Поначалу я ловила рыбу на гвоздик – папа боялся, что пятилетняя девочка поранится острым крючком. Рыбы объедали нацепленный на гвоздь хлеб и уплывали. Я долго не могла понять, в чём дело, пока какой-то мальчишка не закричал: «Ма, смотри какая дура, прицепила железяку и сидит уже три часа». Мой рёв убедил родителей, что пять лет – достаточно солидный возраст для рыбной ловли. И мы пошли покупать настоящую удочку.
     В магазине «Учтехприбор», где почему-то продавали снасти, какой-то пожилой дядечка, увидев мои сияющие глаза, отвёл меня в сторону и зашептал: «Обязательно добавляй в тесто подсолнечное масло, запомнила? Они это любят... Только – т-с-ссс. Никому. Обещаешь?» Я пообещала, и честно хранила секрет 45 лет.
     На базаре продавщица обмакнула горбушку в лужицу золотистой вязкой жидкости. Папа пожевал горбушку и сказал: «Пойдёт». Рыбам масло понравилось ещё больше, чем папе. Они толкались возле моей наживки, игнорируя деликатесных опарышей, навозных червей, мотылей, тараканов и помёт спортивных голубей, обработанный по специальной технологии. Хищные окуни и краснопёрки стаями переходили в вегетарианство ради крошечного комочка теста, пахнущего семечками. Впрочем, кто же не любит семечки.
     Я быстро научилась дальнему забросу лесы из-за спины, размашистой подсечке, распознаванию вида поклёвки и раздражённому сплёвыванию в воду вслед наглым шумным моторкам. Детское ведёрко не вмещало улов, часть рыбы мы насаживали на кукан – прут ивы, продёрнутый через рот и жабры. Рыбаки смотрели, как я тащу рыбные гроздья и дружно меня ненавидели. Зато полюбили дачные кошки: завидев, неслись, поднимая пыль, словно табун лошадей. Через месяц уже я гонялась за кошками. Кошки отрыгивали плотвой и отворачивались: в реке Казинка водилось множество рыбы, и вся она попадалась на мой крючок. Выбрасывать улов было жалко, поэтому нам приходилось доедать за кошками. Мама купила третью сковородку и целыми днями чистила мелкую рыбёшку. «Всё, – сказал папа, выуживая чешуйки из компота. – Будем делать таранку». Наша база отдыха была скомпонована из десятка покосившихся фанерных домиков, линялой вывески «Рассвет» и железного забора. Забор мы украсили гирляндами подлещиков и верховодок. Рядом с «Рассветом» стояла воинская часть, но и того, что солдаты не успевали утащить, хватало на целую зиму. Таранка хорошо шла под дождь и басни Крылова. Засушенные рыбные хвосты я использовала как закладки, и родители долго не могли понять, откуда на страницах новенького юбилейного издания жёлтые пятна.
     18 лет моим друзьям и родственникам не нужно было ломать голову, что мне дарить на день рождения. Выйдя замуж, я переехала жить к мужу. В новую квартиру я зашла с чемоданом, тремя спиннингами и пятью удочками. Семья моего увлечения не одобряла: «Нормальные женщины вяжут-вышивают, салфеточки у них, кружевные, повсюду разложены, а у нас в каждом углу, – муж, понизив голос, призносил с отвращением, – подсаки». Сын частично был согласен с мужем: ему нравилось играть с пойманными рыбами, которых он почему-то называл Люсями, но надоело каждый день есть рыбные тефтели. Перед отъездом в Израиль муж сказал: «С собой никаких удочек». – «Почемуууу», – заныла я, поспешно пряча в косметичку новенькие грузила. «Потому что 20 кг на человека. И вообще – глупости». Я напомнила, сколько, судя по письмам, стоит в Израиле свежая рыба – и отвоевала спиннинг с красной катушкой и любимую бамбуковую удочку. В самолёте удочка тыкалась в спины новых репатриантов, и все ругались. Я огрызалась, но до самого Израиля удочку из рук не выпускала. И только в Израиле я её выбросила. Вместе со спиннингом. Потому что перешла в противоположный лагерь.
     Плавать с рыбами в море оказалось гораздо приятнее, чем их ловить. Особенно в прозрачно-голубой, заштрихованной тысячью мальками воде. Рыбы повзрослее, поблёскивая серебристыми бочками, подплывали совсем близко и поедали хлеб прямо с руки. Людей они не боялись, даже присутствие рыбаков не учило их осторожности. Рыбаки бат-ямского залива делились на две категории: пакетные (в дрейфующий на воде целлофановый пакет крошишь хлеб, десять минут ожидания – получаешь улов сразу в упаковке, как в супермакете) и удочковые. К пакетным рыбакам я относилась со сдержанной неприязнью, а облепивших каменную гряду удочково-спиннинговых ненавидела. Мало того, что вытаскивают из воды твоих партнёров по плаванию, так ещё и нет гарантии, что крючок не вопьётся в какую-нибудь часть тела. Летом на зарвавшихся рыбаков всё-таки можно было найти управу. Стоило кому-нибудь из спасателей углядеть поплавок в неположенном месте, он сразу орал в рупор: «Вот сейчас, вот сейчас позову пакаха (инспектора). Он тебе покажет фокус-покус... Опа – и штраф 600 шекелей». 600 шекелей остужали пыл даже у самых азартных, и они беспрекословно сматывали свои удочки, бросив прощальный взгляд на невыловленную рыбу.
     В середине октября спасатели ушли в отпуск до мая, и рыбаки расползлись по всей территории пляжа. Но ненадолго. Зимние холодные ветры прогнали и рыбаков, и купальщиков. Остались самые стойкие. То есть я. И рыбак в зелёной панамке, зелёном прорезиненном комбинезоне и высоких, наверное, ещё советских сапогах. Рыбак стоял часами в воде, всегда на одном и том же месте, возле скалы. Там, где плаваю я. Вода возле скалы на полградуса теплее, думаю, из-за подводных течений. Полградуса не так уж много, но всё-таки. И рыбам это место тоже нравилось. И зелёному рыбаку. Однажды какой-то прохожий, глядя, как я пытаюсь увернуться от «подсечки», встал на мою защиту: «Адони, асур ладуг по...» Рыбак помотал головой: «Ани ло иврит» (я не иврит). Воодушевлённая поддержкой прохожего, я подплыла к резиновым сапогам: «Товарищ, – к зелёной панамке “господин” как-то не катило, – вам же сказали – здесь пляж. Перейдите, пожалуйста, на другое место. Вы мне очень мешаете плавать». Рыбак посмотрел на меня, как я когда-то на шумные моторки, раздражённо сплюнул в воду, процедил: «Сейчас никто не купается». И произвёл дальний заброс лесы. Из-за спины. Насаженный на крючок червяк просвистел мимо моей щеки. Я сказала злорадно: «Вот сейчас позову “пакаха”, опа – и штраф 600 шекелей». Зелёный комбинезон даже раздулся от возмущения: «Ах ты, сука! Такая с виду приличная женщина и такая сука! Тебя, наверное, мужик по ночам не трахает, так ты ко мне цепляешься». Я обрадовалась: именно так говорил герой моего последнего рассказа. Хороший я, однако, писатель. Знаю жизнь. Увидев мою улыбку, рыбак углубил образ. Мне стало уже не так весело, но я не отступила. Всё-таки зимой полградуса – это много.
     В середине декабря резко похолодало, как это часто бывает в Израиле. Зимне-летняя погода сменилась зимне-зимней. Ветер раскачивал пальмы и ломал прохожим зонты. Моя кепка, сделав несколько пробных витков на тротуаре, воспарила, словно воздушный шарик, и исчезла между домами. Берег был пуст. Только сумасшедший станет купаться в такую погоду. Я собралась возвращаться, но увидела зелёный комбинезон, нерешительно топчущийся на берегу. Комбинезон тоже заметил меня – и шагнул в воду. Я зашла в воду на 30 секунд позже, но к месту тёплого течения добралась первой. Море бурлило, как стиральная машина, и мешало нам с рыбаком мешать друг другу.
     Буря затихла так же резко, как и началась. Уже через несколько дней пальмы успокоились, вовсю жарило солнце, но вода не прогревалась, и проплавать более получаса мне не удавалось. Даже в специально купленных резиновых носках. Мой противник тоже вооружился, сменив удочку на спиннинг. Блесна падала в воду, как снаряд, и обещанный мной рыбаку штраф возрос до 2000 шекелей. А я сама стала «главным работником муниципалитета, ответственным за штраф рыбаков». На 2000 шекелей «зелёный комбинезон» реагировал всё тем же матом, но не сдавался.
     К середине зимы море остыло ещё больше, и я плавала взад-вперёд по совсем маленькому участку, который казался немного теплее. Словно Серая Шейка из сказки.
     Если только можно проводить аналогию между молоденькой уточкой и женщиной на пятом десятке. Мой противник тоже, видимо, замерзал: дул на посиневшие руки и всё чаще доставал из нагрудного кармана флягу. Идея со спиртным мне понравилась, и я стала класть в пляжную сумку бутылку водки. Пять глотков обжигающей жидкости (два до купания, три после) позволяли проплавать целых сорок минут. В семнадцатиградусной воде! Ну, в семнадцати-с-половиной градусной. Рыбак не мог не отметить мои спортивные рекорды: «От противная баба... Все нормальные женщины зимой дома сидят, вяжут-вышивают. А эта в собачий холод специально таскается, чтобы мне мешать. Я ж эту рыбу ем! Из-за тебя, лахудры, третий месяц от голода маюсь...» Я посмотрела на толстые, красные щёки рыбоеда, на его пальцы-сосиски, сжавшие серебристое тельце, чтобы снять с крючка, и меня затошнило. Так завязавший курильщик не может переносить табачный дым. Ну только попадись мне на суше... Я те покажу «лахудру»! Но к моменту, когда я, посиневшая, выходила из воды, враг всегда куда-то исчезал. Наверное, всё же опасался штрафа.
     Однажды мне повезло. Припарковав свой новенький серебристый «фокус» рядом с исцарапанной, пожелтевшей от старости Субару, я увидела Его, влезающим в зелёный комбинезон. Застегнул пуговицы, достал спиннинг... Я выскочила из своей машины и походила перед рыбаком, раздражённо сплёвывая. На суше мой противник чувствовал себя менее уверенно, растерянно оглядывался и даже не матерился. Решив закрепить победу, я нырнула в «фокус». Зимой моя машина напоминает нечто среднее между одёжным шкафом и мусорной свалкой. Найти в ней что-либо совсем непросто, но я в конце отыскала какой-то старый бланк и ручку. Сделала ещё несколько кругов вокруг ошарашенного рыбака. Хмуря брови и покачивая головой, записала номер «субару». Сфотографировала мобильником спиннинг и вернулась в машину надевать купальник. В окошко кто-то робко постучал. Я, быстро прикрывшись полотенцем, опустила стекло. Ага! Испугался! Сейчас будет просить прощения...
     Рыбак, нагнувшись, и растерянно глядя на разбросанные по сиденьям полотенца, куртки и пустые бутылки из-под водки, испуганно произнёс: «Слиха, анахну макирим?» (Простите, мы знакомы?). И как я их перепутала? У этого зелёный комбинезон, а у того – зелёный с белыми пуговицами...
     Комбинезон с белыми пуговицами не пришёл. Я прошлась вдоль кромки воды. Поле боя пустовало, и даже рогатина для закидушки исчезла. Не может быть! Он же никогда не опаздывает... Неужели сдался? Я посмотрела на часы. Чёрт, это я, не рассчитав время, явилась на сорок минут раньше. Ну ничего, подождём. Мне, кажется, есть чем заняться. Если только найду... Моя огромная пляжная сумка по захламлённости – нечто среднее между одёжным шкафом и моим «фордом». Но всё-таки, покопавшись, я выудила из неё нужный пакет. Прикинула размеры. Размотала клубок. И начала вязать правый рукав будущего свитера. Иногда всё-таки хочется побыть нормальной женщиной. Хотя бы сорок минут.