Начинало смеркаться. Спала жара, днем доводившая до одури немногочисленных европейских туристов, не привычных к климату островов Карибского моря. В воздухе висело ленивое марево, а с океана уже начинал дуть тревожный тропический ветер. Там и сям на пляже и со стороны городка слышалось щебетание местных жителей, возвращавшихся домой с рынка, где они торговали фруктами, рыбой и сувенирами. В это время в пустом баре с мерцающим тусклым неоном названием "Фресита" сидел над начатым седьмым стаканом рома единственный посетитель. Это был пухлый полуоблысевший мужчина-европеец лет сорока-сорока пяти, одетый в кричащую гавайскую рубаху. Его явно что-то мучило. Это можно было сказать наверняка, взглянув на его тяжелую взъерошенную голову, покачивающуюся из стороны в сторону, хаотичное вращение глаз под очками и длинные мясистые пальцы, нервно отбивающие дробь по гладкой поверхности стола. Это последнее обстоятельство сильно раздражало молодого бармена-креола, хлопочущего за стойкой. Но тот терпел - каждый клиент, а особенно европеец, был священен...
     Ничто не нарушало спокойствия, кроме мелодичного звона отправляемых на свое место бокалов и тихого гудения кондиционера. Вдруг дверь скрипнула, после чего послышалось мягкое приветливое шуршание пальмового листа, небрежно брошенного на пол у входа. За этими звуками последовало появление высокого загорелого человека в белом шелковом костюме. На вид ему было лет семьдесят, но выглядел он хорошо; к тому же все в его облике говорило о безупречном вкусе и состоятельности. Он явно не был местным - скорее напоминал одного из американских режиссеров, временами заглядывавших в этот заброшенный райский уголок в поисках съемочной площадки. Во всем этом не было совершенно ничего необычного - кроме того, что бармен, имевший репутацию услужливого и исполнительного человека, не обратил на нового клиента ни малейшего внимания.
     Кроме бармена и пьющего ром мужчины, в баре не было ни души; однако посетитель прямиком двинулся к пьющему. Подойдя, он сначала посмотрел на стул напротив, потом перевел взгляд на пухлого мужчину, беззвучно осведомляясь, можно ли присесть. Тот поднял на него туманный взгляд, полускрытый запотевшими стеклами очков. Кивнул.
     Когда пожилой посетитель расположился напротив, пухлый вытер со лба пот и прошептал:
     - Я не знаю, кто вы, и как отнесетесь к моей навязчивости, но мне это - прошу прощения! - безразлично. Мне очень нужно поговорить.
     Эти слова прозвучали как отрывок заученной речи, что говорило о том, что мужчина ЖДАЛ. Теперь он был решительно настроен на откровенность - ожидание и седьмой по счету стакан рома сделали свое дело. Он слегка придвинул свой стул к столику и подался вперед, укоротив расстояние между собой и собеседником. Затем он боязливо огляделся по сторонам, словно опасаясь любопытных ушей. Маневр был абсолютно бесполезен, так как единственная пара чужих ушей в зале принадлежала бармену, протирающему бокалы за стойкой на почтительном расстоянии, и явно радующемуся тому, что нервный посетитель, наконец, перестал барабанить пальцами по столу.
     Пожилой господин отреагировал на реплику пухлого мягкой полуулыбкой, не сказав при этом ни слова. «Отлично! Значит, по-испански понимает!» - лихорадочно подумал мужчина и стал быстро говорить, что опять же наводило на мысль о заученном тексте.
     - Выслушайте меня, и, возможно, мне станет немного легче. Начну сначала, без отступлений...
     Пожилой собеседник придвинулся ближе и прищурился, всем видом показывая, что внимательно слушает. Воодушевившись, пухлый продолжил.
     - Итак... Я - журналист-обозреватель, работаю в одном довольно известном западноевропейском аналитическом издании. Моя специализация - постсоветское пространство, страны восточной Европы и Балканы. Но, видите ли, я всегда предпочитал путешествовать в свое удовольствие (о, тропики!), а пыльные автомобили и изрешеченые пулями фасады - это то, что менее всего согревает мою душу. Но когда я пишу, я красноречив. Что там - мне просто нет равных!
     Он довольно крякнул и продолжил рассказ.
     - А что до достоверности... Она в наш век достигается легко - не то, что раньше! Виртуальная система навигации Google Earth (если вы понимаете, о чем я), пара душещипательных бесед с косовскими и грузинскими солдатиками - и как будто сам побывал в горячей точке! А что до восточноевропейских дел... В моей стране любая горничная, нянька или строитель-гастарбайтер готовы прибежать по первому свисту и за скромную плату выполнить отличную работу. Видите ли, у большинства из них высшее образование... Читатели нашего журнала не очень требовательны и любопытны, особенно если дело касается зарубежных стран. Для них главное - успокоить себя тем, что ТАМ живут варвары, а у них самих все в полном порядке. О, я кормил их жареным! Все это хорошо продавалось и издавалось, а я снискал славу вдумчивого исследователя и едва ли не героя всех горячих точек в той части планеты. В моей стране глубоко не копают...
     Он взглянул на внимательное лицо своего слушателя, и, словно внезапно протрезвев, перешел на гнусавый шепот:
     - Но ведь это между нами, правда? - он несколько раз оглянулся по сторонам.
     Собеседник ничего не сказал, только слегка наклонил голову в знак согласия.
     - Вот и хорошо! - сказал журналист, значительно повеселев.
     То, что его собеседник не произнес ни слова, совсем не смущало его. Скорее наоборот - воодушевляло. Он явно не представлял себе разговора в форме диалога...
     - Все шло как обычно - размеренный ритм, поездки, высокий стабильный заработок, теннис по выходным - в общем, вы представляете, - продолжил он. - Пока полгода назад в доме напротив не поселилась семья. Они были венграми. Это я выяснил позже, познакомившись с ними и вмиг очаровав их тем, что занимаюсь странами Восточной Европы. Они пригласили меня на ужин, рассказали о том, что в свое время были диссидентами... Очень хвалили свою пятнадцатилетнюю дочь… Если мне не изменяет память, ее звали Александра... Или Вероника... Впрочем, какая теперь разница! «Талантлива до слез, виолончелистка, собирается поступать в парижскую консерваторию имени Рахманинова, просто умница!»… На следующий день они снова пригласили меня. Мы разговаривали, пили токайское вино... В тот вечер я впервые увидел ее. Кажется, собиралась на вечеринку с друзьями. Я взглянул на нее, и у меня возникло чувство, что я сам стал пятнадцатилетним. Все доступно! Все дозволено. Я - ее ровесник. Наглый и дерзкий. Почему бы и нет?! Возраст ведь зависит от ощущений. Мне – пятнадцать! Так я тогда и думал... Веселые, слегка отрешенные карие глаза, иссиня-черные волосы, короткая стрижка под мальчика, две родинки - у складки губ и под левым глазом. И сложена она была как древнегреческая статуя, как те изваяния, на которые я любовался в музеях, будучи подростком. Знаете, мне особенно нравилось забегать за всех этих Венер и смотреть на них ТАМ... Это, знаете ли, совершенно иной ракурс. Каждый раз я надеялся, что скульптор не стал тратить время и мрамор на туники, хитоны и прочую дребедень.
     Собеседник ухмыльнулся и положил ладони на колени.
     - Да, вы правы, я отвлекаюсь... Итак, она подолгу репетировала - каждый день, сидя у незашторенного окна, что напротив моего. Повернувшись к нему спиной - лицом к нотам и виолончели. Честно говоря, я никогда не хотел услышать, как она играет. Мне было наплевать на ее виолончель! Я не люблю музыку и ничего в ней не смыслю. Мне приятен разве что тягучий лаундж с примесью характерных вздохов и стонов в полумраке бара, когда ты потягиваешь коктейль и представляешь себя в объятиях юной и готовой на все красотки… Но не будем отвлекаться. Мне гораздо приятнее было смотреть, как контуры девчонки, когда та привставала, повторяют очертания инструмента... Чуть-чуть ниже спины... Особенно если она была в двухцветных брюках - красное и черное. Вам скорее всего неинтересно, но в моем цифровом фотоаппарате до сих пор есть папка, содержащая двести, а может триста фотографий. Четкие, расплывчатые, десятки ракурсов и расстояний, красно-черные брюки, облегающее серое платье, часть ее тела, с которой я так сроднился... Как-то раз она застала меня за фотографированием. На следующий день, на вопрос, почему исподтишка, я непринужденно ответил что-то вроде «фоторепортеру важна жизнь, живые мговения в каждом их проявлении!». На досуге я предавался мечтам и мыслям, что достоин награды за бесполезно (в ЭТОМ плане) прожитые годы. Понимаете, в чем дело. В юности я был ужасно стеснителен... Потом меня захватила карьера... Да... Тогда была молодость, роскошная русая шевелюра и осиная талия - сейчас, как ни печально, нет ни того, ни другого, ни третьего. Но появились другие достоинства - я осмелел, к тому же мой авторитет, то, как она смотрела мне в рот, ловя каждое слово, и уважение ко мне ее родителей, - все играло мне на руку. И вот, однажды мы остались одни. В тот вечер она сидела у меня в гостиной и допоздна переводила какую-то чепуху про вступление в Европейский Союз из дрянной венгерской газетенки пятилетней давности (языковая практика - поддержка со стороны родителей!), за что я угостил ее шампанским и дал возможность заработать небольшую прибавку к карманным деньгам («О, это на собрание сочинений Мендельсона-Бартольди - пять виниловых пластинок; знаете, я не доверяю эм-пэ-тройкам, они искажают звук!» - объявила она). Она была явно расположена ко мне, улыбалась, интересничала. Я подумал, что это потрясающая возможность получить то, что я ЗАСЛУЖИЛ. Не знаю, о чем думала она, но мне было все равно! Ее пятнадцать лет, впервые попробованное марочное шампанское (никакой Токай не сравнится с этим блаженством!) и фейерверк моих рассуждений об античной философии и реальных властителях мира - все это настолько закружило ее в водовороте неизведанных чувств, что я окончательно собрался с духом. Она готова! Но я все же не решился атаковать ее на пике ее радости. Все произошло, когда она, устав от феерии, задремала на кушетке. Не заснула, нет... Это произошло, но как-то очень быстро, почти молниеносно. Поначалу, когда мои руки скользнули под ее платье, она пыталась их убрать, согнать с себя как назойливую муху (что меня немного обидело...). Но потом сон победил, и я тихо отпраздновал победу вместе с ним...
     На лице пухлого смешались сладострастие и чувство вины. Он странно улыбался и смотрел в пол, так что его пожилому собеседнику были видны только покрасневшие кончики его ушей.
     - Да... Потом расплакалась. Убежала... Я лишь пожал плечами и - щелк! - запер за ней дверь. Я был странно горд собой и чувствовал себя посвященным. Странное чувство силы... Раньше у меня пылали уши, когда я слушал рассказы приятелей, преподававших в университете. «Я не соблазняю - хм! - своих студенток направо и налево; это возможно только тогда, когда пробегает искорка». И я! Теперь я понимал! Разумеется, я никогда не унижусь до «направо и налево» - только если пробежит искра и вспыхнет пламя!.. Потом я вышел, завернул в ресторанчик рядом с домом, в мгновение ока съел там огромную тарелку спагетти под каким-то пахучим сладким соусом. Потом заказал вторую и так же молниеносно уничтожил, не заботясь о талии, которая уже была далеко не в лучшем состоянии. Остальное... Я не думал ни о правосудии, ни о реакции родственников. «Скарлетт О'Хара подумает об этом завтра!» Мне было просто хорошо - разве что-то другое имело значение?
     «Скарлетт О'Хара» покачал головой, пространно улыбнулся и продолжил.
     - Потом я отправился домой и лег спать, замирая от наслаждения (после плотного ужина!) и... немного от страха. Тогда я еще не представлял себе... Но не будем забегать вперед. Наутро я проснулся с криком «Эврика!» Видите ли, до сих пор я не представлял, что мне дает влиятельное положение моего журнала и мой «героический» статус. Я открыл записную книжку, нашел три заветные буквы, затем позвонил определенным людям из определенных служб. Понимаете, за годы работы у меня появились хорошие знакомые среди этих людей, которых я считал богами - всезнающими и всесильными.
     Пухлый вздохнул.
     - В тот же день моя венгерская семья просто исчезла. Больше я о них ничего не слышал... Затем я полностью успокоился и какое-то время был безумно счастлив. Я буквально одуревал от собственной силы и значимости. И от безнаказанности. Мои страхи, юношеские тревоги и даже беспокойство по поводу утраты волос и осиной талии - все, все ушло, растворилось в безумии вседозволенности, разыгравшемся у меня в голове. Я участвовал в светских раутах и работал с удвоенной энергией. Даже пару раз выступил по радио, на что раньше просто не мог решиться... Но это продолжалось недолго...
     Тут он резко замолчал и залпом выпил остатки содержимого своего стакана.
     - Теперь я перейду к той части своей истории, которая, возможно, заставит вас подумать, что я сумасшедший...
     Пожилой господин напрягся, но, опять же, не произнес ни слова.
     - Все ЭТО началось однажды ночью, когда, лежа в постели, я вдруг почувствовал тепло. Ощущение было приятным, но странным - как будто это тепло шло не извне, а рождалось где-то внутри меня... Немного позже мне в нос ударил аромат жасмина. Он был таким сильным, что у меня на глазах выступили слезы. Сквозь дремоту промелькнуло воспоминание о доме с садом где-то на юге, где я ребенком проводил летние каникулы. Там было море... Днем мы со старшим приятелем выходили в открытое море на крошечной яхте, а по вечерам, лежа в кровати, мечтали о дальних морях и больших кораблях.
     Пожилой господин летуче улыбнулся. Журналист продолжал.
     - Но я отвлекся... Наутро после странного сновидения было ощущение чего-то приятного, но... тревожного. Я не находил себе места. Однако уже к полудню все рассеялось.
     Он сморщил лицо в горькой гримасе, как будто собирался заплакать.
     - Тем вечером я отправился спать раньше обычного - был трудный день. Мне удалось заснуть и немного подремать... Не помню, как долго я спал. Проснулся я среди ночи - от того же тепла и жасминового аромата. И еще оттого, что мне в глаза бил лунный свет… Я резко открыл глаза. И увидел ЕЕ. Она стояла посреди комнаты. Меня как будто парализовало. Я чувствовал, как моя температура ползет вверх. Я не мог отвести глаз. Внешне она напоминала ту девушку из Венгрии. Александра... Или Вероника... Но она как будто стала на пятнадцать-двадцать лет старше. Но... те же короткие черные волосы, блестящие карие глаза, немного отрешенный взгляд. Одета она была празднично - в темно-синее вечернее платье с узором из кружев и стразов. Я лежал, не смея пошевелиться. Затем она молча повернулась, отошла в угол комнаты, где чернел какой-то довольно большой предмет. Как я понял пару секунд спустя, это была виолончель. Так же, не говоря ни слова, она грациозно опустилась на стул. Тихо зашуршал подол ее платья. Потом она взяла смычок и начала играть. Когда она играла, ее руки переливались серебром в свете луны. А эта мелодия... Она была какая-то простая и умиротворяющая. Но мне было не до покоя. Я зажмурился. Вскоре музыка стихла, и я решился открыть глаза. В комнате никого не было… Я проглотил пол-пузырька успокоительных таблеток, потом заснул... Наутро проснулся совершенно разбитым, позвонил в редакцию и сказал, что болен… Естественно, я никому об этом не рассказывал. Ни тогда, ни... позже. Даже к врачу не обращался. К тому же, какое-то время она не появлялась. Около недели я был спокоен, даже повеселел. О том событии думал, как о дурном сне после трудного дня… Но затем она вернулась!
     Он тяжело задышал, а затем, овладев собой, продолжил.
     - И уже не уходила! Моему покою пришел конец. Но я стойко хранил молчание. Боялся рассказывать. Поначалу дело было даже не в том, что меня могли принять за сумасшедшего. Понимаете, врачи, полиция, соседи, друзья... Я не знал, с ЧЕМ имею дело, и что может произойти, поделись я с кем-нибудь... Но я принял, как мне казалось, все меры предосторожности. Убрал в подвал все острые и тяжелые предметы. Время от времени отключал электричество и воду. Обедал и ужинал только в кафе. Я даже натянул во дворе брезент на случай если пришлось бы прыгать из окна. Вот вы улыбаетесь... Да, я согласен, ребячество. Сейчас я и сам понимаю, что, задумай она сделать что-нибудь ТАКОЕ, она легко нашла бы способ. Да что же я опять говорю - она ведь даже не реальна! Но войдите в мое положение - я сходил с ума.
     Шли дни. Она стала приходить каждую ночь. Постепенно ее мир начал заполнять все. Я больше не принадлежал себе. Я был гостем в собственном доме. Я лежал в постели, зажмурившись, без сна. Я не видел ее, изо всех сил старался не открывать глаз, но слышал, как она играет. Бывали, правда, ночи, когда она не играла, а просто бродила по квартире - мелкими, чуть слышными шажками, как официантка-китаянка в азиатском ресторане. Или сидела, смотрела в окно и шевелила губами – видимо, что-то беззвучно говоря. Я чувствовал каждое ее движение. Я знал, что она рядом со мной. Но больше всего меня пугало – просто доводило до безумия! – ее бездействие по отношению ко мне. Знаете, в кино такие существа обычно убивают людей, но тут… ЧЕГО ЖЕ ОНА ХОТЕЛА?.. С наступлением утра я поспешно собирался и уходил в офис, где мне перепадало несколько часов сна... Но и там я вскоре лишился покоя. Да, это кажется странным - ведь ЕЕ там не было. Но тем не менее... Сначала в моей голове стал звучать «ноктюрн» - так я про себя назвал произведение, которое исполняла виолончелистка. А потом... Мне начало казаться, что все, включая самого мелкого секретаря в моей редакции, видят меня насквозь, тычут пальцами, грозят дисквалификацией или что-то в этом роде. Каждый взгляд казался мне полным ядовитых насмешек... Был момент, когда мне вспомнился один итальянский паренек, в свое время служивший миротворцем в Косово. Во время какой-то пресс-конференции я запальчиво рассказывал о тех событиях, вернее, читал доклад - это была замечательная подборка из газетных статей, как мне казалось, одна из моих лучших работ. Так вот, на середине рассказа он сверкнул глазами, вскочил с места и крикнул что-то вроде: «Да как ты смеешь! Я там был, черт возьми! И кого они держат у себя в редакции!»… Затем он выбежал из зала, хлопнув дверью. Тогда инцидент замяли, и я о нем забыл, но с ЕЕ приходом этот Микеле или Даниеле вновь стал сверлить меня укоризненным взглядом из глубин моей памяти... Боже правый, еще какое-то время назад я бы никому и ни за что бы об этом не рассказал! Но сейчас... Сейчас...Были и другие стыдные видения... Но чаще всего, конечно, передо мной возникал недоуменный, испуганный взгляд юной венгерской виолончелистки. Именно такой, каким он был в ТОТ вечер.
     Он напряженно переводил взгляд то на пустой стакан, то на собеседника. Тот по-прежнему был нем.
     - Я стал отпрашиваться в командировки... – скороговоркой, как и до этого, продолжал пухлый. - Не успев вернуться из одной, сразу уезжал в следующую. Редакторы удивлялись моему рвению, но, тем не менее, удовлетворяли мои просьбы. Я также проводил много времени у родителей - они живут в загородном доме, километрах в пятидесяти от меня. Я пытался заглушить эту мелодию, преследовавшую меня везде - в самолете, в библиотеках, на экскурсиях, в родительском доме. Я по-прежнему не знал, кто композитор - как уже говорил, никогда не интересовался музыкой! Я старался сосредоточиться на работе. Я постоянно включал любимый лаундж. Да... Он лишь на короткое время избавлял меня, даже расслаблял, но потом все возвращалось. Я пытался изучать иностранные языки, но чертова мелодия прорывалась сквозь чеканные звуки непонятных диалогов. Поверьте мне, это стало настоящей пыткой.
     Он перевел дыхание.
     - Больше сказать нечего. Да и стоит ли? Спасибо, что выслушали мою историю. Я завтра улетаю, и почти было отчаялся. Мне так хотелось найти кого-нибудь не дома, в Западной Европе, где меня бы тут же записали в безумцы, а здесь, на этом дивном экзотическом острове, где люди еще склонны верить в невероятное. Я всегда чувствовал свое превосходство над жителями этих ананасово-банановых островов, но сейчас...
     Не закончив фразы, он завращал глазами, и его лицо приняло крайне обеспокоенное выражение.
     - Вот, кажется, опять эта музыка... - он настороженно слушал и одновременно бормотал. - Пусть это будет неправдой!.. Ну пожалуйста, пусть это я буду слишком пьян!
     Тут пожилой господин привстал и с неподдельным интересом стал разглядывать что-то через плечо собеседника. Тот вздрогнул. Он вдруг ДОГАДАЛСЯ.
     - Она здесь?! Вы хотите сказать, что видите ее? О, Господи! - взвыл он.
     Несчастный резко вскочил, опрокинул стул и помчался прочь, заставляя себя не оборачиваться. А потом долго бежал, бежал, бежал по пальмово-райскому побережью, пока не обессилел и не уснул мертвым сном на еще теплом песке. В лагуне перешептывались и хихикали волны...
     Когда его самолет взмыл в воздух, было около восьми вечера по местному времени. На следующий день, примерно в полдень, он подошел к двери своего дома, который на мнговение показался ему каким-то чужим.
     Он едва успел перешагнуть порог подъезда, как ему навстречу вышла миловидная молодая женщина. Он сразу же ее узнал. Это была соседка, жившая этажом выше. Они редко пересекались - в основном, когда дело касалось бытовых вопросов. Она широко улыбнулась.
     - А, это вы! Я как раз хотела с вами поговорить кое о чем.
     Тут ее улыбка растаяла. Он насторожился.
     - В чем дело?
     - Понимаете... Я хотела бы вас попросить больше не устраивать вечеринки с музыкой в три часа ночи...
     Он вздрогнул.
     - Простите?
     - Вы знаете, что у меня маленький ребенок. Сегодня ночью ему мешала уснуть... виолончель. Насколько я поняла, музыка доносилась из вашей квартиры. Я вышла, постучала в дверь, но никто не открыл. Когда я спустилась во второй раз, музыка прекратилась, и я решила больше вас не тревожить. Поднялась к себе и уложила мальчика.
     Соседка задумалась.
     - Вообще-то, я очень люблю и ценю классическую музыку, особенно Мендельсона-Бартольди. Я сразу же узнала «Песню без слов для виолончели и фортепиано». Дивное исполнение... Но поймите, в такой поздний час... В следующий раз постарайтесь быть потише, хорошо? Или устраивайте подобные концерты пораньше.
     Он стоял напротив женщины и глупо улыбался, не в силах произнести ни слова.
     - Ладно... Я бы с удовольствием поболтала с вами подольше, но спешу! - быстро выпалила соседка и упорхнула.
     Он с трудом поднялся на свой этаж и в изнеможении опустился на пол у входной двери. Сколько он там просидел - час? два? - он не знал. Достать ключ и открыть дверь казалось ему катастрофой.
     Тут его осенило. Он достал из дорожного рюкзака телефон и набрал номер приятеля из редакции. Посмотрел на часы. Как раз начался обеденный перерыв - он успеет...
     - Ну и вид у тебя! Ты или перепил, или недоспал или и то и другое! - расхохотался тот, увидев друга в полузабытьи сидящим на лестнице. - Хорошо! Выкладывай, что там у тебя. Что случилось?
     - Понимаешь... Я отлучусь ненадолго. А ты... Я сказал, что просьба будет немного странной. Зайди ко мне в квартиру и посмотри, что там и как. Потом позвони мне.
     - А что я собственно должен там найти? Не хочешь ли ты сказать, что у тебя дома кто-то повесился? - настороженно спросил приятель.
     - Нет... нет, что ты! Мне кажется, там проблемы с сантехникой, и я залил соседей. Да и у меня, наверно, потоп. И... сейчас я просто не готов к этому зрелищу.
     - А... Вот в чем дело! – расхохотался приятель. - От тебя можно было ожидать. Ты у нас всегда был беспомощен в быту. Ладно, договорились! Иди, успокой нервы. Я позвоню.
     Он едва успел перейти улицу и усесться на скамейку возле районной библиотеки, как раздался телефонный звонок. Первый, второй сигнал... После третьего он почувствовал, что готов.
     Голос приятеля был на удивление бодрым, даже веселым. Это насторожило его еще больше.
     - А ты молодец! - смеялся он. - Надо же, скрыл от всех, что у тебя появилась подружка!
     - П-подружка? Ты о чем?
     - Хватит притворяться!.. Так, докладываю обо всем. С трубами все в порядке, ты никого не залил. И быстро беги домой - у тебя тут целый майский сад! Должен сказать, что твоя девушка - большой оригинал. Подумать только! Семь или восемь букетов свежего жасмина, и это в ноябре! Благоухает, как в раю...
     - Ч-что? - пухлый вдруг понял, что перестает соображать.
     - Да. Прости, что выдал. Скорее всего, это должно было быть сюрпризом. И ты знаешь, чем перевязаны все букеты? Тонкими металлическими жгутами, закрученными в спирали. У меня такое впечатление, что это струны – то ли от скрипки, то ли от виолончели...
     ...Резкое нажатие красной кнопки на сотовом телефоне означало – «звонок окончен». Он собрал последние силы и помчался на автобус, который шел в аэропорт. Первым рейсом! Туда, в жару, в тропики, в деревянный бар на берегу океана. Еще раз увидеть того пожилого господина!
     «Кем бы он ни был, мне плевать - он единственный, кто у меня есть во всем этом проклятом мире!» - думал он, запрыгивая в автобус.
     ... Прилетев, он прямиком помчался в тот самый бар возле лагуны, где совсем недавно без утайки рассказал молчаливому господину свою историю. Выведать все, найти его - во что бы это не стало!
     Ворвавшись в бар, он увидел того же самого официанта-креола. Тот добродушно улыбнулся.
     - А... Это опять вы! Заказывать будете? То же, что и позавчера?
     - Нет! Вы... Вы помните того пожилого мужчину, с которым я говорил в тот вечер? Вы знаете, кто он? Где я могу его найти? – запинаясь, дико вращая глазами, прошептал пухлый.
     Бармен удивился.
     - Что? О чем это вы? Не было никакого мужчины... Вы выпили семь стаканов рома, потом в течение часа или полутора часов бормотали что-то про себя. Я решил не мешать. Потом вы вскочили, как сумасшедший, и убежали. Я еще - простите! - подумал: «Вот что с людьми делает пьянство!»...
     Бармен с беззлобной усмешкой пробормотал:
     - Да… После семи стаканов рома и зеленых человечков можно увидеть…
     Но пухлый не слышал этих слов. Он закрыл глаза и почувствовал, будто его уносят волны. Уносят куда-то в неведомую даль, где чисто и светло.
     Совершенно оглушенный, шатаясь, он вышел на берег. И тут он увидел, что на поваленной ветром пальме, повернувшись лицом к океану, сидят двое – молодой широкоплечий мужчина в белоснежной рубашке навыпуск и маленький рыжеволосый мальчик лет десяти. Рука мужчины расслабленно покоилась на плече мальчика, а тот тем временем что-то быстро говорил, дрожа от радостного возбуждения. Вдруг мальчик обернулся и взглянул на него – вспотевшего, ничего не соображающего – ясными серо-голубыми глазами.
     «Боже мой, ведь это я! Лет тридцать пять тому назад!» - мысленно воскликнул он. - «А тот, другой, кто же?!..»
     В то же мгновение оба собеседника поднялись и побрели вдоль берега. Через несколько минут они исчезли из виду. Волны, как обычно, перешептываясь о чем-то своем, смывали их следы. А он встречал и провожал взглядом белые гребешки, даже не осознавая, что его лицо озарено безмятежной улыбкой.
     Сев в обшарпанный автобус, идущий в аэропорт, он достал из рюкзака лист бумаги и ручку; затем аккуратно вывел два слова - "чистосердечное признание".
     ...Дорога от бара в лагуне до аэропорта заняла час. Как он вспоминал позже, уже будучи под стражей, это был самый счастливый час в его жизни...
     Париж, ноябрь 2009 г. и октябрь 2012 г.