     - Вас зовут Петр, верно? Так вот, пан Петр, я ничего не имею против его фамилии, так же как и против вашей или любой другой. Просто парень длинный, как оглобля, и такой вежливый, что меня даже тошнит.
     - Перестань молоть чепуху, Ада! – вмешался Лебковский. - Конечно, мы знаем друг друга, как облупленные, сидим тут у бабушки каждый год, а ему немного не по себе, как всякому новичку.
     - И вовсе не всякому, - глядя на меня, вставила Ада.
     Но Лебковский, берясь вместе со мной за широкую оттоманку, продолжал:
     - А эти, как их там, Идзиковские? Они вообще языки прикусили, так ты их ошеломила своим образом… жизни. И меня это не удивляет. И вообще – чего ты хочешь от Йоахима? Чтобы через слово матерился?
     - Дурак ты набитый! – обиделась Ада.
     Вскоре оттоманка уже стояла в маленькой комнатке у окна и выглядела удивительно уютно.
     - А на бабушку не сердитесь, - обратилась ко мне Ада. – Она все ворчит да ворчит, но стоит вам с нею разок сыграть в бридж, и она для вас все сделает.
     - Пожалуй, не успеет. Она же велела мне завтра утром поторопиться на первый автобус.
     - Это мы еще посмотрим. По правде сказать, она иногда сдает комнаты.
     Голос бабушки я услышал уже на лестнице.
     - Так кто же сыграет со мною в бридж? Чего прячетесь по углам? А где тот новенький? Он же сказал, что будет играть.
     - Вы еще сами не знаете, что накликали на свою голову, - шепнула мне Ада.
     - Уже догадываюсь, - отозвался я.
    
     3
    
     - Бабушка, - поторопила Ада, - ходите же!
     - Пойду, деточка, пойду…
     И выложила короля. Но у меня оказался туз.
     - Ой, как же это я пробросилась! – воскликнула бабушка. – Я же хотела взять десятку, а выпал король.
     И заменила короля десяткой.
     - Бабушка! – взвизгнула Ада.
     - Ну, что тебе, детка? Говори громче, я плохо слышу.
     - У меня претензий нет, - сообщил я. – Без двух.
     - Я тоже без претензий, поддержал меня Новаковский. - Бабушка, мы без двух.
     - Ты посчитай, детка, наверняка я набрала свои.
     - Вы крепко засели, - заметила Ада. – Пан Петр, ну что же вы за дипломат такой? Вам бы надо бабуле проиграть, может, тогда она бы позволила вам остаться.
     - Адуня, ты сперва думай, а уж потом говори! – рассердилась бабушка. – За кого меня наш гость примет, за идиотку? Так вот, можете оставаться. За то, что хорошо играете, и за то, что не прячетесь по углам, когда я хочу поиграть.
     Тут Ада мне подмигнула.
     - Так что заговор провалился, - сказал Идзиковский, племянник тети Марыйки, тот коренастый блондин, что сидел за спиной у бабушки.
     - Вы так уверены? – спросил я. – А может, как раз наоборот? Кстати, вы заглядываете в карты моей партнерши.
     - И уже не в первый раз, - проворчала Ада.
     - Перестань болтать, - вмешалась бабушка. – Ну, хватит, пошли на кухню. Ада, Ханка, Магда, пора готовить ужин. Ханка, вставай, ты и так целый день бока отлеживаешь, как старая бабка. Магда, бери брата, он нам поможет. Дровишек нарубит.
     - Ты слышал? – обратилась к Идзиковскому сидящая у стола брюнетка. – Теперь и ты на что-то сгодишься.
     Все встали, кроме Йоахима, который и так стоял.
     - Бабуля, а может, пусть лучше Йоахим нарубит дров? – с невинным видом спросил Лебковский. – А то он целый вечер торчит у качалки, ему бы не повредило немного размяться.
     - Не слушайте моего мужа, пан Яцек, - сказала Ханка, подавая ему свой желтый платок. – Впервые за пять лет вижу, что он ревнует.
     - Да ведь я еще и повода не давал, - отозвался Йоахим. Растерянным он не выглядел.
     - Вы слышали? Еще! – воскликнула Ада. – Нет уж, бабушка сказала Идзиковский, значит, Идзиковский…Пан Петр, а вы куда?
     Это касалось меня: я решил, что самое время отправиться к себе в комнату, чтобы не мешать семейному ужину.
     - Надо разобраться с вещами…И не буду же я у вас под ногами путаться целый вечер.
     - Вещи можете вынуть, но только в своей комнате, - заметила бабушка. – Знаете, почему я не принимаю туристов? Они ведут себя, как дома. Развешивают мокрую одежду по окнам, кладут на печку, чихают, разносят вирусы… А как вы себя чувствуете?
     - Спасибо, хорошо, - сообщил я уже с лестницы. – Мокрые вещи я развесил по комнате и вести себя буду, как в гостях. Впрочем, это ненадолго. Утром я уезжаю. Еще раз спасибо и спокойной ночи.
     - Ах, ты, Господи Боже мой, да он никак обиделся, - послышался голос бабушки. – Адуня, детка, ну что я такого сказала? Да ведь…
     Я запер за собою дверь своей комнатки. Ни с какими вещами мне, конечно же, разбираться не надо было. Мокрую одежду и куртку я повесил на окне и у печки, сухое белье, джинсы и туфли надел на себя, в сумке остались только пижама да туалетные принадлежности. И книжка. Томик писем Станислава Виткевича. Его вынимать вряд ли стоит.
     Надо бы пораскинуть мозгами. Да разве дадут! Стук в дверь. Ада.
     - Вы в самом деле обиделись или просто валяете дурака? – спросила она.
     - В самом деле валяю дурака.
     - Бабушка приглашает вас на ужин.
     - Я заметил там пару букетов. Вы что-то отмечаете?
     - Вообще-то, да. Сорокалетие этого дома. Ну и день рождения бабушки.
     - Ну вот видите! Как же я могу принять приглашение? Я же тут чужой человек.
     - А вы сыграйте роль заблудшего путника. Того, кому по традиции всегда оставляют место за столом.
     - Понятно. Этакого старикана с седой бородой и волшебной сумкой. А в сумке – сплошные сюрпризы.
     - Это было бы неплохо. Льет, как из ведра, и мы сходим с ума от скуки. Так что за сюрпризы будем только благодарны.
     - Ну, что ж, постараюсь… А что вы мне посоветуете?
     - Не задирайте нос и пошли со мною вниз. Бабуля любит поворчать, но если понадобится, первая уложит вас в постель и поставит банки.
     - Банки? – вздрогнул я. – Нет уж, лучше пошли вниз. И перестаньте меня пугать.
     - Это вы зря. Банки – прекрасная вещь.
     - Знаю, знаю, в детстве мне ставили. Я ревел, как заводской гудок.
     - Ну вот и прекрасно, я так и знала, что сумею вас уговорить…
    
     4
    
     - Ну, чего сидите? – спросила бабушка. – Все на столе, берите, накладывайте, мужчины, разливайте наливку, сегодня я тут командую. Кто там хихикает? Юрек, можешь произнести тост.
     - За твое здоровье, бабуля! – провозгласил Новаковский.
     Мы все встали, хором пропели «сто лет».
     - Сорок лет тому назад, - продолжала бабушка, - тоже был день моего рождения. Понятно, да? Но в тот день стояла прекрасная погода, и гуралы как раз закончили крыть крышу. Мы с моим Теофилом, царство ему небесное, стояли во дворе, у веранды, и сейчас мне кажется, что это были лучшие минуты моей жизни.
     Бабушка повела речь о том, что мне уже было известно из письма. И, видимо, не только мне, потому что на лицах всех сидящих за столом я не заметил особого интереса.
     - Вы все родственники? – шепотом спросил я у Ады.
     - Это моя двоюродная бабушка. Мы часто приезжаем сюда с Юреком, Лебковские тоже. Их мать дружила с бабушкой, а они дружат с нами. Идзиковских и пана Йоахима мы видим впервые. Это родичи бабушкиных приятелей военных лет. Да вы слушайте, бабуля вам сейчас все расскажет.
     - А кто они? Мне кажется, пана Йоахима я уже где-то видел.
     - А я нет. Он из Варшавы, сказал, что работает в каком-то министерстве… Или где-то еще. Ничего интересного. Идзиковские из Лодзи. Он инженер, а его сестра… О Господи, уже выскочило из головы. Кажется, учительница. Что еще хотите узнать?
     - Пару слов о себе.
     - А вы из Познани?
     - Нет, а что?
     - Я решила, что вам кажется, что вы и меня где-то уже видели.
     - А если бы я был из Познани?
     - То все было бы ясно. Я танцую в балете нашего оперного театра. Юрек, мой муж, работает журналистом, Зыгмунт Лебковский – дирижер, но не у нас, а в оперетте, а его жена Ханка – врач. А вы? Баш на баш.
     - Я историк, работаю в библиотеке. К сожалению, ничего интересного.
     - А вот это уже мне судить!..
     - Адуня, детка, - повысила голос бабушка. – Я просила тебя взять гостя под опеку, но ты уж совсем его захватила. А ведь я предупреждала, что сегодня я здесь командую, особенно за столом.
     - Пани Ада любит новых людей, - подколол Идзиковский. – Хотя по себе я этого не заметил.
     - И чтобы заметить, вам придется как следует потрудиться! – парировала Ада.
     - Ну что ж, постараюсь…
     Бабушка строго взглянула на него и снова взяла разговор в свои руки. На этот раз нам пришлось выслушать все. Почти все. Бабушка предусмотрительно не стала детально описывать содержимое тайника в подвале и сообщать его точное расположение. Вероятно, из-за присутствия чужого человека, то есть меня. Впрочем, не исключено, что члены семьи и заинтересованные гости все это уже знали.
     Потом женщины разрезали именинный торт, на столе появился еще один кувшин с наливкой, свечи весело потрескивали, по темным стеклам окон стекали дождевые струи, разговоры звучали все громче, становилось все веселее, только Яцек Йоахим все больше помалкивал да Идзиковские жались к бабушке и никак не могли приспособиться к поведению завсегдатаев этого дома. Наступил момент, когда мне пришлось рассказать о библиотеке, в которой я якобы работаю, все получилось удачно, так что я был окончательно признан своим, во всяком случае, бабушкой и ее родичами. Так мне, по крайней мере, казалось.
     Часы в холле пробили десять, когда кто-то постучал в окно.
     - Ну, уж на этот раз точно Климчок, - заявила Ада и выскочила в холл.
     - Климчок, конечно, Климчок, - махнула рукой бабушка. – У него еще один укол остался. Ему бы надо прийти вчера, да он, когда трезвый, ни за что не появится.
     - Вы делаете уколы? – спросил я.
     - Чего я тут только не делаю! Они привыкли и со всеми своими делами приходят ко мне.
     В дверях появилась Ада, за нею шагал рослый, плечистый гурал с мокрой накидкой на спине.
     - Что же вы вчера-то не приходили? – напустилась на него бабушка, не дав ему даже рта раскрыть. – А сегодня у меня гости, видите? Ну, ладно, ладно, садитесь, ваш отец тоже строил этот дом, так что выпейте стопочку. Магда, налей, Ада, приготовь шприц, да вы садитесь, Климчок, садитесь, накидку оставьте в холле, как там, все еще льет?
     - И льет, и ветер сильный, - ответствовал Климчок. – Так что в горы еще не скоро выберетесь.
     Он выдвинул кресло чуть ли не на середину комнаты, сел, выпил, протянул стаканчик Магде за добавкой.
     - Хватит, Климчок, - решительно заявила бабушка. – Мне не жалко, но либо укол, либо водка. Приходите завтра – еще налью.
     - А может, лучше укол завтра? – заикнулся было Климчок.
     - Укол делаем сегодня… Как там у вас? Как Юзеф?
     - Юзеф уехал на свадьбу в Мужасихл. А вот зятю не повезло. На целую ночь отправился.
     - На целую ночь? Зачем? – удивилась бабушка и пояснила: - Зять Климчока – это наш участковый. То есть милиционер.
     - Ох, пани Климашевская, - вздохнул гурал, грустно поглядывая на кувшин с наливкой. – Это, вообще-то, секрет, но вам скажу. Какой-то бандит удрал в наши края. Милиции понаехало тьма-тьмущая, по всем дорогам лазят, разыскивают.
     - Все верно, - подтвердил я. – Когда я ехал в автобусе, на каждой остановке торчали патрули, проверяли документы у выходящих.
     - И у вас проверили? – будто ненароком спросила Магда Идзиковская.
     Там, где я сходил, было пусто, но им этого говорить не стоило.
     - Разумеется. Я думал, у вас тут так принято.
     - Значит, это были другие милиционеры, - сообщил Климчок. – Зять всех пригласил на бутылочку, так что они опоздали к автобусу. Но сейчас все уже там.
     - Они там – а автобуса уже нет, - пожала плечами бабушка.
     - Бабушка! – крикнула с кухни Ада. – Все готово!
     - Пошли, пан Климчок.
     Климчок нехотя поднялся и, подгоняемый бабушкой, потащился в кухню.
     - Я, кажется, знаю, о ком речь, - воскликнул Новаковский. – О Геллере!
     Откуда он знает про Геллера? И что именно?
     - О каком Геллере? – рассеянно полюбопытствовал Лебковский.
     - Газеты надо читать, хотя бы изредка, тогда знал бы. Впрочем, кажется, фамилии в сообщениях не называли.… В Лодзи произошло убийство, преступник удрал. Я был на пресс-конференции в познанском управлении милиции. Но не все разрешили публиковать.
     - У нас в Лодзи об этом много писали, - вступил в разговор Идзиковский. – Дело какое-то темное.
     - Люди всегда так говорят, - вмешался и я, краем глаза наблюдая за Йоахимом. Тот сидел неподвижно, свет стоящей на столе лампы отражался в стеклах его очков, глаз не было видно, лицо тонуло в тени. – Обычная жажда сенсации.
     - Это верно, - Новаковский налил себе наливки, сел в качалку. – Этот парень – какой-то уголовник, убил в драке сынка местного начальничка и смазал пятки. Ничего удивительного, что пошли всякие слухи, заговорили о каких-то политических мотивах. А это обыкновенный лоботряс, валютчик, вон их сколько шастает у «Певексов».
     Йоахим сидел все так же неподвижно, смотрел непонятно куда… Может, на меня?
     - Вам об этом известно из официальных источников? – спросила Магда Идзиковская.
     - Разумеется. К тому же вполне достоверных.
     - Все источники достоверны, пока нет других, - произнес я. Просто так, чтобы не сидеть молча, как Йоахим.
     - Вообще-то, Юрек, ты страдаешь профессиональной тупостью, - оживился Зыгмунт Лебковский. – А вдруг там была большая любовь? Встречался парень с девчонкой, а тут вдруг появляется сынок вельможного папаши и… «Ты бросила меня ради паныча!»
     - Перестань придуриваться, - Ханка, его жена, снова закуталась в желтый платок. – А почему ты думаешь, Юрек, что это о нем идет речь?
     - Ну, я же говорил, что был на пресс-конференции в управлении. Его повсюду разыскивают. Если не верите, включите радио. Наверняка после новостей что-нибудь скажут.
     Йоахим сидел ближе всех к приемнику, он протянул руку и повернул ручку.
     - … В Прикарпатье по-прежнему осадки и сильный юго-западный ветер…
     - Вот уж не везет так не везет, - вздохнула Ханка. – Климчок, как всегда, был прав.
     - Внимание, передаем сообщение управления милиции…
     Все умолкли. Раз есть сообщение, значит, будет и описание внешности.
     - Двенадцатого января этого года вышла из дома и до сих пор не возвратилась шестидесятилетняя…
     Взрыв хохота был таким дружным, что даже если бы кто-то смеялся с облегчением, этого не удалось бы заметить.
     - Что это вам так весело? – выходя из кухни, спросила бабушка. Следом тащился поникший Климчок, замыкала шествие Ада.
     - Да ничего особенного, бабуля, - пояснил Лебковский. – Юрек тут хвалился своим журналистским нюхом. А ты что, Ада, учишься делать уколы?
     - Еще чего! Просто пришлось держать Климчока, а то он сильно боялся.
     - Ну, вы, барышня, и скажете! – рассердился Климчок.
     - Все слышали? Барышня! Спасибо, пан Климчок!
     - Прошу прощения, - опомнился Климчок. – Для меня вы всегда будете барышней… Так когда можно выпить, пани Климашевская?
     - Только завтра, - авторитетно заявила бабушка.
     - Плохо дело, - буркнул гурал и направился к выходу.
     А ужин пошел своим чередом. Правда, бабушка все основное уже рассказала, остались только мелочи. Жаль, не те, которые интересовали меня больше всего.
     - Я уж делала все, что могла, чтобы всех вас собрать. Тебе, Янек, написала и домой, и в тот журнал, где мой знакомый видел твою статью. А Яцеку – только домой, потому что не знала, где он работает. И вот видите – все получилось удачно, все здесь собрались.
     - Значит, вы пишете статьи? – спросил Йоахим Идзиковского.
     - Да, всякие тем профессиональные мелочи, - пожал тот плечами. – А вообще-то, надо бы выпить на брудершафт, все-таки мы родня.
     - Давно пора! – провозгласила бабушка.
     - На завтрак было только молоко, - уточнил Йоахим. Что это он вдруг так разболтался?
     - А что, надо было разбавить его наливкой? Ну, пейте, пейте! Нет уже Теофила, нет Марыйки, нет Казимежа, одни вы у меня остались… Будете еще ко мне приезжать?
     - Будем, бабуля, - сказал Идзиковский и поцеловал ей руку.
     Потом два чудом отыскавшихся родича взяли стопки, переплели руки и выпили на ты.
     - Называй меня Ясь, - проговорил Идзиковский.
     - А у моего имени нет уменьшительного, - холодно отозвался Йоахим.
     - Ну, почему же? – вмешался я. – У моих приятелей есть сынишка Яцусь.
     - Яцусь! – придирчиво разглядывая Йоахима, повторила Ада. – Вам это очень подходит.
     - Вам тоже надо выпить на брудершафт, - прервала ее бабушка. – Теперь вы будете встречаться здесь у меня по крайней мере раз в год.
     - Это уже завтра, бабушка, ладно? Все хорошо в меру. А сейчас лучше уберем со стола.
     - Посуду соберем на кухне, а мыть будем завтра. Девочки помогут?
     - Девочки помогут, - подтвердила Ада.
     - Еще не поздно, - бабушка взглянула на часы. – Может, сыграем?
     Началась легкая паника. Ада, Ханка и Магда кинулись к столу, бабушка принялась командовать, то и дело заламывая руки, когда сахар оказывался в салатнице, а хлеб в масленке. Наконец она отправилась на кухню, чтобы переставить грязную посуду на свой вкус, и Новиковский торопливо прошептал:
     - Спаси нас Господи! Я иду в постель и буду читать бабулины довоенные романы, вырезанные из газет. В такую ночь лучше ничего не придумаешь.
     - Ты тронулся, что ли? В такую рань! – рассердилась Ада.
     - А что? Играть? Да мне лучше камень долбить, да мне…
     - Погодите! Спокойно! – Лебковский поднял руку. – Юрек, не трусь и не прячься. Надо что-то придумать.
     - А что тут придумаешь? – не уступал Новаковский. – Бабуля уже все придумала. Если не бридж, так подкидной, если не подкидной…
     - Есть только один выход: общая игра, - сказал я. – Такая, которая всем понравится.
     - А может, в самом деле разойдемся по комнатам? – робко вмешалась Магда Идзиковская. – Я так устала…
     - Честно говоря, я тоже, - ее брат широко зевнул, слегка прикрыв рот ладонью. – Так что первое слово лучше второго.
     Лебковский энергично закрутил головой.
     - Ну, как хотите. Для нас это слишком рано. Пан Петр высказал дельное предложение. Общая игра, верно? Послушайте, а это мысль!
     - А во что будем играть? – загорелась и Ханка. – Быстрее думайте! Ну, инициатор!
     - В убийство! – выкрикнула Ада, прежде чем я успел открыть рот. Я-то собирался просто предложить потанцевать, потому что заметил в уголке веранды проигрыватель и стопку пластинок, а у нас тут было всего три дамы, так что лишним кавалерам волей-неволей пришлось бы точить лясы. Но теперь уже было поздно.
     - Ты рехнулась? – наперебой заговорили Ханка, Лебковский и Новаковский. – А что?.. Разве плохо? Тем более, убийца бродит где-то поблизости… Ада, с меня причитается! Первый раз придумала что-то стоящее!
     - Во имя Отца и Сына, что еще за убийца? – раздался из кухни испуганный голос бабушки. – Какое убийство?
     - Играем в убийство, бабуля, - отчетливо выговорил Новаковский. – Идем на второй этаж, занимаем коридор и все комнаты.
     - Может, и первый этаж? – разошелся Лебковский.
     - Нет, это чересчур, - возразила Ада. – Давайте так: лестница, холл и веранда, не дальше. Годится?
     Бабушка стояла, не двигаясь, и, видимо, мало что понимала.
     - Так мы что, в бридж играть не будем? – спросила наконец она.
     Только теперь стало очевидно, что не все бабушкины гости в восторге от замысла Ады, хотя шумная поддержка обеих супружеских пар и поколебала их сдержанность. Идзиковские неуверенно переглядывались, Йоахим в молчаливом несогласии поблескивал стеклами очков. Да и сама хозяйка…
     - Значит, в бридж со мной никто не поиграет? – повторила она.
     - Бабуля, мы и так каждый день играем и еще будем играть, - нетерпеливо отозвалась Ада. – Но такая ночь и такое настроение случаются раз в сто лет.
     - Игра называется красиво, - вмешался наконец Йоахим, - это верно. Только вот…
     - Только вы не знаете, как в нее играют, - решительно заявила Ада. – Ну, так сейчас узнаете. Бабуля, ты с нами играешь?
     - А идите вы все к бесу! – рассердилась бабушка. – Еще только мне не хватало гонять с вами по лестницам! Да еще, наверно, в темноте? Пойду лучше разложу пасьянс.
     Оскорбленная в лучших чувствах, она направилась к себе в комнату.
     - А вы, Идзиковские? – спросила Ханка.
     Идзиковский неуверенно взглянул на сестру.
     - Ну, как сказать… Если все… Но…
     - Но если только недолго, - добавила Магда Идзиковская.
     - Как надоест, отправимся спать, - решила за нее Ада. – А любимый бабушкин партнер по бриджу? Пан Петр? Или даже спрашивать не стоит?
     - Я думал, что мы потанцуем, - небрежно бросил я. – Но отказываться не буду. Мне уже приходилось играть в такие игры.
     - Ну и как? Интересно? – полюбопытствовала Ханка.
     - Да как когда. Интересно, когда вмешиваются всякие посторонние обстоятельства. И когда обманывает не только убийца.
     - Ничего подобного! – заявила Ада. – Никаких посторонних обстоятельств! Это у нас исключено. Никто ни с кем тут не крутит любовь… Пан Петр! Я к вам обращаюсь. Идем все наверх…
     Я шел последним, гася за собою свет. С полдороги вернулся, чтобы взять оставленную на столе зажигалку. Когда возвращался к лестнице, мне показалось, что за окнами веранды послышался какой-то шорох. Я обернулся. За стеклом на мгновение появилось светлое, расплывчатое пятно – и тут же исчезло в темноте. Как будто кто-то хотел заглянуть внутрь, но в последний момент испугался и отпрянул назад… Впрочем, может, мне это просто померещилось.
    
     5
    
     Мы столпились в просторном коридоре, у самой лестницы. Двери всех комнат были открыты, лампочки зажжены.
     - Кто не знает, тому объясняю, - возбужденно заговорил Лебковский, обращаясь в основном к Идзиковским и Йоахиму. – Игра по-английски называется Murder party, ее частенько описывают в английских детективах. Там, конечно, убийство совершается на самом деле, и игра превращается в настоящее следствие.
     - В этой связи прошу запомнить, - вмешалась Ада, - что это не английская детективная повесть, а дом бабушки Климашевской в Татранской Буковине. Это я на всякий случай, если окажусь жертвой.
     - Если будешь меня перебивать, точно станешь жертвой… Внимание, тянем бумажки. На одной написано «убийца», на другой – «сыщик». Сыщик сразу же об этом объявляет, чтобы его случайно не прикончили. Убийца, естественно, помалкивает. Потом гасим свет…
     - Дурацкая игра! – пожала плечами Магда Идзиковская. – Я боюсь темноты.
     - А вам не обязательно быть одной. Только убийца ходит в одиночку. А вам, наоборот, надо обязательно с кем-то держаться вместе, чтобы иметь алиби.
     - Вот здесь, на столике, лежит кинжал, - показала Ада. – Убийца в темноте забирает его и подсовывает намеченной жертве. Жертва падает. Тот, кто найдет труп, подымает шум. Тогда зажигаем свет. Все ясно?
     - Не очень, - отозвался Йоахим. Он явно был недоволен. – А как сыщик найдет убийцу? Ведь…
     - А это уж дело сыщика, - пожал плечами Идзиковский. – Не переживай, может, эта задачка достанется кому-то другому.
     - Да это же совсем просто! – вмешался Новаковский. – Все прогуливаются, беседуют, курят. Сыщик устанавливает алиби каждого из нас, пока наконец не угадает…Но ошибиться можно только один раз. После второго раза сыщик проигрывает, а убийца признается сам.
     - Ну и самое главное, - добавил я. – Все обязаны говорить правду. Кроме убийцы.
     - Вопросы есть? – спросила Ада. – Все ясно? Тянем жребий!
     И стала обходить нас с шапкой, которую принесла из бабушкиной комнаты.
     - Я сыщик! – заорал Новаковский. – Только попробуйте меня тронуть!
     - А я жертва! Не губите! – взвизгнула Ада.
     - Жертва? – удивилась Магда. – Это как же?
     - Да она просто придуривается, - отмахнулся Лебковский. – Убийца сам выбирает жертву.
     - Но все равно у вас есть шанс, - заметил Идзиковский.
     - Нет уж, спасибо. Предупреждаю: когда кто-то в темноте пытается меня убить, я сильно царапаюсь.
     - Это правда, Юрек? – ангельским голоском осведомилась Ханка.
     - Может, уже начнем? - Магда Идзиковская смяла свою бумажку и бросила ее в мусорницу. – Я и в самом деле устала.
     Ада пожала плечами, собираясь что-то сказать, но Лебковский схватил ее за локоть, словно желая избежать стычки.
     - Все! Гасим свет! – громко объявил он.
     Новаковский был ближе всех к выключателю в коридоре, я погасил свет на лестнице. Нас охватила густая, непроницаемая тьма.
     Сначала слышались только смешки, покашливания, неуверенные шаги, потом в глубине коридора вспыхнул огонек зажигалки, ближе к лестнице – еще один, засветились сигареты, завязались первые разговоры, тихие и словно бы выжидательные, даже настороженные. Шумная компания поддалась настроению игры. Я не стал закуривать, а медленно двинулся вдоль стены коридора, приостанавливаясь на пороге открытых комнат. Двигаться старался бесшумно. Миновал беседующую о каких-то пустяках группку, узнал голос Лебковского. В следующей комнате, не знаю чьей, до меня донесся неразборчивый шепот. Я прижался к стене, приблизился еще на шаг, замер…
     - Да все они сейчас в коридоре, - разобрал я наконец. – Чего ты от меня хочешь?
     - Надо что-то делать. Время-то идет!
     - Не паникуй. Помни, что я тебе сказал. Выхожу.
     Я стремительно шарахнулся в сторону от дверей и на кого-то наткнулся, по моей щеке скользнули локоны, пахнуло духами.
     - Это Ханка. Убийца или с честными намерениями?
     - Прошу прощения. Это Ольшевский с вполне честными намерениями. Я дошел до конца коридора и возвращаюсь.
     Эта информация предназначалась тому, кто осторожно выбрался из соседней двери.
     - В этом доме все скрипит и трещит… Побудьте со мной немного, а то я уже начинаю бояться… А это кто? Что за фамильярность?
     - Это я, подруга, - отозвался Новаковский. – Я коснулся твоей головы и узнал тебя по волосам. С кем ты стоишь?
     - Я чуть не пал жертвой клеветы, - сообщил я. – Оставляю даму в ваших руках.
     И двинулся в сторону лестницы. Заглянул в комнату напротив. Шепот в углу. Я замер. И не напрасно.
     - Никто не зашел. Это тебе показалось. И не веди себя, как сопляк.
     - Вот здорово! А я и не знал, что сопляки должны себя так вести.
     - Не должны, но ведут. А ты все-таки взрослый мужчина, и тебе не пристало пользоваться любым случаем.
     - А каким же мне пользоваться?
     - Удобным.
     Я осторожно удалился. У этого мужчины были явно честные намерения. Я приблизился к самой лестнице. Ханка была права: от дождя и ветра дом скрипел, трещал, постанывал, шумела вода в водосточных трубах, скрежетали ставни. И все-таки я расслышал, как в этом хаосе звуков легонько хрустнула ступенька. Мне вспомнилось, что игра охватывала также лестницу и веранду. Прочему же я решил, что все держатся наверху и никто не собирается прогуляться по дому? А если?..
     Я быстро и осторожно спустился вниз. В холле остановился у открытой двери на веранду. И снова мне показалось, что слышу позади скрип ступенек. Когда же я ошибся: тогда или сейчас? Я потихоньку зашел на веранду, остановился в самом темном месте, за шкафом. Внезапно за окном, в беспокойной тьме, снова возникло светлое пятно чьего-то лица – точно такое же, как тогда, когда я вернулся за зажигалкой. Хрустнуло отворяемое окно, внутри дома замаячила темная фигура. Ближе подойти мне не удалось бы: услышал бы тот, кто внутри, или увидел бы тот, кто снаружи. Обрывки фраз:
     - …Через час, не больше…Или завтра…Только вот погода…
     - Завтра нельзя…Не болтай столько… Мне надо выйти… В двенадцать…
     - Четыре часа коту под хвост… Слишком поздно…
     - Говорю тебе – в двенадцать… Жди…
     Громкий шорох в дверях. Лицо в окне исчезло, темная фигура пропала во тьме веранды.
     Я услышал рядом учащенное дыхание, потом оно стихло. Какие-то звуки на лестнице, кто-то споткнулся, кто-то проскочил мимо меня, я выждал секунду и двинулся следом. Наверху было слышно, как ходят, довольно громко говорят и смеются.
     - Ой, тут кто-то лежит! – раздался взволнованный голос, кажется, Магды Идзиковской.
     Я ускорил шаг и, когда загорелся свет, уже стоял наверху, вполоборота к лестнице. В двух шагах от меня, справа, с рукой на перилах стоял Йоахим, он таращился на меня. За ним Новаковский с Ханкой склонялись над лежащей на полу Адой. Чуть дальше в коридоре виднелись Лебковский и слегка испуганная Магда Идзиковская, а ее брат торопливо шагнул к жертве, потом нагнулся и поднял валяющийся на полу кинжал.
     - Вот те на! – огорчился Новаковский. – Жену зарезали!.. Надо точно запомнить положение тела… Ну, все, пошли вниз.
     - А чего она не двигается? – робко спросила Магда.
     - Эй, Ада! Вставай! – повысил голос Лебковский, потом обеспокоено добавил: - Ну, что с тобой?
     Ханка решительно присела, взяла Аду за запястье.
     - Ада, - скомандовала она, - хватит придуриваться!
     - Я же сказала, что не люблю, когда меня в темноте убивают, - не открывая глаз, пожаловалась Ада. – И какой-то поросенок сделал мне назло.
     Она встала и принялась отряхивать джинсы, лицо у нее было мрачное, губа закушена.
     - Юрек! Поскорее найди этого мерзавца и тут же отправь его на виселицу! – эти ее слова были заглушены общим хохотом.
    
     6
    
     - Всем сосредоточиться и смотреть мне в глаза, - приступил к делу Новаковский. – Так, хорошо. Как вам всем известно, я сыщик и приготовил для вас несколько сюрпризов. Не надо благодарить, все выражения любви и признательности потом. А пока займемся делом Ады Н., если не возражаете против такого кода. Итак, внимание. Напоминаю, что только убийца имеет право обманывать. Но только до того момента, когда я напрямик спрошу его: убийца – ты? Всем ясно? Ну, что ж… Кто разговаривал с жертвой после того, как погас свет?
     - Я, - отозвалась Ханка.
     - А потом что ты делала?
     - Ничего, пан инспектор. Жертва была в прекрасном настроении, видимо, ничего плохого не ожидала…
     - Ханя, дорогуша, - с преувеличенной слащавостью в голосе попросил Новаковский. – Прибереги свой изысканный юмор для другого случая.
     - Виновата, пан старший инспектор, - уступила Ханка. – Потом я встретила пана Ольшевского, и мы немного побеседовали.
     - Где это было?
     - Примерно посредине коридора, - вмешался я. – Я наткнулся на пани Ханку…
     - Я спрашивал не вас, а Ханку, - строго заметил Новаковский.
     - Прошу прощения, пан комиссар.
     - Если его повышать в таком темпе, - воскликнула Ада, - у него закружится голова, и он вместо того, чтобы самому искать убийцу, станет осуществлять общее руководство.
     - Жертва, молчать! Это что тут у нас, спиритический сеанс?.. Ханка, что было дальше?
     - Потом ко мне подошел пан инспектор и стал проверять, с кем он имеет дело: с мужчиной или с женщиной.
     - Ах ты, свинья! – взвизгнула Ада.
     - Я молодой вдовец и, кроме того, инспектор полиции. Я только дотронулся до ее волос. Мы с минуту поговорили, и кто-то тебя забрал… Кто?
     - Никто меня не забирал. Ты сам где-то потерялся.
     - И что ты потом делала?
     - Стала искать сигарету и тут наткнулась на жертву.
     - Ты была одна?
     - Да, но…
     - Все, хватит!.. Пан Ольшевский?
     - После беседы с пани Ханкой я сел на стул в какой-то комнате и сидел так довольно долго. Потом направился к лестнице. И тут загорелся свет.
     - Значит, у вас алиби нет. Ладно… Идзиковский?
     - Сначала был один, на кого-то натыкался, потом нашел сестру и был с нею до самого конца.
     - Ладно… Зыгмунт?
     - Это, наверно, на меня натыкался Идзиковский, - Лебковский покачал головой. – Когда погас свет, кто-то пару раз здорово в меня врезался и даже не извинился.
     - Я извинился! – запротестовал Идзиковский. – Но второй раз…
     - Молчать! – гаркнул Новаковский. – Соблюдать порядок!.. Что потом?
     - Потом я встретил пана инспектора, и мы побеседовали. Но это пан инспектор наверняка помнит. Когда Магда Идзиковская наткнулась на Аду, то так напугалась, что шарахнулась прямо на меня, и мне пришлось ее успокаивать.
     - Чистая правда… - вздохнула Магда.
     - Пан Йоахим?
     - У меня, наверно, нет алиби, - неуверенно отозвался тот. Он сидел в тени, только стекла очков поблескивали. – Я на кого-то пару раз наткнулся, а потом встал у лестницы и закурил.
     - Еще один без алиби… - пробормотал Новаковский. - Ладно. В худшем положении пан Ольшевский и пан Йоахим… Для ясности: кто-нибудь спускался вниз?
     Тишина.
     - Не тяни, Юрек! – поторопила Ада. - Так охота скорее узнать, кто подсунул мне кинжал.
     - А сама-то догадываешься? – спросила Ханка.
     - Жертва, молчать! – Новаковский предостерегающе поднял руку. – Итак, показания свидетелей собраны. Приступаем…
     - А ты, детка, - раздался из-за открытых дверей холла голос бабушки, - спроси еще, не отлучались ли хоть на мгновение те, кто имеет алиби. Убийца-то уж постарается обеспечить себе алиби.
     - Браво, бабуля! – заверещала Ада. – Вот кто у нас настоящий сыщик!
     - Ага, бабуля, не усидела в комнате, - поддержала ее Ханка. – Ну, теперь, Юрек, держись, бабуля тебе нос утрет!
     Новаковский принужденно улыбнулся. Бабушкино замечание явно подрывало его авторитет.
     - Благодарю общественность за сотрудничество, - кисло произнес он. – В криминалистике бывают и такие казусы. Кстати, я как раз собирался задать этот вопрос…
     Ишь ты, сумел выкрутиться, подумал я.
     - Магда Идзиковская, - продолжал наш сыщик. - Брат не отходил от вас ни на минуту? Чтобы потушить сигарету, к примеру.
     - Ни на минуту. Он вообще не курил.
     - Так, у кого еще есть алиби? Ты, Зыгмунт, разговаривал со мной, лучше алиби не бывает. Только раз искал пепельницу…
     - Постой, - бабушка уже поднялась наверх и встала за спиной у Новаковского. – Где это было?
     - У лестницы, бабушка, - ответил Новаковский, неодобрительно подняв глаза к потолку. – Вот видите, в каких условиях приходится работать!.. Бабуля, прошу сесть.
     - Еще минутку, детка. У лестницы? А когда?
     - Перед тем, как зажегся свет, бабушка. Я же просил…
     - Зыгмунт, это ты! – воскликнула бабушка.
     - Бабуля, это же я веду расследование! – закричал Новаковский. – Из-за тебя у меня будет одна ошибка! Но ничего не поделаешь: слово – не воробей… Зыгмунт, это ты?
     - Я, - согласился Лебковский.
     - Браво, бабуля! – завопила Ада. – Присуждаем бабуле звание почетного инспектора! Ах ты, мерзавец, погоди, я тебя научу, как убивать красивых молодых женщин! Вернее, барышен, если верить Климчоку.
     И вцепилась Лебковскому в волосы. Новаковский с кислым видом уселся, а бабушка с энтузиазмом сообщила:
     - Я тоже с вами играю! А то карта совсем не идет, ни один пасьянс не выходит.
     - Может, хватит на сегодня? – неуверенно спросила Магда Идзиковская. – Мы же договорились только раз… Я, честное слово, так устала…
     - Ну, так идите спать, мы ведь играем тихо… - снова заговорил Новаковский. – Ада, где бумажки?
     Магда взглянула на брата, пожала плечами. Тот в ответ развел руками.
     - Еще всего разок, - проговорил он успокоительно.
     - Все готово, вот бумажки, тяните, - предложила Ада.- И напоминаю: меня уже раз убили!
     - Я сыщик! – обрадовалась бабушка. – Все слышали? Я сыщик.
     - Ну, убийца, дрожи! – воскликнула Ада. – Пошли наверх, там лучше. Предлагаю официально исключить первый этаж. Все равно туда никто не ходит.
     - Бабушка помогла мне – теперь я помогу ей, - Новаковский что-то совсем разошелся. – Так охота еще раз побыть сыщиком!
     Я присмотрелся к нему повнимательнее. Полный энергии и веселья, он не мог усидеть на месте. Но мне показалось, что таким образом он хочет скрыть растущее напряжение.
    
     7
    
     И снова тьма, смешки, шепот, огоньки сигарет.
     - Ходить, гулять, разговаривать! – слышались руководящие указания бабушки примерно с середины коридора. – Мне нужен какой-то материал для расследования. Убийца, займитесь своим делом! Да нет же, не нужен мне ваш кинжал, я же сыщик… Что? Это не кинжал? Спасибо, я не курю…
     Мы все расхохотались. Я старался сориентироваться, все ли остались здесь, наверху, но это было не так-то просто. Я узнал только смех Ады, в темноте трудно было определить, кто еще реагировал на монолог бабушки. Пришлось двинуться в сторону лестницы, приостанавливаясь в открытых дверях комнат. Но на этот раз ни шепота, ни признаний я не услышал. Рядом громко разговаривали Ханка и Магда, потом я наткнулся на Аду, она громко завопила: «Меня уже убивали!». Наконец я очутился у самой лестницы – и тут вдруг раздался оглушительный грохот падающего со ступенек тела. Кто-то толкнул меня так, что я отлетел к стене. И тут же протянул руку и повернул выключатель.
     Когда загорелся свет, все стояли рядом со мной.
     - Что случилось? – спросила Ада. – Кто свалился?
     - Надо было оставаться внизу, - сокрушенно заметила бабушка. – Лестница узкая, скользкая. Теофил, помню, два раза с нее падал…
     Я не стал слушать. Сбежал вниз, за поворотом лестницы увидел неестественно изогнутую фигуру Новаковского.
     - Юрек, что с тобой? – истерично заголосила Ада. – Юрек!
     Мне показалось, что веки у Новаковского дрогнули, в глазах на мгновение появились проблески сознания.
     - Врача! – крикнул я. – Пани Ханка!
     Я схватил Новаковского за руку, но Ханка меня оттолкнула.
     - Простите, не трогайте его!
     Я выпрямился и встретил испуганный взгляд Ады.
     - Все нормально, - сказал я. – Просто ушибся и потерял сознание.
     Наверху, вдоль перил, виднелись лица родных и знакомых бабушки Климашевской, а она сама стояла на верхней ступеньке лестницы с судорожно сплетенными руками и поднятыми в немой молитве глазами.
     - Осторожно поднимите его… Только очень осторожно! И положите на кровать, - выпрямляясь, приказала Ханка. – На первый взгляд, кости целы. Зыгмунт, принеси мою сумку. Ада, перестань паниковать!
     - У него… - начала было Ада.
     - Череп цел, - жестко прервала ее Ханка. – Разве что легкое сотрясение мозга… Ну и ушибся, конечно. Сейчас обследую тщательнее. Ну, давайте же, берите его, только осторожно…
     Я переглянулся с Лебковским, который был поближе, мы аккуратно подняли неудачливого сыщика. Йоахим и Идзиковский старались нам помочь, но на узкой лестнице только мешали. Ада поддерживала голову мужа. Таким манером мы забрались наверх, где бабушка постепенно приходила в норму.
     - У меня есть уксус и разные травы, очень помогают при ушибах, - сказала она. - Сейчас я их заварю. Магда, детка, помоги мне…
     - Можно и травы, - пробормотала Ханка. – И дайте мне кипяточку.
     Мы положили Новаковского во второй комнатке с правой стороны на узеньком диванчике.
     - Ада пусть останется, а вы идите вниз, - скомандовала Ханка.
     Мы молча повиновались. Вернувшись на веранду, уселись и стали слушать бабушкину воркотню, доносящуюся из кухни.
     - Магдуня, процеди это в миску, нет, не так, возьми ситечко, вон висит, да вон же… Это лучше всяких там лекарств… Понять не могу, как это он ухитрился так свалиться…
     - Может, решил быстро сбежать вниз… - неуверенно предположила Магда.
     - Да что ты, детка, так свалиться можно, только если вообще не знаешь, что там ступеньки… А может, кто-то его ненароком подтолкнул, или он сам налетел на кого-то, кто тоже хотел спуститься…
     - А может, ни на кого не налетел, а просто споткнулся?
     - Да как же там споткнешься, детка? Там и нет ничего такого… Дай-ка мне миску, пойду наверх.
     Проходя через веранду, бабушка посоветовала нам:
     - Заварите-ка себе чаю… Или спать ложитесь.
     - Ладно, бабушка, ладно, - отозвался Лебковский. – Мне, например, не до чаю… А знаете, что-то в этом есть, - добавил он, когда бабушка стала подниматься по лестнице. – Странно, что он так сильно расшибся. Эту лестницу он знает не хуже, чем собственный карман, мы по ней столько лет носились в темноте, как угорелые…
     - Вы считаете, что кто-то его подтолкнул? – спросил Йоахим.
     - Так уж сразу и подтолкнул, - пожал плечами Лебковский. – Кто? Да и зачем? Какой в этом смысл?.. Просто споткнулся, да и все.
     - Да тут всего несколько ступенек, разве можно наделать столько грохота, да еще и сознание потерять… - не сдавался Йоахим.
     Лебковский снова пожал плечами, задумался. Я краем глаза наблюдал за Йоахимом. Куда он ведет? Что задумал?
     Вернулась Ада. Села в кресле у окна, подперла ладонями подбородок. Потихоньку приходила в себя. Сняла с качалки желтый Ханкин платок, набросила себе на плечи.
     - Что это здесь так холодно? – содрогнулась она всем телом. Огляделась. – Какой дурак открыл окно? Зыгмунт, закрой.
     Лебковский подошел к окну, присмотрелся, уже в который раз пожал плечами.
     - Во время ужина окно было закрыто, - снова заговорил Йоахим. – А потом тут было темно или мы сидели все вместе, и никто его не открывал.
     - Вы хотите сказать, что кто-то забрался в дом? – спросил я, чтобы наконец выяснить, отчего он стал проявлять такую активность. – Забрался и ударил пана Новаковского?
     - Мне страшно, - обхватив руками плечи, произнесла Магда Идзиковская. – Может… Может, так и было… Это большой дом…
     - Ну, не такой уж большой, чтобы чужие люди шастали тут, как по вокзалу, - возразил Лебковский. – И куда бы он сейчас спрятался? В подвал?
     - В часы, - брякнул я. – И теперь будет выскакивать оттуда, как кукушка.
     Как по заказу, тут же послышался бой часов. Одиннадцать. У кого-то в доме осталось не больше часа.
     В дверях появилась бабушка с каким-то темным предметом в руке.
     - Могли бы все-таки поосторожнее носиться, - взволнованно заговорила она. – В конце концов, это ценные вещи, да и дороги мне как память. Вот поглядите – треснуло, и краска отлетела…
     В руках она держала деревянную статуэтку святого.
     - Где вы его нашли? - торопливо спросил Лебковский.
     - Обычно она стоит на полочке у лестницы, не помнишь? А сейчас лежала на полу, на первой ступеньке.
     Мы окружили хозяйку дома, глядя на темную угловатую статуэтку.
     - Да… Да… - медленно произнесла Магда. – Дерево треснуло… Это этим…
     - Что этим? – спросила бабушка. – Думаете, кто-то его ударил? Моим святым девятнадцатого века?
     Мы стояли и молча таращились друг на друга. Друг на друга? Да, конечно: я смотрел на них, а все они – на меня.
     - Понятно, - проговорил я. – Я тут чужой, ввалился без приглашения, вы имеете право меня подозревать. В чем угодно. Но я ведь тоже вижу вас впервые в жизни. С какой стати я стал бы нападать на пана Новаковского?
     - Никто вас ни в чем не подозревает, - напористо заговорила бабушка. – Я в людях разбираюсь. Глаза у вас хорошие, чистые, потому я вас и приняла. Мы тут тоже не все друг друга знаем с детства. Тоже кой-кого видим впервые в жизни.
     - Может, Юрек зацепил святого, когда падал…- неуверенно вмешалась Ада.
     - Ерунда! - буркнул Лебковский. – Вы только гляньте на эту трещину. Нет, Юрека оглушили этой штукой.
     - Юрек спит, - входя и вытирая платочком потное лицо, сообщила Ханка. – Будить его не надо. Завтра у него будет болеть голова, придется полежать в постели.
     - Слава Богу, - облегченно вздохнула Магда. – Вот видите, пани Ада? Все будет в порядке.
     - Он ничего не сказал? – спросил Йоахим. – В сознание приходил?
     - Он был в полном сознании, но говорить ему я не разрешила. Ему надо поспать.
     - Пойду к нему, - Ада направилась к дверям.
     - Только не буди его! – крикнула ей вслед Ханка.
     Я выждал пару секунд и отправился следом за Адой. Догнал и остановил ее на лестнице.
     - Простите, - обратился я к ней, - хочу кое-что у вас спросить. Но сперва… Скажите, вы ведь не верите, что это я мог ударить вашего мужа?
     - Если честно, - заколебалась она, - то, разумеется, не верю. Но все это так непонятно, что вряд ли можно удивляться… В голову лезут разные мысли… Юрек журналист, он пишет не про плохие дороги и прорывы канализации. Врагов у него хватает.
     - Ну, что я могу сделать? Могу только дать честное слово, что вижу вашего мужа первый раз в жизни, что он мне никогда не причинял зла и что вообще у меня нет привычки сводить счеты с помощью деревянной фигурки святого. Да еще и девятнадцатого века. Я все-таки историк, у меня бы рука дрогнула.
     - Я вам верю, - Ада протянула мне руку, по губам у нее скользнула легкая тень улыбки. – Но все равно ничего не понимаю. А вы?
     - Стараюсь понять. Потому и спрашиваю. Вы только не пугайтесь, это всего лишь мои домыслы…
     - Говорите, не такая уж я трусиха… Спрашивайте.
     - Ваш муж мог знать, как выглядит Геллер? Тот убийца, которого разыскивают?
     Ада резко отпрянула, ничего не сказала в ответ.
     - Вот, значит, как, - вздохнул я. – Поймите, этот Геллер из Лодзи, а я Лодзи почти не знаю. И если бы ударил вашего мужа потому, что он меня узнал, то не стал бы задавать вам этот вопрос.
     - Меня особенно убедило то, что вы не знаете Лодзи, - пробормотала Ада. – Ну, ладно, я вам верю. Все, больше я не боюсь… Но вряд ли вы попали в цель… Впрочем. Юрек действительно мог знать… Он пишет о преступлениях, был на пресс-конференции, видел фотографию…
     - Когда приехал Йоахим?
     - Йоахим? А причем тут Йоахим? Вы думаете…
     - Я ничего не думаю, пани Ада. Просто хочу знать. И дело тут вовсе не в том, что обе эти фамилии заканчиваются не на «ский».
     - Вы меня снова сбили с толку. А я как раз и подумала. что вы обратили внимание на это… Йоахим приехал около полудня. Последним из приглашенных. Мне он не нравится, в основном, потому, что из-за очков я так и не сумела разглядеть, какие у него глаза.
     - Причина вполне убедительная. На первый случай…
     Я вернулся вниз. На веранде шла оживленная дискуссия. Я тихо подошел, остановился в холле у открытых дверей.
     - Мы ведь даже не знаем, какая у него настоящая фамилия, - говорил Идзиковский. – Он сказал, что Ольшевский. А документы кто-нибудь проверил?
     - Так ведь милиция же проверила, - заступилась за меня бабушка. – Он сам говорил, что на остановке спрашивали документы.
     - Вот-вот, сам говорил, - саркастично отметил Йоахим.
     - А с какой стати ему называться чужим именем? – вмешалась Ханка.
     Вот интересно: мне верили только женщины. Что бы это значило? Надо будет пораскинуть мозгами, когда выпадет свободный вечерок.
     - Он мог бы назваться чужим именем, - медленно произнес Лебковский, - если бы на самом деле его звали… к примеру, Геллер.
     Послышался сдавленный вскрик Магды Идзиковской.
     - О Господи! Вы думаете…
     - Извините, но вы говорите чепуху, - опомнился Идзиковский. – Мы и в самом деле впадаем в панику. Милиция действительно проверяла документы у всех приезжих.
     - Может, я и говорю чепуху, - прервал его Лебковский, - но хочу обратить ваше внимание: я только делаю выводы из того, что слышу.
     И снова на него набросились женщины.
     - Ну, что ты, детка! Если бы это я сказала, еще туда-сюда, мне простительно иметь склероз.
     Это бабушка.
     - Я знала, что ты любишь романы, но не догадывалась, что ты увлекаешься мелодрамой, - поддержала ее Ханка.
     - Я бы тоже не стал так говорить, - вмешался Идзиковский. – Но на всякий случай лучше бы где-нибудь спрятать те драгоценности, что остались с войны. Кто-то здесь заметил открытое окно, кто-то все же ударил пана Новаковского.
     - Насчет ценностей будьте спокойны, - рассмеялась бабушка. – Они там, где и были, в подвале, в тайнике. За третьей полкой сверху…
     Шаги наверху. Это возвращается Ада. Я беззвучно отступил назад и, производя как можно больше шума, появился на веранде. Меня встретило неловкое молчание. Я притворился толстокожим и, беззаботно улыбаясь, сел рядом с бабушкой. Вошла Ада.
     - Спит, - сообщила она. – И выглядит намного лучше.
     - Так, может, и нам пора спать? – спросила бабушка, глянув на часы, как раз отбившие первую четверть двенадцатого. – Ничего мы тут с вами не высидим.
     - Вы так думаете? – заколебался Лебковский. – Может, и верно… А с утра…
     - Что с утра? – спросила Магда.
     - Сообщишь в милицию? Да? – встревожилась Ханка. – Поедешь в Закопане и все расскажешь?.. Опомнись! Кто примет все это всерьез? И что из этого выйдет?
     - Утром проснется Юрек, может, что-нибудь от него узнаем, - безапелляционным тоном заявила бабушка. – Тогда и решим, что делать дальше.
     - Как и всегда, - вздохнула Ада, - самые здравые мысли высказывает бабуля.
     - Верно, - встал Идзиковский, - пошли спать.
     - Наконец-то! – облегченно выдохнула Магда.
     - А игру мы так и не закончили, - расстроилась бабушка. – А ведь я была сыщиком… Может, удалось бы уточнить…
     - Бабуля! Что уточнить? – поморщилась Ада.
     - Ну, так же, как в той игре… Кто с кем был, у кого есть алиби… Если, конечно, кто-то ударил Юрека…
     - Эх, бабуля! Мне уже не до забав! – Лебковский сел в качалку и, не обращая внимания на то, что остальные встали, взял со столика какой-то иллюстрированный журнал. – В игре есть правило: если спросишь напрямик, убийца должен признаться. Без этого правила игра не получится. Кто же признается, что ударил Юрека?
     - Хватит! – решительно проговорила Ханка. – Спокойной ночи!
     - Спокойной ночи, детки, - бабушка мелкими шажками направилась к себе в комнату.
     Остальные молча двинулись к лестнице. На веранде остались только Лебковский и Ада, которая хотела перед сном выкурить сигарету. Для меня это было как нельзя лучше.
    
     8
    
     Я выглянул в коридор, там было темно и тихо. Комната Новаковских находилась напротив моей. Ада еще не вернулась. Я осторожно нажал на ручку, заглянул внутрь. На столе горела слабенькая лампочка, в комнате царил полумрак. Новаковский лежал без движения, укрытый светлым пледом, и, похоже, спал.
     Я не услышал ни звука, но какое-то шестое чувство, инстинкт, подсознательный импульс велел мне закрыть дверь и сделать шаг к середине коридора. Я огляделся по сторонам. Ровный шум дождя и ветра, мрак, слегка разреженный сочащимся из-под лестницы светом. И в этом неверном свете я вдруг увидел, как в глубине коридора бесшумно приоткрылась одна дверь, а ближе ко мне, справа, другая: в коридор почти одновременно выглянули Йоахим и Идзиковский. Заметили друг друга, в нерешительности замерли, но скрыться как ни в чем не бывало уже не могли. И только тут увидели меня.
     - А вы что здесь делаете? – спросил Идзиковский.
     - А вы?
     Йоахим пожал плечами.
     - Я иду в кухню за водой, - объяснил он. В руке он и в самом деле держал стакан. На нем была темная пижама, на ногах – войлочные тапочки.
     - А я, - сказал Идзиковский, - услышал какой-то шум в коридоре. И решил, что если кому-то не удалось в первый раз, то он может попытаться снова…
     И оба они с Йоахимом уставились на меня.
     - Вот и хорошо, - я взялся за ручку двери в комнату Новаковских. – Давайте зайдем туда все трое, разбудим его и…
     - Зачем? – буркнул Идзиковский.
     - Я думаю, - медленно произнес я, - он знает, кто его ударил. У кого был повод его ударить.
     - Чепуха! – Йоахим пожал плечами. – В этом доме все начинают сходить с ума. Самое время отправиться спать…
     И тут внизу раздался истерический женский крик.
     - Это еще что такое? – встревожился Идзиковский.
     Я повернулся и молча бросился вниз. Позади меня раздавались шаги Йоахима и Идзиковского.
     Посредине веранды стояла Ханка, Ада и Лебковский с ошеломленным видом сидели на стульях. С треском отворилась дверь холла, перед нами появилась закутанная в платок бабушка с папильотками на голове, наверху я заметил Магду Идзиковскую, которую шум тоже заставил выйти из комнаты.
     - Что тут происходит? – спросил я, так как был ближе всех.
     - Во имя Отца и Сына, - вмешалась бабушка. – Ну и напугали же вы меня! Ханя, что стряслось?
     - А то и стряслось, что с меня всего этого хватит и я требую хотя бы капельки уважения, - в голосе Ханки появился зловещий призвук, никому не сулящий ничего доброго. – Бабуля, может, ты объяснишь своей внучке, что если она считает моего мужа необыкновенно привлекательным мужчиной, то все-таки могла бы не липнуть к нему хотя бы тогда, когда ее собственный муж лежит без сознания наверху!
     - Ханка, ты что, совсем уже спятила? – Ада встала, отбросила со лба волосы. - Прекрати немедленно! Не устраивай истерики!
     - К тому же Юрек не без сознания, а просто спит, - добавил Лебковский. Но попытка разрядить атмосферу не удалась. Ханка поджала губы, прищурилась.
     - Удачная шуточка, да? – процедила она.
     Лебковский поморщился.
     - Трудно вести себя серьезно в такой идиотской ситуации. Я понимаю, все мы нервничаем, но это еще не повод…
     - Хватит! – взвизгнула Ханка. – Я не первый день замечаю, что творится. Но с сегодняшнего дня – баста!
     - Ханя, деточка ты моя, - опомнилась бабушка, - да что же такое случилось? Может, ляжем все спать, а утром спокойно поговорим…
     - Пани Ханка, и правда… - умоляюще протянула Магда Идзиковская.
     Но Ханка никого не слушала.
     - Юрек тоже все это знал, - она снизила голос почти до шепота, хотя в груди у нее все клокотало. – Я убеждена, что он тоже еле сдерживался. Может, оттого и упал с лестницы…
     - Ханка! – крикнула бабушка.
     Наступила тишина.
     - Это свинство! – тихо проговорила Ада.
     Лебковский внезапно вскочил и молча выбежал вон. Как всегда, первой опомнилась бабушка.
     - Ханя, погоди, деточка, дам тебе валерьянки… И никогда не говори, не подумавши! Это Зыгмунт поднял бы руку на Юрека? Это он сбросил бы его с лестницы?
     Ханка, похоже, начала приходить в себя. Провела ладонью по лбу.
     - Я вовсе не думаю, что он сделал это нарочно, - произнесла она уже почти нормальным тоном. – Юрек мог сказать ему, что он об этом думает, они поругались и…
     - Чепуха, - холодно заметил Идзиковский. – Никакой ругани не было слышно.
     - А вы не знаете, что можно ссориться и шепотом?
     - Вы считаете, что он это имел в виду, когда сказал, что еще раз поиграет в сыщика? – спросил я. - Да нет же, он выразился бы иначе.
     - А вам-то какое дело? – снова взбеленилась Ханка, но теперь уже скорее оттого, что осознала, каким вульгарным было ее поведение, да еще в присутствии чужих людей. – И вообще, что вы тут делаете? Кто вас сюда приглашал? Кто вам давал слово?
     - Нечего на меня набрасываться! Обернитесь лучше на себя! – резко парировал я. Не люблю истеричек.
     Йоахим испытующе взглянул на меня, Ада подняла голову и дружески мне улыбнулась.
     - Ты тут подняла такой крик, что слава Богу – Климчок не примчался на помощь, - поддержала меня и бабушка. – Все! Пошли со мной. Дам тебе капли – и по постелям! Спокойной ночи, детки, спокойной ночи!
     - Я наверх не пойду, - по-детски капризно заявила Ханка.
     - Значит, будешь спать у меня на кушетке, - решила бабушка. – Иначе проругаетесь с Зыгмунтом до самого утра. Проспите одну ночь врозь, это вам только пойдет на пользу.
     И энергично потащила скисшую, не сопротивляющуюся Ханку к себе в комнату.
     - Спокойной ночи, - буркнул Идзиковский, неприязненно поглядев на меня, и пошел с сестрой наверх. Йоахим налил в стакан воды из стоящего на столе графина и, молча кивнув, тоже отправился к себе.
     Ада сидела в качалке, откинув голову на спинку и пристально вглядываясь в потолок. Я устроился рядом с нею. Она вздрогнула.
     - Вы меня боитесь?
     - Я? Да нет же! Ерунда! Просто нервничаю…
     - Это понятно. Хорошо, что не позволили втянуть себя в эту… дискуссию.
     - Ой, ради Бога, вы не знаете Ханку. Я уже второй раз вижу такой приступ, только в прошлый раз речь шла о другой женщине.
     - Пани Ада, вы и в самом деле не знаете, что обнаружил ваш муж?
     - Вы только что слышали, что он открыл, - пробормотала она.
     - Да ну, не стоит обращать внимание на всякие глупости.
     - А почему вы так уверены, что это неправда? - язвительно спросила она. Похоже, она приходила в себя.
     - Не тот класс. Вы бы выбрали другое время и другое место… Даже…
     - Что даже?
     - Да нет, ничего… Так я прав?
     - Ханка болезненно ревнива, - кивнула она, - и в этом нет ничего забавного. Ей кажется, что дирижер оперетки должен переспать со всем балетом.
     - И она даже забыла, что вы из оперы.
     Ада искоса глянула на меня.
     - И все же, что вы хотели сказать, когда не закончили фразу? Что даже если бы я выбрала другого партнера?
     - Извините, у меня была причина не закончить фразу. И сегодня я ее уже не закончу.
     - Это значит, что мне пора спать. Пожалуй, верно. Спасибо, что перекинулись парой слов с героиней скандала. Мне это помогло. Спокойной ночи, пан Петр.
     Мы вместе погасили внизу свет и поднялись на второй этаж.
     - У меня есть к вам одна просьба, - сказал я, когда Ада взялась за ручку своей двери. – Вставьте ключи изнутри. И поверните его два раза.
     Она застыла.
     - Вы что, хотите меня напугать?
     - Ни в коем случае! Только развеселить. Но все же сделайте, как я сказал.
     Я был уверен, что за одной из закрытых дверей кто-то подслушивает наш разговор, быстро и неровно дыша, он с нетерпением дожидается момента, когда можно будет выскользнуть в темный коридор.
    
     9
    
     Я снял ботинки и светлый свитер. Погасил свет и с фонариком в руке подошел к дверям. Остановился, прислушиваясь. Еще раз припомнил расположение комнат. Новаковские напротив меня, за ними Йоахим. С моей стороны коридора, в глубине, - Идзиковские, ближе ко мне – Лебковские, потом моя клетушка. Все в порядке. Можно начинать действовать.
     И тут до меня долетел легкий, еле слышный скрип половиц. Вообще-то, я не должен был его расслышать, мне помогло стечение обстоятельств: сосредоточенность, крайнее напряжение всех чувств перед выходом в коридор и короткий миг тишины, когда внезапно стих ветер и замерли все шумы в доме, кроме редкого стука падающих с карниза дождевых капель.
     Я взглянул на зеленые светящиеся стрелки часов. Без двадцати двенадцать. Тот, кто спешил сделать свое дело до двенадцати, не мог больше ждать. Снова завыл ветер, все утонуло в этом шуме. Я вышел в коридор, закрыл дверь и замер, прижавшись к стене. Справа, в слегка выделяющемся прямоугольнике, где коридор выходил на лестницу и располагалось окно, по ступенькам скользнула бесшумная тень. Вдруг поблизости скрипнула дверь. Кто-то еще вышел в коридор. Передвижение впотьмах давалось ему нелегко. Вот он споткнулся, прижался к стене, Мог бы поклясться, что он шагает, касаясь обеих стен широко распахнутыми руками. Сейчас наткнется на мое лицо. Я передвинулся поближе к лестнице. Пригнулся, помня, что здесь чуть светлее, чем в коридоре. Затаился сбоку, у верхней ступеньки…
     Очередной «лунатик» был уже совсем рядом. Он медленно приближался к лестнице. Ступил на нее… Когда он спустился до середины, я двинулся за ним, надеясь, что замыкаю процессию. Очутившись в холле, почуял легкий сквознячок, словно кто-то открыл окно или дверь. Внезапно загорелся фонарик. В его луче я разглядел с левой стороны холла открытую дверь и первые ступеньки узенькой лестницы, ведущей, по-видимому, в подвал. Значит, тот, кто первым вышел из комнаты, был уже в подвале. Тот, кто шагал за ним, рассчитывал, что свет его фонарика больше никто не заметит. Или что тот, за кем он следит, уже в подвале и тоже пользуется фонариком. Впрочем, неважно, что он думал, главное – он тоже спускался вниз. И хотя весь дом уже снова скрипел и стонал, я слышал, как он спускается – а значит, слышал не я один.
     В такой ситуации мне не оставалось ничего другого, как выждать, что произойдет дальше. В подвале, вернее, на ведущей туда узкой лестнице, места для троих явно не хватило бы.
     Для троих? Пожалуй, для двоих тоже. Прошла минута, может, две, когда внизу поднялся оглушительный тарарам. Падали банки, бутылки, опрокидывались какие-то ящики. Тарарам утих так же внезапно, как и начался, зато послышался шум в комнате бабушки. Однако не успела разбуженная грохотом в подполе бабушка проявить активность, как кто-то выскочил из подвала и, не заботясь больше о тишине, в два прыжка одолел холл и взбежал по лестнице. Скрипнул замок в дверях бабушкиной комнаты. Я тоже потихоньку поднялся по лестнице, остановился наверху.
     В холле появился сноп света, а в нем бабушка в теплом халате и Ханка в тоненькой пижаме.
     - Детка, зажги-ка свет, - велела бабушка, заглядывая в подвал. – Кто там есть? - крикнула она. – Ну, кто? Что там делается?
     На лестнице послышались шаги и тихие ругательства.
     - Что ж ты там делаешь-то? – не отступила бабушка. – А что это у тебя на руке? Кровь? Ах, Боже ты мой!..
     Я громко потоптался на месте и стал шумно и решительно спускаться вниз. Уже с середины лестницы разглядел Идзиковского, он стоял, прислонясь к дверной раме подвала, правое плечо у него было в чем-то красном, глаз подбит.
     - Простите, если снова вмешиваюсь не в свои дела, - сказал я, - но я услышал шум и…
     - Очень хорошо, что вы здесь! - воскликнула бабушка. – Ханя, детка, что с тобой? Займись делом! А вы помогите Ханке. Я сейчас принесу бинт. Такая страшная рана!
     - Это, по-моему, разбилась банка с вареньем, - сказал Идзиковский. – На нас там все посыпалось сверху… На меня и на того, кто на меня напал…
     Освещение было хорошее, Идзиковский присмотрелся ко мне повнимательнее.
     - Нет, это не вы, - с заметным облегчением заметил он. – На того тоже что-то вылилось.
     - Значит, и врачебной помощи не требуется, - отозвался я. – Достаточно вам заменить рубашку.
     - Мое варенье! – бабушка ужаснулась куда сильнее, чем перед этим. – Это вы разбили и поразливали мое варенье!.. А зачем? Чем вам помешало мое варенье?
     - Кто-то прокрался по коридору, - пояснил Идзиковский. Он тяжело дышал, под глазом у него наливался фиолетовой чернотой огромный «фонарь». – Я пошел за ним. Увидел, что он направляется в подвал, испугался за тайник… За тетины вещицы… Пошел следом, да опоздал. Тайник уже был открыт… Он спрятался за полкой. Выбил у меня фонарик, стукнул чем-то. И удрал…
     Бабушка молча направилась в подпол. Ханка посмотрела на меня, поплотнее запахнула полы пижамы.
     - Пойду надену халат…
     Идзиковский тяжело рухнул в стоящее у стены кресло, принялся стаскивать пропитанную густым красным сиропом рубашку, к которой кое-где прилипли темные вишенки.
     - Черт бы его побрал! – сердито сопел он. – Наследство, драгоценности… Сперва Новаковский, теперь вот я… - он глянул на меня и растерянно добавил: - Если не вы, то кто же, черт возьми!
     - Мое варенье! – тяжело дыша, пожаловалась бабушка, подымаясь из подпола. – К счастью, только две банки. И тайник пустой! Сами видите, детки, приходится всех подозревать! Пан Петр ничего не знал про тайник, я его только вам показывала, только вам…
     - Это верно, бабушка, - пробормотал Идзиковский. Он сидел, держа рубашку в руках, полуголый, мускулистый, с подбитым глазом. – Я уже извинился перед вами? Если нет, то извиняюсь.
     - Да ладно, о чем речь, - сказал я. – Давайте лучше подумаем, что делать дальше.
     Появилась Ханка, снова в одной пижаме.
     - Ни один из бабушкиных халатов не подходит, - пояснила она. – Ладно, останусь так.
     - Ну и что будем делать? – обратилась к нам бабушка. – Давайте, мужчины, решайте. Я не знаю.
     - Надо сообщить в милицию, - решительно заявил Идзиковский. – Теперь-то уж над нами смеяться не будут. Вон сколько украли!
     - Да что ты говоришь, детка! – покрутила головой бабушка. – Зять Климчока как ушел ночью, так теперь только дня через два вернется. С почты можно позвонить только утром. Из конторы тоже. А по соседству телефонов ни у кого нет.
     - Тогда пошли наверх, - не угомонился Идзиковский. – Поищем испачканную вареньем рубашку.
     - Как вы это себе представляете? – спросила Ханка. – Обыск, что ли, будем делать? Во-первых, у нас нет права, а во-вторых… это дело семейное.
     - Ну, конечно! – воскликнула бабушка. – Ну, конечно же! Да это же невозможно! Это же все было ваше… для вас… Нет, подождем с милицией. Надо подумать, поговорить…
     - Завтра, что ли? – ехидно спросил Идзиковский.
     - А что ты советуешь, детка?
     - Пойду погляжу, спит ли Лебковский. Притащу его вниз. И Йоахима тоже.
     - И что? Начнем следствие? Вы хотите обвинить моего мужа?
     Ханка, очевидно, уже запамятовала, что еще недавно сама обвиняла его, правда, не в воровстве, а в нарушении морали и нравственности, что в ее глазах, похоже, было самым тяжким преступлением.
     - Ни о каком следствии не может быть и речи, - вмешался я. – Но само предложение мне нравится. Вместе обсудим ситуацию и примем решение.
     - Ладно, - Идзиковский тяжело поднялся и направился к лестнице. – Сейчас вернусь.
     - Вы будете пить кофе? – спросила меня Ханка. – Я уже махнула рукой на отдых и собираюсь как следует взбодриться.
     Бабушка присела в кресло, закуталась шалью.
     - Сделай и для меня, детка, - сказала она. - У меня в комнате есть кипятильник. Не будем же мы топить печку.
     Ханка кивнула мне, и мы зашли в бабушкину комнату, оставив дверь полуоткрытой. Переступив порог, я застыл и потерял дар речи. Вот это была комната! Под потолком светилась красивая старинная люстра, ее лучи отражались от изящной полированной мебели в стиле «ампир», от кресел, серванта и комода, наполненных старинным фарфором, изысканными статуэтками и вазами, и освещали висевшие на стенах коврики, гобелены и картины, написанные на рубеже Х1Х и ХХ веков, пожалуй, не худшими мастерами. Здесь было много дорогих вещей, но вовсе не чувствовалось стесненности, загроможденности, все в этой комнате создавало впечатление уюта и хорошего вкуса.
     Ханка накрыла одеялом разостланную кушетку, задвинула шторы у бабушкиной кровати в дальнем углу.
     - Хорошо здесь, правда? – сказала она, заметив мою растерянность. - В этой комнате совсем не так, как в остальных. Там неплохо, но обыкновенно, а здесь – просто чудо! Бабушка многое унаследовала от своих родственников, это старое краковское семейство… Не обращайте внимания на беспорядок, сейчас сделаю кофе.
     И направилась к низкому шкафчику у окна, где на мраморной плите стояли стопочки, чашечки, баночки и большой электрический кипятильник, совершенно не подходящий к этой обстановке.
     Я услышал легкие шаги на лестнице и голос Магды Идзиковской.
     - Что случилось? Янек вышел на минутку и исчез. Какие-то шаги, какие-то голоса, никто вроде бы не спит… Янека тут не было?
     - Был, детка, был. Видишь, украли драгоценности из тайника в подвале.
     - Украли? Кто? Когда?
     - Кто – неизвестно. Этот кто-то напал на Янека. Не бойся, с Янеком ничего не случилось. Только разбили две банки моего варенья… А ты что-то бледная, детка, плохо выглядишь. Не надо так расстраиваться. Вот смотри, я уже старая, а голову не теряю… Ну, что с тобой?
     - Я… Я боюсь…
     Беседа шла рядом с дверью. Ханка молча хозяйничала у шкафчика. Мы оба слушали разговор.
     - Боишься? А чего же ты, детка, боишься? Вора? Да это, наверно, какой-то бездельник влез в подвал. Вот увидишь, его поймают.
     - Нет, не вора… Бабушка, он здесь…
     - Он? Какой еще он? Кто?
     - Он… Геллер.
     Ханка застыла, держа в одной руке чашку, а в другой кофейник с водой. Какое-то время молчала и бабушка. Шумел дождь.
     - Ну, что ты такое говоришь, детка? Геллер? Какой еще Геллер? Ради Господа Бога! Тот… Тот убийца? Здесь?
     - Он… Он здесь… Я боюсь…
     - Да, ты ведь из Лодзи. Ты его знала? Тогда отчего не сказала раньше?
     - Я…
     Чашка выпала у Ханки из рук и звонко разлетелась вдребезги. Магда открыла дверь пошире.
     - Ой! Кто-то тут у вас есть… - заикаясь, выговорила она. Бледная, едва державшаяся на ногах, она, однако, была одета и, видимо, совсем не ложилась спать.
     - Да ты же его знаешь, это пан Ольшевский. Вы слышали, пан Петр, что Магда сказала? Я совсем ничего не понимаю…
     - Нет… Нет, я ничего не говорила… Мне показалось… Я пойду… Пойду к себе…
     Она повернулась и взбежала по лестнице наверх.
     Что-то толкнуло меня взглянуть на Ханку. Она стояла над разбитой чашкой, держа в руке кофейник, но смотрела на меня. В глазах у нее был ужас.
     Бабушка появилась на пороге и тоже включилась в эту немую сцену. Сперва она хотела что-то сказать Ханке, но потом стала медленно поворачивать голову в мою сторону, а в голову ей полезли, как видно, те же мысли, что напугали Ханку.
     Ждать больше было нечего.
     - Прошу прощения, - сказал я, - я мигом.
     Бабушка неловко отступила в сторону, давая мне пройти. На лестнице я встретил Идзиковского.
     - Я вытащил обоих из постели, - сказал он. – Сейчас сойдут вниз.
     - Ладно. Я тоже сейчас спущусь.
     Я оглянулся. Бабушка стояла в дверях и тянулась руками к Идзиковскому, точно к спасителю.
     - Что случилось? – спросил тот. – Вам плохо?
     - Нет… Нет, уже хорошо… Хорошо, что ты пришел. Заходи.
     Уже поднявшись наверх, я услышал, как щелкнул замок. Бабушка на всякий случай заперлась на ключ.
     Я остановился в коридоре. Из холла долетел бой часов. Полночь. Я отворил дверь своей комнаты, зажег свет, возле постели, прямо на полу, лежала перепачканная вишневым вареньем пижамная куртка.
     Это уже слишком. Я решительно запер дверь и двинулся по коридору к комнате Йоахима. Нажал на ручку, зашел, не стучась. Йоахим стоял передо мной в джинсах и нижней рубашке, без очков. На правой руке, чуть выше локтя, темнел огромный синяк.
     - Это вы? Чего вы хотите? Почему заходите без стука?
     - Ну, вот что, пан Йоахим, - сказал я. – Давайте-ка поговорим…
    
     10
    
     Я остановился на верхней ступеньке, они медленно поднимались по лестнице. Впереди выступал Идзиковский, за ним Ханка, замыкала шествие бабушка. Увидев меня, они на секунду остановились. В руке у Идзиковского возник продолговатый предмет, из него с тихим щелчком выскочило длинное, узкое лезвие. Пружинный нож…
     - Решили прогуляться, пан Ольшевский? – спросил Идзиковский.
     - А если и так?
     - Боюсь, что одного мы вас не пустим. Яцек! – возвысил он голос. – Лебковский!
     Йоахим и Лебковский появились из коридора, словно ожидали этого зова. Лица у бабушки и Ханки были белее мела. У них явно тряслись поджилки. Бабушка зажимала рот платочком, словно усилием воли удерживаясь от отчаянного вопля.
     - Стань к стене! – Идзиковский медленно шагал наверх по ступенькам, держа нож в вытянутой руке. – Берегись!
     - Что тут происходит? – за спинами Йоахима и Лебковского появилась Ада, взлохмаченная, босая, в пижаме. – Дадите вы наконец отдохнуть? Я…
     Она увидела нож, меня в скрещении всех взглядов и умолкла.
     Я отступил на шаг, прижался к стене, сосредоточенный и напряженный. Идзиковский проскользнул в коридор, жестом велел Лебковскому занять пост у лестницы. Открыл дверь моей комнаты.
     - Вот! Глядите сами! – обратился он к бабушке и Ханке.
     - Вся куртка перепачкана вареньем! – ахнула бабушка.
     - Пани Ханка, - Идзиковский не спускал с меня глаз. – Приведите, пожалуйста, Магду. Сейчас она уже не будет бояться. Пусть скажет. Не понимаете? – он повернулся к Лебковскому и Йоахиму. – Магда когда-то, много лет назад, познакомилась с Геллером. И узнала его здесь, сейчас…
     Раздался сдавленный вскрик Ады.
     - Так это он… Юрека…
     - Он, - кивнул Идзиковский. – И меня чуть не обманул. Успел сменить рубашку… Но спрятать не успел. Я потом вам все объясню… Ну, где Магда?
     Ханка постучала в дверь комнаты в самом конце коридора. Раз, другой… Нажала на ручку, послышался приглушенный крик. Мы стояли в ожидании.
     - Магда весь вечер была не в себе, - цедил сквозь зубы Идзиковский. – Наверно, сомневалась. Просила, чтобы я все время был рядом, боялась оставаться одна. А как только хотела все рассказать, увидела его, - он ткнул пальцем в меня, - и убежала…
     - О Господи! – охнула бабушка. – А я-то как напугалась!
     В глубине коридора появилась Ханка. Она шла, точно пьяная, держась за стенку.
     - Ханка, что с тобой? – ужаснулась Ада.
     - Она… там… - с трудом выговорила Ханка. – Она там лежит… Убитая…
     Мгновение мертвой тишины.
     - Ты! – прошипел Идзиковский. – Ах, ты, сволочь!
     Он сделал шаг ко мне, держа нож острием кверху.
     - Погоди, не надо! – опомнился Йоахим. – Стой! – он схватил Идзиковского за руку.
     Тот опустил голову. Протянул нож Лебковскому.
     - На, держи, - прохрипел он, - стереги его. А я… Я за себя не отвечаю! Пойду за подмогой. Всю Буковину кверху дном переверну, а приведу сюда милицию… Надо же что-то делать!
     Ада стояла, прислонясь к косяку, в полуобморочном состоянии. Бабушка села на стул у стены, закрыла лицо ладонями. Видимо, ей стало дурно. Ханка на этот раз удержалась от истерики: сказалась медицинская практика.
     Этого момента я и ждал. Чтобы попасть на лестницу, Идзиковскому требовалось пройти примерно в метре от меня. Только что я был неподвижен и растерян – и вдруг совершил прыжок. Женщины дружно завопили. Я запястьем сдавил горло Идзиковскому, а его левую руку заломил за спину. Но он был силен и хорошо натренирован, да к тому же готов на все. Только в самую последнюю секунду мне удалось увернуться от удара ногой в голень, который наверняка свалил бы меня на пол. Мы отшатнулись к стене, потом снова двинулись к лестнице.
     - Зыгмунт! Да помоги же! – крикнула Ада.
     - Йоахим! Зыгмунт! Зыгмунт, у тебя же нож! – в голосе Ханки снова прорезались истерические нотки. Это, видимо, случалось только тогда, когда дело касалось ее мужа. – Да сделайте же что-нибудь! Он убьет Янека!
     - О Господи Боже ты мой! – заохала бабушка. – Янечек!..
     Я все-таки свалил «Янечка» на колени, обеими руками схватил за горло. Теперь он мой…
     В этот момент Йоахим и Лебковский заломили обе руки не сопротивлявшегося уже Идзиковского, а Лебковский приставил ему к груди его собственный нож.
     - Зыг… - заикнулась было Ада.
     Я встал, отряхнул джинсы. Было слышно только тяжелое, прерывистое дыхание Идзиковского. Я сунул руку ему в карман. Глаза всех присутствующих неотрывно следили за каждым моим движением. Я вынул небольшой сверточек. Развернул его, положил на пол. Заблестели, переливаясь, металл и камешки. Шелестя, рассыпались долларовые бумажки.
     - Янек!.. Так это ты взял? – бабушка хватала ртом воздух. – Да ведь это… Это и так твое…
     - Не уверен, - произнес Йоахим. – Это меня зовут Янек, бабушка. А полностью – Янек Идзиковский.
     Громко заскрипела дверь. За спиной у Ады появилась странная фигура – Новаковский в белой ночной рубахе, с забинтованной головой. Бледный, с черными кругами под глазами, он выглядел, как привидение.
     Новаковский медленно поднял руку, указал на человека, которого все называли Янеком Идзиковским, и проговорил не своим голосом:
     - Это… Геллер!
     - Что ж, пришло время знакомиться, - сказал я. – Меня зовут Яцек Йоахим.
     - Вы… свиньи! – прохрипел Геллер.
    
     11
    
     Завтракать мы сели поздно. С нами был и Новаковский, который решительно отказался лежать в постели и так отчаянно протестовал, что Ханка Лебковская разрешила ему посидеть за столом. Только час назад я вернулся из Закопаного, где передал Геллера коллегам из Лодзи и принял участие в первом допросе. Вместе со мною приехал на полицейской машине и Климчок, помогавший своему зятю.
     Дождь не переставал, кажется, даже припустил еще сильнее. Климчок поставил на стол пустую стопку, вытер рукавом губы и с явной неохотой взялся за ручку двери.
     - Надо идти, старуха ждет, - вздохнул он. – Зять сам придет поблагодарить. Наверно, премию получит: такого бандита схватил. Конечно, с помощью общественности, - торопливо добавил он. Потом взглянул на меня и заключил: - И пана капитана, конечно.
     - Мне никакой благодарности не надо, - заявила бабушка.
     - Общественности тоже, - поддержал ее Лебковский.
     - И Бараньчика тоже забрали, - грустно продолжил Климчок. – Все знали, что он в Словакию похаживает. И никому это не мешало. А пан Геллер сразу же заявил, что это Бараньчик согласился провести его через границу. Плохой человек, злой. Никто его не спрашивал, а он сам нашего земляка выдал. Ей-богу!
     Он покивал головой и отправился восвояси, обрадованный премией зятя и огорченный подлостью в отношении Бараньчика. Ада и Ханка принесли кофейники. Дождь лил, как из ведра. Лебковский зажег свет. В одиннадцать часов утра!
     - Вы ведь не оставите меня, правда? – нарезая хлеб, сокрушенно спросила бабушка. – Еще пару дней посидите? Вот увидите, я скоро успокоюсь, забуду, что случилось… Только пару дней…
     - Ладно, бабуля, останемся, - сказал я. – По крайней мере, я.
     - И я, - произнес Янек Идзиковский.
     - И я, - добавил Лебковский.
     - А Юреку все равно нельзя никуда ехать, - сообщила Ада. – Может, все-таки распогодится? Хоть по горам походим…
     - Я бы на это не рассчитывала, - вмешалась Ханка. И скорее всего была права.
     Ханка заговорила с Адой! Мы все замерли, ожидая дальнейшего развития событий. И не ошиблись.
     - А на что ты рассчитываешь? – ехидно спросила Ада. – Что я удеру с Зыгмунтом в Словакию? Так ведь ты слышала: Бараньчика забрали. А без него туда не попасть.
     - Не понимаю, - растерялся Новаковский. – Зыгмунт, а что бы вы с нею делали в Словакии? Даже языка не знаете!
     - Я тоже не понимаю, - вздохнул Лебковский. – Может, Ханка нас просветит. Она уже вчера начала этот разговор, но тебе повезло, ты лежал без сознания и ничего не слышал.
     Ханка сидела растерянная, вся красная, как свекла.
     - Ну, ладно, - кивнула она. – Ну, сваляла дурака. Довольны? Или теперь будем говорить об этом до ужина?
     Мы все выжидательно посмотрели на Аду.
     - Ладно, хватит об этом, - тоже кивнула она. – Мне, во всяком случае, это не нужно.
     - Ну, я тоже лицо заинтересованное, - вмешался Лебковский. – Но после такой бурной ночи… Давайте объявим амнистию.
     - Вот и чудесно! – уже нормальным голосом заявила бабушка. – Я, Ханя, всегда верила Теофилу. А если даже не верила, делала вид, что все в порядке. И это всегда помогало.
     - Жизнь теперь другая, бабуля, - возразила Ханка. – Вы, наверно, ревновали, если дед Теофил два раза подряд танцевал с одной дамой кадриль.
     Бабушка снисходительно посмотрела ей в глаза.
     - Ты что думаешь, детка, все остальное – ваше изобретение?.. Ну, ладно, Зыгмунт прав, я согласна объявить амнистию. Кушайте, кушайте, кофе стынет. Как ты себя чувствуешь, Юречек? Сильно болит?
     - Да ну, ерунда. Со мной все в порядке. Помню, в детстве меня лошадь лягнула копытом по голове – и то уже через два дня бегал как ни в чем не бывало.
     - И все-таки, почему ты сразу всем не сказал? – спросила Ханка. – Вслух, открыто! Нет, решил шепнуть ему на ухо в темноте во время игры.
     - Да поймите же, я не был уверен, - Новаковский поморщился, видимо, чувствовал он себя все же не так хорошо, как старался нас уверить. – Это ведь серьезное обвинение. На пресс-конференции нам показали фото Геллера. Но, во-первых, я же не старался его запомнить, а во-вторых, одно дело фото и совсем другое – живой человек…Сперва у меня вообще и в мыслях ничего не было, только потом, когда заговорили о Геллере… Вот я и решил его проверить, причем именно в момент игры. Если бы он обиделся, вспылил, всегда можно было бы превратить все в шутку, мы ведь играли в Murder party… Да и потом, не я же скрывал свое настоящее имя, а они, - он указал на меня и Янека.
     - А что бы ты сделал на моем месте? – возразил Янек. - Приезжаю по приглашению, все меня приветствуют, упрекают, что приехал последним, сообщают, что уже и Новаковские, и Лебковские, и Идзиковские тут, так что заходи, Яцек, детка. Да скажи, Яцек Йоахим – это два имени, две фамилии или псевдоним…
     - Это уже камешек в мой огород, - отозвалась Ада.
     - Шуточки насчет фамилий всегда считала идиотскими, - глядя в потолок, заметила Ханка.
     - А мне смешно! У меня свое понимание юмора… Скажем, при твоем последнем скандале…
     - Тихо! – повысила голос бабушка. – Мы же объявили амнистию… Янек, твоя правда. Хотя нет. Надо было все же сказать.
     - Может быть, - согласился Идзиковский. – Но сперва меня это удивило, а потом…Потом даже показалось забавным. Я не понимал, что случилось. Даже вдруг стукнуло в голову, что существуют два Идзиковских. Из той же самой семьи. И что по каким-то причинам мы никогда раньше не встречались… Но на самом-то деле, это все письмо. Он получил письмо, которое пришло на мой старый адрес. Бабушка, ты отправила простое письмо или заказное?
     - Простое, детка, простое. Разве у меня есть время ходить лишний раз на почту? А тут просто бросила в ящик по дороге в магазин.
     - Ну вот, так я и подумал. Значит, он получил письмо. Жил, должно быть, в моей прежней квартире.
     - Не он там жил, - уточнил я. – Магда. Одна из его подружек. Она распечатала письмо и показала ему. Его заинтересовало наследство, но еще больше эти края… У него уже давно земля горела под ногами. А тут подвернулась такая удача: спрятаться в Буковине, рядом с границей, присвоить драгоценности и – поминай, как звали!
     При упоминании о Магде бабушка инстинктивно посмотрела наверх, в сторону комнаты, где эта подружка Геллера закончила свой земной путь, потом отвернулась и поежилась. Впрочем, и другим стало не по себе. Тело Магды забрали только на рассвете, вскоре после отъезда следственной группы.
     - Бедная Магда, - вздохнула Ада. – Это из-за нее мы так и не заподозрили его…
     - На это он и надеялся, - кивнул я. – С девушкой ему было безопаснее, ведь искали одинокого беглеца, а не симпатичную молодую пару. По случайности, даже имя совпало… Не могла же бабушка проверять документы у своих гостей!
     - Хорошо, что бабушка на всякий случай послала еще одно коротенькое письмо в тот библиографический ежеквартальник, - вступил в разговор Янек. – Геллер не знал о том письме и занервничал, когда бабушка о нем упомянула. Вы заметили? Он понятия не имел, что это за издание, стал бормотать о каких-то технических мелочах.
     - Если бы ты приехал с сестрой, Геллер сразу бы попался. Ему и так повезло, что ты любишь играть в прятки, - сказал я.
     - Моя сестра Магда сейчас живет в Гданьске, у нее двое детей и приехать она никак не могла.
     - Он наверняка наобещал своей подруге златые горы, - заметил я. – Она ему поверила, но все-таки держалась настороже. Знала его нрав. Во время нашей первой игры я случайно подслушал здесь, на веранде, разговор Геллера с тем контрабандистом. Но я там был не один, мне показалось, что кто-то еще спустился в темноте вниз. Наверно, это была Магда. Она сообразила, что Геллер не собирается брать ее с собой. Как видно, он ей сказал, что они скроются только следующей ночью, когда искать их будут уже не так старательно.
     - Ты прав, детка, - подтвердила бабушка. – Я как раз сидела у себя в комнате, пасьянс не получался. Третья и четвертая ступеньки скрипят по-особому, я их всегда узнаю. Так вот, когда вы играли в первый раз, трое спустились вниз и трое поднялись обратно наверх.
     - Должно быть, она ему пригрозила, - сказала Ада.
     - У нее был твердый характер, она только прикидывалась этаким цыпленком, который прячется под крылышко к братику. Это она забрала из тайника драгоценности и деньги. Когда Геллер спустился в подвал, он обнаружил, что тайник уже пуст.
     - Это точно, - вмешался Янек. – Я, как ты знаешь, шел за ним. Когда он увидел пустой тайник, вы бы слышали, как он ругался! Шепотом, но с такой злостью!.. Я оступился на лестнице, и тогда он набросился на меня.
     - И тем самым допустил серьезную ошибку, - снова взял слово я. – Но тут же прикинул, как можно ее исправить, и решил вроде бы поддаться. И тем самым бросить подозрение на кого-то из нас. Подозрение не только в воровстве. По-моему, именно там, в подвале, он впервые подумал о том, что Магда не позволит себя так просто обмануть. Кстати, когда он сидел тут, внизу, без рубашки, крепкий, мускулистый, как борец или штангист, мне показалось странным, что он потерпел поражение в драке.
     - Совершенно верно, - признался Янек. – Когда на нас полетели банки с вареньем, мне было уже совсем худо. Он сдавил мне горло, как курчонку. А потом неожиданно отпустил. Я ударил его изо всех сил и пустился бежать. Он не стал ни удерживать меня, ни догонять.
     - И тут ты вдруг подумал, что тебя могут принять за вора, так? – засмеялся я. – И подбросил свою пижамную куртку в мою комнату.
     - Мне казалось, что я действую очень хитро, - стал оправдываться Идзиковский. – Дверь твоей комнаты была приоткрыта… И вообще, я хотел только выиграть время, чтобы сообразить, как вести себя дальше. И понял, что играть в прятки становится опасно, что дело зашло слишком далеко.
     - Дело и вправду зашло далеко, - согласился я. – Когда я отправился к тебе, я не представлял, с кем имею дело: то ли с Геллером, то ли с каким-то другим преступником, который втерся в доверие к бабушке, чтобы присвоить наследство… Но тогда у меня еще не было оснований подозревать Геллера-Идзиковского, хотя серьезные сомнения насчет него уже появились. Он пошел наверх сразу же вслед за мной, верно? – обратился я к бабушке. – Как только узнал, что Магда стала действовать самостоятельно.
     - Да, он велел нам запереться в комнате и ждать, - проговорила Ханка вполголоса, словно готовый на все убийца еще прятался в доме. – Он хотел проверить, успокоилась ли Магда… А что было с нею? Почему она убежала, когда увидела вас?
     - Она в любом случае убежала бы, - объяснил я. – Она ведь не собиралась выдавать Геллера, хотела только пригрозить ему, предостеречь, заставить его забрать ее с собою. Если бы она осталась здесь, ее бы посадили в тюрьму как сообщницу убийцы. И ей удалось его припугнуть. Даже сильнее, чем хотелось… Когда я узнал, кто на самом деле Янек и продумал план действий, Геллер уже был готов на все. Он мигом проскользнул по коридору, убил Магду одним ударом ножа, забрал драгоценности и вернулся вниз. Что он вам сказал? Что Магда меня узнала? И что он планировал дальше? Схватить и обезвредить меня, отправиться самому вроде бы за милицией и – ищи ветра в поле!
     Воцарилось молчание. Мы задумчиво допивали кофе, мысленно вновь переживая события минувшей ночи и прикидывая возможные варианты.
     - Ну, ладно, - первой опомнилась Ада. – А ты, значит, капитан милиции, служишь в Варшаве, в Главном управлении? И не мог нам представиться?
     - А с какой стати? Впервые в жизни мог понаблюдать за Яцеком Йоахимом со стороны. Да как же отказаться от такого удовольствия! Тем более, что Геллером я не занимался, даже его фотографии никогда не видел, у меня своих забот хватает. Сперва мне все это даже нравилось.
     - Это я заметила, - пробормотала Ада.
     - Ну, все, хватит! – постановила бабушка. – Хватит об этом рассуждать. Пока, во всяком случае… Пока все это еще не остыло… Девчата, а что теперь? Сыграем партию?
     - Я что-то плохо себя чувствую, - торопливо сообщил Новаковский. – Пойду полежу…
     - Ну, поросенок! – Лебковский даже чмокнул от восхищения. – А я тебя на всякий случай провожу.
     - Пошли, Ханя, - встала бабушка. – Соберем посуду и сделаем всем крепкого кофе.
     Так мы остались с Адой одни.
     - Первый раз услышала, как Ханка перед кем-то извиняется, - сказала Ада. – Так что можешь убедиться, что я настоящий образец добродетели.
     - Хочешь втереть мне очки? Я с самого начала не верил Ханке.
     - Это еще почему? – поразилась Ада. – Неужто я в самом деле выгляжу этакой гордой матроной?
     - Как бы тебе объяснить… Ты хочешь иметь все сразу. И то, что тебе полагается, и то, что нравится.
     - Вот и имею. И то, и другое.
     - Ты уверена?
     Я подал ей огонек, прикуривая, она задержала мою руку.
     - Если нет, так буду иметь, - заключила она.
     В дверях появилась Ханка. Ада торопливо отпустила мою руку.
     - Извини, Ада, и не волнуйся, - сказала Ханка. – Зыгмунт это как-нибудь переживет.
     - Прекрати эти свои госпитальные шуточки, - со злостью бросила Ада.
     - Да ладно тебе! Меня такой расклад устраивает.
     - Ценю вашу откровенность, - вздохнув, обратился я к Ханке. – Вам бы еще побольше наблюдательности.
     - Спасибо за поддержку, - сказала Ада.
     Благодарить меня было не за что, на этот раз права, скорее всего, была Ханка.
     В комнате появилась бабушка с дымящимися чашками на подносе. Вся веранда наполнилась ароматом кофе.
     - Ханя, принеси-ка карты, - скомандовала бабушка. – Ты не забыл, Яцек, что обещал со мной играть?
     - Обещал-то я как Петр Ольшевский, - вздохнул я. – Но сыграть мы, конечно, сыграем. Тем более, что после обеда я еще раз съезжу в Закопане.
     - Меня с собой возьмешь? – спросила Ада. – Охота походить по магазинам.
     - Возьму, конечно.
     Ханка признательно взглянула на меня.
     Потом мы играли в бридж, поглядывая на заливаемые дождем окна.
     - Одна мелочь… - раскладывая карты, бормотала бабушка. – Да хотя бы одной масти… О-о, и дамочка есть…
     - Бабу-уля, - укоризненно протянул Лебковский.
     - Ну, так значит, я пас!
     - Бабуля! – возмутился Идзиковский.
     - Пас, - сказал и я. Сидевшая рядом Ада взяла мои карты.
     - Пас, - хором произнесли Идзиковский и болевшая за него Ханка.
     - Пас, - завершил круг Лебковский.
     - Ну, тогда я сыграю пики, - решила бабушка.
     - Бабуля! – воскликнули мы дружным хором.
    
     Перевод с польского сделан по книге: Jacek Joachim. “Krótka podróż”. Czytelnik, Warszawa, 1979.