1.
     Это произошло теплым майским вечером. Двенадцатилетняя шестиклассница Сабина сидела за письменным столом, задумчиво вертя в руках авторучку, наполненную ароматными чернилами. Это был не только последний писк моды среди школьниц, но и риск навлечь на себя гнев особо сварливых учителей. Но что значит мнение учителя – даже самого строгого, - когда ты вступаешь в чудесную и жуткую подростковую пору, когда для одних главное – обладать всем самым лучшим, а для других – всего лишь заслужить небрежную похвалу более авантажных сверстников? Ровным счетом ничего. Девочка, которая принадлежала скорее ко второй категории (не отверженная, но с намертво прилепившимся ярлыком «не от мира сего», поскольку неровно училась, была склонна к мечтательности и, по возможности, избегала общих мероприятий), была горда тем, что ее лиловые чернила, испускавшие едко-сладкий химический запах, удостоились короткого «оу!» одноклассницы - яркой златовласки, носившей кофточки с сумасшедшими аппликациями и выдувавшей самые ароматные пузыри жевательной резинки. Хоть какой-то социальный плюс. Большего и не нужно.
     К тому же, с недавнего времени Сабине было чем занять свои мысли и подпитать мечты, а именно – поездкой на Туманный Альбион по учебной программе. Да, по сравнению с этим вся школьная суета меркла и казалась возней мышат за деревянным комодом… Английским языком она владела лучше всех в классе и – втайне! – воображала себя обладательницей дипломатического паспорта, подписывающей сверхсекретные документы чернилами с запахом клубники и винограда. И вот он, первый шаг. Сначала автобус мягко тронулся на запад, затем была серая Прага, голубовато-палевый город-призрак Париж, о котором кричали и которым бредили мамины женские журналы, и наконец, сверкающий Лондон с его Тауэрским мостом, садами Генриха VIII и – как говорят англичане, last but not least – комнатой ужасов музея мадам Тюссо, где пустые лица убийц и мертвые головы гильотинированных королей с багровыми потеками на восковых шеях заставляли ежиться и судорожно сглатывать…
     Сабина рассеянно перевела взгляд с авторучки на сувенир из того дальнего, похожего на сон путешествия и нежно улыбнулась. Сувениром была глянцевая лиловая записная книжка со строгими золотыми полосками, на обложке которой были аккуратно вытеснены слова Addresses and Telephones. Здесь, по замыслу, должен был содержаться секретный код жизни девочки – адреса и телефоны самых важных и значимых людей. Узкий круг, в котором не было места любителям двусмысленных прозвищ и девчонкам-конфеткам с пластмассовыми кольцами-«леденцами» на пухлых пальцах. Однако круг этот был очень узким – в книжечке не было ни одного телефонного номера, ни одного адреса.
     Воспоминания и мечты о круге избранных, о более дальних и умопомрачительных путешествиях, о доме на берегу океана с видом на лунную дорожку и лихих танцах с юным принцем Уильямом – почти ее ровесником – кружились вихрем и манили. Через приоткрытое окно врывался свободный, сладкий майский воздух…
     Однако приближался конец учебного года. Финальные контрольные работы и зачеты уже показывали зубы. Сабина вздохнула и уставилась в клетчатую тетрадь. С треугольником разобраться почти удалось, а вот уравнения не давались. Решения торчали углами, а ответы никак не сходились с теми, которые находились в конце учебника. Сабина ощущала тесноту замкнутого пространства, где мысль намертво связана, где невозможно дышать, где нельзя сделать ни шагу – ни вправо, ни влево. Решение должно быть только одно – и обязательно правильное. Иксы, игреки, тройки, десятки ускользали, выходили из-под контроля и строили рожи – эти глумливые, хохочущие воображаемые рожи, стоившие Сабине уже нескольких «неудов» за самостоятельные работы и непонимания со стороны окружающих («Приступ страха? Не смеши! Больше занимайся – и все!»).
     Тут она ощутила боль в груди, за которой последовало удушье. В голове закружились мысли. «Встряхнись, от математики не умирают!»… «Зачем эта тюрьма?»… «Вот бы сейчас появился повод прекратить»… «Перенестись куда-нибудь далеко»… «С кем-нибудь поговорить»…
     И тут, словно в ответ на ее отчаянные мысли – мысли человека, которого подняли высоко над землей, а затем с треском швырнули на асфальт, раздался телефонный звонок.
     Трубка радиотелефона лежала на письменном столе, и Сабина сразу же смогла ответить. «Спасена! Если это Вилия или Алина, мы проболтаем весь вечер, а это интереснее уроков», - подумалось ей тогда.
     - Да! Алло! – радостно выкрикнула Сабина.
     - Привет.
     Голос был незнакомым. Он явно принадлежал ребенку, девочке, но напряжение в нем было каким-то не детским. Такой голос Сабина слышала у своих родителей, когда «предстоял серьезный разговор».
     - П-привет, - робко ответила девочка. От радости почему-то не осталось и следа.
     - Ну, как жизнь? – устало спросил голос.
     - Нормально, спасибо. А к-кто ты?
     - Потом скажу. А ты у нас англичанка!
     Сабина поперхнулась. Телефонное издевательство? Она слышала о таком, но никогда не представляла себе, что это может случиться с ней. И это «англичанка»… Собеседница знала о поездке. Кто-то из участников путешествия, кого она успела подзабыть? Или из школы? Надо вести себя осторожней. На всякий случай.
     - Спасибо. Ну… Ты скажи хоть что-нибудь о себе, - неуверенно и нетерпеливо попросила Сабина.
     - Ладно, что с тобой делать, - тускло проговорил голос. – Я родилась в год Собаки.
     Родилась в год Собаки. Если исходить из того, что они ровесницы или почти, она должна быть на год старше. Сабина знала о восточном гороскопе – все из тех же маминых женских журналов. Но это, естественно, не давало никакого ключа, а только указывало на желание подразнить и пооригинальничать.
     - Ты в седьмом классе? – спросила Сабина. Ее радовало то, что теперь она могла хоть как-то поддержать столь неуклюжий разговор.
     - Да… И нет… - нараспев ответила собеседница. Голос ее, казалось, стал ниже.
     Тут Сабина подумала, что она разговаривает с Синей Гусеницей из любимейшей книги «Алиса в Стране Чудес». Вот она лежит на шляпке гриба, томно курит кальян и сбивает с толку.
     - Ну а все-таки? – робко настаивала Сабина. В ней просыпался интерес.
     - Какая разница…
     - А зачем ты мне звонишь?
     - Поговорить. Тебе же хотелось.
     «Тебе же хотелось»… Сабина дернулась на стуле, вспомнив свое недавнее желание. Кто, кто же на другом конце провода?!
     - Кто ты? – уже твердо спросила она. Ее слова старательно обошли ком, стоявший в горле.
     - Девочка, - кратко ответила собеседница и замолчала.
     Сабина тоже молчала. Дурацкий разговор никуда не вел, но и прекращать его… не то, чтобы не было желания – скорее, был просто неподходящий момент.
     Тут таинственная собеседница хихикнула и тягучим, с претензией на томность голосом (во втором классе Сабина и ее приятельницы называли такой тон «воображулькиным») произнесла то, от чего Сабина вскочила и забегала по комнате, а трубка радиотелефона под ее ухом намокла.
     - А я тебя вчера видела. Так дооолго смотрела на тебя. Стояла, такая, рядом со школой, ворон ловила в голубой джинсовой курточке. Твоя курточка называется «Тормоз». Ты у нас тормоз, да?
     …Нет-нет, это не могло быть правдой! Сабина даже не обратила внимания на последнюю издевательскую фразу («тормозом» ее называли довольно многие – из-за медленной реакции, превращавшей эстафеты на уроках физкультуры в катастрофу, и – опять же - манеры уноситься мыслями далеко-далеко). «Она наблюдала за мной!» Это вдобавок к тому, что она каким-то образом угадала желание с кем-нибудь поговорить! И было еще одно обстоятельство, которое ну никак не укладывалось в голове. «Тормозом» ее голубую куртку фирмы «Мотор» звали только Сабина и ее школьная подруга и соседка по парте Вилия. Больше никто об этом знать не мог. Но тут Сабина внезапно успокоилась, даже повеселела. Кое-что можно было объяснить. Она снова уселась за письменный стол.
     - Ты – подружка Вилии, да?
     - Ммм… Может быть. А ты – тормоз!
     Да… Эта сцена могла разыгрываться разве что в воображении какого-нибудь школьника-шкодника (естественно, мальчишки), но никак не в реальности с ее грядущими итоговыми контрольными. Это могло бы быть веселой игрой. Если бы не было так до жути подозрительно.
     В голове Сабины все перемешалось. Ответить было нечего. Хотелось улететь в дальние дали и больше не возвращаться в школу, под пристальный взгляд неизвестного всезнающего наблюдателя.
     - Извини… Я должна идти. Домашки много задали, - пролепетала Сабина.
     - Ну, пока, - задумчиво согласилась незнакомка. – Я позвоню.
     - П-пока…
     «Я позвоню». Это звучало, как угроза. Что-то необратимо изменилось во всем мире. Дивный майский вечер вдруг наполнился чем-то тягостным. Часы показывали восемь. Сабина опустила взгляд на тетрадь с ненавистными уравнениями. Хорошие годовые результаты уже не имели никакого значения. «Завтра спишу у Вилии», - подумала Сабина и закрыла тетрадь. Затем встала из-за стола, будто во сне сделала пару шагов и ничком рухнула на диван, застеленный красным косматым покрывалом. Она старалась ни о чем не думать.
    
     Следующий школьный день прошел беспокойно. Сабина не могла сосредоточиться ни на одном задании. Слава Богу, не было ни контрольных, ни самостоятельных работ. Даже сдачи очередных нормативов на уроке физкультуры. Мысли девочки занимало то, что произошло вчера между половиной восьмого и восемью часами вечера. С одной стороны, это был странный, дурацкий, бессодержательный разговор, больше всего напоминавший телефонное баловство. С другой же стороны, происходило нечто из ряда вон, нечто, не поддающееся ни объяснению, ни контролю, ускользающее, словно алгоритм решения уравнения. Каждую минуту Сабина чувствовала на своем затылке взгляд. Даже если он принадлежал всего лишь тринадцатилетней «шалопайке» (если считать правдой заявление о годе Собаки), эта «шалопайка» много знала и о многом догадывалась. Но насколько много? Сабина оглядывала своих одноклассников. Все как обычно. Во время перемен – тоже ничего странного. Только какой-то мальчишка покрутил пальцем у виска, когда Сабина неожиданно резко обернулась, надеясь застать врасплох неведомую собеседницу. Она также не забыла спросить у Вилии, нет ли у нее знакомых среди учениц седьмого класса. С серьезным лицом первой отличницы та ответила, что кроме одноклассников ни с кем в школе не общается – нет времени и неинтересно. Последовал второй, уже прямой вопрос – о превращении «Мотора» в «Тормоз» («Нет, нет, никому не рассказывала, это наш секрет – как и мелкие монеты, которые мы прячем под сосной, в жестяной банке…»). У подруги не было никаких оснований врать, а у Сабины – не доверять ей. Они общались с первого класса, с тех самых дней, когда вместе с семьями ездили на неласковое северное взморье и, поедая сладкий творожный сыр с кусочками желе, смотрели чудесный румынский сплав анимации и кино – «Марию-Мирабеллу». Сабина любила Вилию, охотно делила с ней шутки и всяческие девичьи «секреты», но, тем не менее, не считала подругу способной понять ее до конца, и поэтому отказала ей в почетном месте в книжке Addresses and Telephones.
     До начала следующего урока оставалась пара минут. Девочка ушла в туалет и все это время мыла руки и лицо, как будто пытаясь смыть какое-то наваждение.
    
     Вернувшись из школы, Сабина, как обычно, пообедала, сходила на прогулку – она обожала гулять в одиночестве – и села за уроки. Без труда расправившись с английским, географией и историей, она раскрыла тетрадь с ненавистными уравнениями. Иксы и игреки выстроились в ряд. Они ухмылялись и подначивали.
     Телефон зазвонил ровно в полвосьмого.
     - Ну что, как делишки? Мучаешь алгебру? – протяжно спросил знакомый-незнакомый голос.
     Сабина на мгновение съежилась, но страх тут же отступил – у девочки было недостаточно сил, чтобы питать его. Ну и что, что ее собеседница, возможно, наблюдает за ней из окна дома напротив? Да пусть она даже сидит на потолке, прямо над ее головой – что с того? Не объявила же она с киношным придыханием: «Я тебя зарежу!». Собеседница задала совершенно невинный вопрос…
     - Да… По-моему, я должна учиться по облегченной программе, - пожаловалась Сабина. – Но разве от нее добьешься?
     - Тебе еще повезло с математичкой, - ответила незнакомка. – «Молекула» вообще свирепая. У нее ты бы до утра над домашкой сидела…
     «Молекулой» ученики за глаза называли учительницу математики, обожавшую давать задачи повышенной сложности даже тем, кто еще не дорос до старших классов, и полностью игнорировавшую индивидуальные особенности учеников. Сабининому классу и двум параллельным посчастливилось избежать экспериментов «Молекулы» - полной пожилой женщины, вечно носившей одно и то же платье в вертикальную полоску и напоминавшей Надежду Крупскую, портрет которой Сабина видела в учебнике истории для десятого класса. Историю и английский язык девочка любила больше других, поэтому охотно забегала вперед.
     - Все равно ненавижу математику! Вот история… Представляешь, мне иногда даже готовиться не надо! – призналась она.
     - И мне, - согласилась собеседница. – Особенно учительница. Она такая… Как фея. И объясняет понятно.
     Сабина не могла не согласиться. Всякий раз во время общения с молодой учительницей истории, которая начала преподавать предмет их классу только в этом учебном году, ей казалось, что она не покидала дома. Девочка воспринимала ее едва ли не как вторую мать, а та отвечала на ее теплые чувства, однако очень деликатно – чтобы другие ученики не чувствовали себя ущемленными. Несмотря на свои неполные тридцать лет, эта женщина была мудрой. И, казалось, хранила какую-то печальную тайну. Сабина обрадовалась тому, что наконец-то было с кем обсудить ее достоинства. По какому-то нелепому стечению обстоятельств, все остальные в классе – даже Вилия – относились ко всем гуманитарным дисциплинам с некоторым пренебрежением, а к учителям – без малейшего трепета. Они были прагматиками, и уже сейчас хотели не мечтать, а планировать…
     После восторгов по поводу истории и молодой преподавательницы потекло вполне мирное обсуждение каждодневных школьных дел (собеседница так и не призналась, в каком она классе и с кем наиболее дружна, а Сабина решила принять все как есть и не настаивать), ароматных ручек и фломастеров (оказалось, скоро состоится выставка «Все для детей и подростков», где будут представлены самые последние достижения в этой области – «ультратонкие, с малиновыми чернилами и соответствующим запахом!»), набитых поролоном наклеек с мультяшными персонажами, похожих на блестящие подушки, вечерних мультсериалов и прочего, о чем общались девчонки десяти-двенадцати лет в ту пору, когда о сотовых телефонах и интернете никто еще понятия не имел - разве что некоторые избранные взрослые в далекой Америке.
     Сделав довольно большой круг, разговор вернулся к выставке заморской канцелярии.
     - Не тормози, отличись там! – хохотнула новоиспеченная приятельница Сабины.
     Слова «не тормози» ожгли. «Мотор» - «Тормоз». Непонятно как разведанный секрет.
     - Ты о чем? – не поняла Сабина.
     - Не притворяйся! Ты же любишь общаться с иностранцами и обожаешь, когда они хвалят твои отличные знания. И иногда дарят за это небольшие сувениры!
     Вот и еще кое-что сокровенное, что было известно незнакомке. Сабина вздохнула. С некоторым ужасом для себя она начинала понимать, что в этом есть свои преимущества. Американские фильмы про шпионов и героев внушали зрителю, что, владея информацией, можно нанести большой вред, мало того – полностью подчинить человека. Однако Сабина в тот вечер увидела в этом нечто иное – а именно то, что можно просто быть искренней. А главное - ничего не объяснять. Девочка, которая никогда не была ни с кем особенно откровенной, наконец чувствовала себя понятой. Ее новая собеседница напоминала воображаемого друга Господина Слякоть, которого Сабина завела себе однажды ранней весной, в день, когда ей исполнилось пять лет. Тут перед ней пронеслось воспоминание о том, как сугробы в одночасье превратились в лужи, а лед просел под воду… Она рассмеялась.
     - Да, да, точно! Некоторые, правда, жадные… Но с другими можно поговорить и получить целую пачку сока. Вот на прошлой «агре»…
     Последовал рассказ о традиционно проводившейся в конце апреля сельскохозяйственной выставке « Agro Form » и высоком веснушчатом представителе немецкой компании AlphaFruchte Gmbh, который – после милого, но короткого разговора - с лучистой улыбкой вручил ей яркий тетрапак яблочного сока - на глазах у Вилии и еще двух одноклассниц. Это был триумф Сабины, ее звездный час.
     - Ууу… Тебе нужно работать с языками, - протянула собеседница. Зависти в ее голосе не было, скорее – напутствие. Этот покровительственный тон окончательно успокоил Сабину.
     Когда, наконец, прозвучали слова прощания, и Сабина в свете настольной лампы слушала телефонные гудки, она подумала о возможной встрече с удивительной телефонной подругой, которую еще вчера считала преследовательницей. «Хорошо бы вместе возвращаться из школы, покупать в столовой творожные пончики и ходить на выставки!» - была ее первая мысль. Вторая идея – поиграть в шпионаж и проверить седьмые классы. Попытаться установить личность таинственной – но уже становившейся родной - незнакомки. Однако эти мысли ушли так же быстро, как и пришли. Сабина, основной страстью которой были секреты, решила, что еще одна тайна – это великолепно. Пусть все остается, как есть. Она никому ничего не скажет и продолжит телефонное общение. На этом она улыбнулась и отшвырнула алгебру. Списывание понемногу становилось привычкой.
     … Жизнь текла своим чередом. Школьные печали и радости сменяли друг друга. Теперь каждый вечер, по мере приближения к отметке 19:30, Сабина начинала поглядывать на телефонную трубку. Восторг от общения с так и не представившейся собеседницей иногда уступал место почти паническому страху – даже не перед телефонной подругой, а перед чем-то большим, неизвестным, раскрывавшимся как пасть и проглатывающим Сабину целиком. Тем, что, вероятно, ожидало ее в будущем. Обычно такой страх накатывал перед сном, вызывая удушье. Однако кошмары девочку не преследовали, ну а наутро сознание совершенно прояснялось.
     Их общение продолжалось две недели. Последний разговор состоялся двадцать второго мая, за три дня до итоговых контрольных работ по математике. Собеседница едва успела поздороваться, как Сабина услышала в ее дыхании присвист, а в голосе – еще большую усталость.
     - Простудилась? – участливо спросила девочка.
     Анонимная подруга оставила вопрос без внимания. Не говоря лишних слов, она просто попросила:
     - Расскажи мне про поездку в Англию.
     - Ой, здорово было! – озабоченность Сабины здоровьем приятельницы тут же уступила место эйфории от воспоминаний. – А что тебе рассказать?
     - Все. Если можешь, от начала до конца. Ничего не пропускай, - голос собеседницы звучал гораздо серьезнее, чем обычно.
     Сабина вспомнила о том, как она в первый и последний раз попыталась рассказать о - пока что – главном событии своей жизни. Был накрыт стол. На нем стоял яблочный пирог, а в чашках дымился чай. В тот вечер дома собралось немало родственников – ближних и дальних. Гордые родители сидели во главе стола, а на диване, рядом с ними – сама Сабина, попеременно теребящая в руках сувениры из каждой посещенной по пути страны и поглаживающая внушительную стопку свежеотпечатанных фотографий. Они раззадоривали память девочки и служили еще одним доказательством реальности недавних событий. И вот, она принялась рассказывать. Публика благоговейно молчала. Поначалу повествование шло гладко. Все рухнуло тогда, когда Сабина сделала попытку описать ночной Париж. Она собиралась начать с великолепия городских огней и мерцающей Сены, а закончить смешным инцидентом – падением картонного стакана с кока-колой в МакДональдсе на Елисейских Полях и последовавшими хохотом группы, пунцовым от стыда лицом и косым взглядом чернокожей женщины за соседним столиком. В самом конце Сабина хотела скорчить озорную рожицу и высунуть язык, чтобы все посмеялись. Такой план казался ей гениальным. Когда дело коснулось описания великолепия города, она вдруг поняла, что не знает, как об этом сказать. Слова просто испарились. И тут на помощь пришел образ из одного из любимых телесериалов бабушки – «Криминальные истории». В самом фильме девочке не было понятно и половины происходящего, но она была без ума от заставки – огни ночного города. Вот и образ! А название?.. Вот оно – «Лас-Вегас»! «Ночной Париж очень похож на Лас-Вегас», - радостно сказала она, подумав, что сейчас все понимающе закивают. Но вместо этого ее резко осадил отец: «Не говори о том, где не была и чего не знаешь!» И в этот момент все лишилось смысла. Сабина смотрела перед собой, четко понимая, что продолжения не последует. Лица превратились в кашу. Сувениры на коленях – в куски пластика, кожи и резины. Она могла бы объяснить возникшую в мозгу ассоциацию, в конце концов, она могла пошутить, скорчить рожицу и высунуть язык – пусть раньше времени. Могла… Но вместо этого она прошла в прихожую, накинула легкую весеннюю куртку и вышла вон, не задумываясь ни о стыде, ни о наказании, ни о других возможных последствиях. Сейчас она уже не помнила, чем все закончилось в тот день, но с тех пор никто из родных не спрашивал ее о поездке в Англию… Одноклассников же это не касалось. Волнующие, потрясающие моменты путешествия залегли на дно сердца девочки, куда не проходил никакой свет извне. Теперь же Сабина чувствовала, что препятствий нет. Воодушевившись, она рассказала знакомой незнакомке все – начиная от голубого автобуса, отчалившего в западном направлении, заканчивая криком девочки-ровесницы из группы «к собаке, к собаке!», когда неделю спустя автобус вернулся на родной вокзал, и девчонка чуть не задушила в объятиях рыжеватого пуделя, сидевшего на руках встречавшего ее отца. Те самые огни… Падение стакана… Лувр с шестиногими ассирийскими божествами из учебника истории… Сады Генриха VIII… Мадам Тюссо с комнатой ужасов и путешествующим во времени такси… Крыса, перебежавшая дорогу где-то в Бельгии… Как и просила анонимная подруга, не было упущено ни одной детали.
     С каждой паузой на другом конце провода раздавалось то довольное хмыканье, то возглас удивления, то смех, то изумленный выдох – «это невероятно». Телефонный провод был наполнен сопереживанием. Собеседница Сабины была всего лишь ребенком, но ее умению слушать могли позавидовать многие взрослые.
     Когда Сабина закончила, ее – родная! – собеседница сказала:
     - Классная ты. И твое путешествие – что надо. Я рада, что именно ты поехала.
     В голосе не осталось ни капли усталости. Казавшаяся больной подруга выздоровела на глазах, как будто впитав сумасшедшую энергию незабываемого переживания.
     - Спасибо! – выдохнула Сабина. Она была счастлива.
     - А знаешь, чего мне хотелось бы больше всего? – тихо спросила подруга.
     - Чего?
     - Я хочу путешествовать.
     - Супер!
     - Но это не то, что ты думаешь, - в голос собеседницы вернулась серьезность. – Я хочу быть бездомной, как Гекльберри Финн.
     - Это как? – не поняла Сабина. Она знала и любила Марка Твена, но не понимала хода мыслей телефонной подруги.
     - Я хочу, чтобы у меня был один-единственный чемодан. И чтобы, отправляясь в другую страну, я ехала туда как бы навсегда, понимаешь? Жить. А потом избавляться от всего ненужного и ехать дальше. И чтобы моим домом был весь мир.
     Сабина страстно мечтала о путешествиях, но при этом - даже в столь юном возрасте - осознавала, что человек обязательно должен куда-то возвращаться. Туда, где его ждут даже стены.
     - Нет, не понимаю. Человеку нужен дом… - ответила она.
     - Нет! Если человеку нужен дом, то я хочу быть птицей! Хочу засыпать при свете лунной дорожки в море! – вскрикнула собеседница.
     Сабине не нравился ее внезапный отчаянный протест и то, куда поворачивал разговор. Внезапно стало холодно. Она решила переменить тему. Выход нашелся тут же.
     - Дай мне свой номер телефона! – воскликнула она.
     - Запишешь его в ту лиловую полосатую книжицу? – усмехнулась всезнающая незнакомка.
     Сабина вздрогнула. Казалось, она уже привыкла к этому. Но все же…
     - Запишу! Я хочу позвонить тебе сама…
     - Ну, записывай, - сказала собеседница, и Сабине показалось, что она хитро ухмыляется на том конце провода.
     - Подожди, я сейчас…
     Сабина любовно поглядела в сторону дорогого сердцу сувенира, затем бережно взяла его в руки. Когда она раздумывала, на какой букве его открыть, она снова вспомнила о том, что не знает имени человека, всего лишь за две недели ставшего ей более чем родным. До сего момента это ее не тревожило. «Ты», которое она говорила, обращаясь к таинственной подруге, было мягким и уютным – совсем как долгие беседы с Господином Слякотью в раннем детстве.
     - Я до сих пор не знаю твоего имени, - с робким укором сказала она.
     - И что тебе с того, что ты его узнаешь? – раздраженно спросила до сих пор анонимная подруга. – Ну, допустим, Регина.
     Сабина не могла вспомнить никого с таким именем, хотя многие находили память девочки феноменальной (и она всегда радостно крякала – но не по причине комплимента, а просто потому, что ей нравилось плавное звучание этого слова). Она помнила имена всех подружек из детсадовской старшей группы, включая имя дочки воспитательницы, с которой убегала из сада во время тихого часа, а также тех, с кем училась плавать в бассейне-«лягушатнике» лет шесть тому назад. Тем более что имя было редким и как бы ставило себя в первый ряд – «смотрите на меня, я – королева».
     Значит, Регина. Приятно познакомиться.
     Обретшая имя подруга продиктовала номер. Розовые благоухающие чернила легли на страницу под буквой R. Первая запись.
     Сабина едва записала последние цифры, как из трубки послышались короткие гудки. Разговор был окончен.
     Девочка некоторое время прерывисто дышала и недоуменно таращилась на телефон. Может, перезвонить и попрощаться так, чтобы не оставалось горького осадка? Нет-нет, сейчас нельзя. Подруга была явно не в духе, а доводить дело до ссоры не хотелось.
     Сабина решила для себя, что тщательно обдумает этот разговор – в особенности, ту его часть, которая касалась путешествий и невозвращения. Она глубоко запала в душу. Сабина не сомневалась, что эта беседа продолжится. Но сейчас назвавшаяся Региной была чем-то рассержена, а математика требовала удвоенных усилий. Позвонить по записанному номеру и выяснить, что случилось, можно и после того, как «горячие дни» останутся позади.
     На следующий день Регина не позвонила. Не звонила она и в последующие дни. Сабине казалось, что та входит в ее положение и не хочет мешать подготовке к зачетам. Теперь девочка чувствовала себя уверенней – в ее приобретенной в Лондоне записной книжке таился (секретный код!) заветный номер.
     Зачеты были сданы с весьма удовлетворительным результатом. В первый же день каникул Сабина с мамой улетели отдыхать в Болгарию. По возвращении Сабина решила разыскать телефонную подругу («Регина, привет, я совершила еще одно путешествие! Умираю, как хочу рассказать! И знаешь, я видела лунную дорожку. Мы обе о ней мечтали. А ты еще хотела под ней засыпать, помнишь?») и в очередной раз обрадоваться ее медленному, немного усталому тону.
     Она пыталась дозвониться более недели. Каждый вечер ровно в полвосьмого. Но на том конце были только длинные холодные гудки.
     Немного позже где-то затерялась телефонная книжка с единственным номером.
     Регина так и не объявилась.
     Сабина скучала и задавала себе многочисленные вопросы. А спустя какое-то время ей начало казаться, что телефонная дружба была померещившимся ей миражом. Или же и вправду неким изощренным телефонным издевательством. Действительно, кто знает?
    
     2.
    
     Шли годы.
     Приближались выпускные экзамены, и Сабина с каждым днем все больше ощущала себя пробкой от шампанского, готовой вылететь и вызвать фейерверк золотых брызг. Все настойчивее становился ее внутренний голос, приказывавший ей покинуть родительский дом и страну. Параллельно с подготовкой к экзаменам она штудировала объявления об обучении за границей.
     Вскоре после последнего звонка (единственным ярким впечатлением было то, как во время встречи рассвета в лесу Сабина поскользнулась и под улюлюканье одноклассников скатилась в овраг небесно-голубым вихрем) - почтальон опустил в почтовый ящик увесистый конверт. Сабина была принята в колледж в Ноттингеме. Со стипендией Королевского общества поддержки. Родные и одноклассники присвистывали и качали головами. А Сабина лишь улыбалась Чеширским котом – все закономерно, все идет, как надо.
     В перерывах между студенческими романами с юными подданными самых разных стран Сабина освоила веб-дизайн и выучила еще пару языков. Она чувствовала себя Меркурием в крылатых сандалиях.
     Сразу после окончания колледжа она получила предложение от одной молодой ноттингемской компании («Ваш престиж – наша задача!»).
     Именно тогда вернулось ощущение того, что надо бежать, лететь в другое место. С одним единственным чемоданом. Голос, отдавший ей такой приказ и постоянно повторявший его, казался смутно знакомым. И он настаивал. Голос говорил медленно, устало, как будто нехотя. Но его напору невозможно было сопротивляться.
     Сабина отклонила предложение.
     Затем был Лондон, а за ним – Амстердам, Брюссель, Франкфурт. Прибывая в каждый из городов, Сабина мысленно называла его своим домом. «Навсегда» стало регулярно повторяющимся явлением – как и последующее желание бежать и жечь все достигнутое. Счет ключам, перебывавшим в карманах, шел на десятки.
     В таком противоречии, причины которого были абсолютно неясны, прошло еще несколько лет. Фриланс стал единственным выходом. Такая независимость от постоянного рабочего места давала желаемую свободу, на самом деле бывшую тюрьмой, в которую Сабину заточил навязчивый голос-диктатор. Однако, по крайней мере, о деньгах она могла не беспокоиться. Сабина благословляла интернет.
     С людьми же она встречалась, уже с первого «привет!» твердо зная, что связь обречена на разрыв. И потом, позже, сколько бы имен не появлялось на ее страницах в социальных сетях, ни одного из этих мнимых друзей она не удостаивала ни строчкой, ни комментарием. Мертвые, разрозненные куски стекла, заточенные в трубку безумного калейдоскопа ее жизни. Впрочем, эти люди тоже не вспоминали ее, сколько бы ни клялись в вечной дружбе. В этом бесконечном водовороте разноцветных лиц и многоязыких речей Сабина даже забывала саму себя. На ум приходили строчки из повести Владимира Набокова «Соглядатай», прочитанной в Ноттингеме в студенческие годы: «…есть только тысячи зеркал, которые меня отражают. С каждым новым знакомством растет население призраков, похожих на меня». «И они распространяются по миру, как какой-то вирус», - с горечью добавляла она от себя.
     Но и это было не все. Сабину постоянно преследовал страх. Не иррациональный, непонятный, а совершенно конкретный – страх умереть молодой. Причиной такой воображаемой несправедливой гибели могло стать что угодно. Этот страх был чем-то вроде впившегося в грудь инородного тела, и Сабина тяготилась им. Его хотелось выцарапать и отбросить от себя, но это казалось невозможным. Он был рядом, как верный пес - на американских горках в Йокогаме («мое сердце остановится на спуске»), на борту самолета Франкфурт-Рига («этот малыш не выдержит турбулентности»), в ярко освещенных гостиничных ванных комнатах, когда ей казалось, что вот она глянет вниз, и увидит там кровь, просочившуюся оттуда, откуда ей течь не должно. Абсолютно чуждый, принесенный неизвестно каким ветром, иногда доходящий до абсурда ужас, мысль о том, что она не может уйти сейчас, не сделав в этой жизни и двадцатой части того, ради чего она родилась на свет (как будто это было ей известно!), наряду с потребностью бежать, были самыми верными спутниками Сабины. Еще один верный спутник – профессия – помогал на время забыть об остальных, но был неспособен их уничтожить. Самым худшим было то, что даже осознание бесприютности, зыбкости и шаткости собственного существования не могло ничем помочь. «Все это – какое-то нелепое расстройство. И, скорее всего, оно лечится. Где-то на свете есть добрый доктор с офисом в маленьком переулке. И мой дом… И где-то есть я, весело, без никакого страха глядящая во все лица жизни», - размышляла она.
     Она ошибалась. «Нелепое расстройство» не поддавалось ни гипнозу, ни исповеди, ни арт-терапии.
    
     3.
    
     Сабина сидела на скамейке, на самой границе двух парижских пригородов. Начало марта было зябким, ветреным и пропитанным выхлопными газами. Но это не заботило скиталицу, отмечавшую тридцатый день рождения в рыжем свете фонарей с Кот-дю-Рон Шателен урожая позапрошлого года, которое она потягивала прямо из горлышка, глядя то на острый носок своего сапога, то на лица прохожих, которые – даже детские – казались вялыми и бесприютными. «Вы все приглашены на мой огонек!» - с иронией думала Сабина и, перед тем как сделать глоток, приподнимала предусмотрительно обернутую пластиковым пакетом бутылку вина, словно намереваясь с кем-то чокнуться.
     Действительно. Проходившие мимо люди были единственными гостями именинницы и даже не подозревали об этом.
     На следующий день Сабина должна была совершить десятичасовой перелет в уютный портовый городок на краю света. Бесспорным достоинством было то, что с ее паспортом она могла существовать там без вида на жительство. В новом мировом порядке было много абсурдного, но имелись и вот такие сладкие преимущества для отдельных обитателей Земли… Сабина чувствовала себя американским пионером в погоне за очередной границей. Хей! Frontier стремится все дальше и дальше, к своему несуществующему пределу!
     Сабина достала из кармана пальто телефон. Ее чемодан уже стоял в пустой квартире, дела с домовладельцем были улажены, ключ (который по счету?) она завтра опустит в почтовый ящик. Оставалось только одно незаконченное дело.
     Было еще не поздно. Внутренним взором Сабина видела освещенные окна всемирно известного «Гермеса», где неделю назад успешно прошла собеседование с крошечной – порядочно ослабевшей за столько лет – надеждой бросить якорь. Почему бы не Париж и «Гермес»? Разговор, продолжавшийся от силы пять минут, оставил в полном недоумении сотрудника компании, который решил нанять Сабину. «Я хочу извиниться… Я сожалею, но мне нужно срочно покинуть страну… Мне действительно жаль, что так получилось… Я благодарю вас за доверие…».
     Причины, по которым люди меняют решения и срываются с места, неисчислимы. Но, как и тогда, в то далекое ноттингемское лето, мотивом Сабины был все тот же подгоняющий и настаивающий голос, против которого она была бессильна. Но разве такое говорят потенциальным работодателям, предвкушающим появление в команде ценного работника? Привычкам свойственно закрепляться. В школе такой привычкой стало списывание алгебры и геометрии. Теперь же - то, что Сабина расценивала, как постоянные мелкие предательства с ее собственной стороны. «Пакости», которые, тем не менее, она себе прощала – ведь она окончательно поняла, что есть нечто, лишающее ее власти над собой. Скиталица растерянно думала: «Если бы я только могла узнать, что происходит. Все это впечатляет, иногда даже вызывает зависть. Но я как будто сижу в экскурсионном автобусе и не имею понятия о пункте назначения».
     Она еще раз подняла бутылку для воображаемого тоста – «так пусть я узнаю!» - и вернулась в своей мысли об экскурсионном автобусе, с которым сравнивала свое существование. У нее когда-то был такой. Голубой, огромный. Умчавший маленькую девочку в ее первый вояж. Вот он во весь опор несется по Дюнкерку, вот неуклюже заползает на паром… А потом с Ла-Манша на завороженную малышку, подобно сну, накатывают берега Англии.
     Сабина улыбалась воспоминаниям, но ее руки стали ледяными, а сердце зашлось. Что-то случилось в то время… Что-то важное и странное. В музее мадам Тюссо? При виде лунной дорожки? Или же здесь, в Париже, который за эти годы стал пестрее и в то же время несколько обветшал? Но ответа не было. Память отказывалась помогать.
     Сабина встала со скамейки, положила бутылку с остатками вина в сумочку, напоминающую небольшой облезлый по краям чемодан, оправила пальто и, тряхнув непослушными волосами, побрела в уже не свою квартирку, где ей предстояло провести ночь на голой кровати.
     Она улыбнулась фонарю и пробормотала под нос: «С Днем рождения!»
    
     Случайности – язык Бога. Просите, и дано будет вам. Сочетание этих двух истин подкараулило Сабину у станции Обер. Она дожидалась рейсового автобуса, идущего в аэропорт Шарль де Голль. Во-первых, встреча возле площадки, на которой должен был остановиться автобус, была фантастической – «просто невозможной» - случайностью. Во-вторых, Сабина уже давно просила о том, чтобы кто-нибудь помог ей развязать узел, стягивавший все ее существо. Накануне она даже подняла за это «бокал».
     - Сабина! Ну и ну! – услышала она за спиной женский возглас.
     Она резко обернулась. И тут же прислонилась спиной к рекламному щитку, не веря глазам.
     Перед ней стояла стройная светловолосая женщина лет пятидесяти, шею которой украшал кокетливый голубой шарф. Да, она изменилась. Годы прибавили ей очарования и сделали рисунок выдающихся скул еще более отчетливым. Но эти зеленые глаза, которые буквально пламенели, когда она объясняла реформы в Древнем Египте и возникновение фашизма… Они остались такими же, какими были пятнадцать, двадцать лет назад.
     Любимая учительница, преподававшая любимый предмет. У нее было заморское имя Ирис (и, соответственно, ласковая кличка «ириска»), и всегда в конце учебного года она получала от Сабины целую охапку ирисов, цветение которых как раз начиналось в те поздневесенние дни, когда Сабина хотела выразить учительнице свою признательность.
     Сабина выдохнула имя той, кого в школьные годы считала едва ли не второй матерью.
     Через секунду они держали друг друга за обе руки.
     - Какая же ты стала красавица! – воскликнула Ирис. – Но лицо почти то же, что в двенадцать лет…
     - А вы прекрасно выглядите. Но как же… Какими судьбами здесь? Туристическая поездка?
     - Нет… Была на свадьбе у сестры. Во второй раз вышла замуж – за француза. Как тут все… торжественно. Теперь вот возвращаюсь домой. Директриса отпустила всего на три дня, - объяснила учительница истории, не отрывая глаз от бывшей ученицы.
     Им предстояло отправиться в аэропорт вместе. Глаза Сабины увлажнились – это определенно был лучший попутчик, которого она могла пожелать. Свидетель лучшего времени в ее жизни.
     - Поздравляю! Вы еще преподаете историю? – с искренним интересом спросила она.
     - Да, но в другой школе. Сменила место работы после… да, после твоего выпуска. Ой, знаешь, тяжело мне было там оставаться…
     - Тяжело? – удивилась Сабина.
     - Я так хотела… Если честно, я пять лет думала о том, как довести тебя до выпуска и уйти. Ты была моей лучшей ученицей, - лицо Ирис вдруг омрачилось, но через мгновение радостное возбуждение вернулось, и она спросила:
     - Ну а ты, как же ты? Ты хотела стать дипломатом, помнишь? Расскажи о себе.
     Сабина дала краткий отчет о своей жизни, перечислила посещенные страны, сказала, куда направляется, сообщила, что родители здоровы, но с ними она не видится по причине разъездов. О главном, как и во вчерашнем разговоре с нанимателем, естественно, умолчала. И подвела итог – «в целом, все замечательно».
     - Я так рада! – Ирис улыбнулась всем лицом, и на ее выдающиеся скулы лег румянец.
     Тут в нескольких сантиметрах от них деловито зашуршали шины, и через мгновение пассажиры засуетились, образовали очередь и начали подниматься на борт. Учительница и ученица расположились в уютном двухместном уголке в конце автобуса.
     Они сидели, переплетя руки. Отзвучало приветственное объявление, и машина тронулась. Прежде чем случайно встретившиеся дорогие друг другу люди разойдутся по разным терминалам, они успеют поговорить. Сорока пяти минут (целого урока!) им хватит. Скоро, сидя в аэропорту, Сабина будет думать, что лучше бы этот «урок» никогда не состоялся…
     Они говорили о любви и путешествиях, о времени и дружбе, об ирисах и ирисках… Автобус мчался в аэропорт Шарль де Голль в золотом облаке, сотканном из добрых детских песен, осенних листьев, больших перемен и нежности.
     Когда до нужного Сабине терминала оставалось десять минут, она осторожно спросила:
     - Когда мы ждали автобус, вы сказали, что хотели уйти из школы. Тогда, двадцать лет назад. Почему? Какой-то конфликт?
     И тогда Ирис рассказала то, что заставило Сабину пожалеть, что она задала этот невинный вопрос.
     Ирис говорила сбивчиво, запинаясь. Она тогда только пришла в школу. Начала руководить одним из шестых классов. И была одна ученица. Регина. Способная. Не по годам развитая. Они очень сблизились. В октябре у нее обнаружили какую-то болезнь сердца – в ее-то годы! Сгорела еще до начала рождественских каникул. В первый же день после них всю школу огласил последний звонок для лучшей ученицы Ирис…
     - Тогда это казалось непосильным. Я хотела уйти. Но почему-то не смогла написать заявление. Потом пришел ваш класс. Появилась ты – а в тебя я верила, наверное, больше всех.
     И тут Сабина начала вспоминать… В тяжелую, будто похмельную голову, вплыл недостающий фрагмент мозаики. «Анонимные звонки…». Почти через год после событий, едва не сломивших учительницу.
     Ирис тем временем продолжала:
     - Как же вы с ней были похожи. Обе хотели много путешествовать по свету, оригинальничали… Я почему-то помню один эпизод. Ученики заполняли какую-то анкету. И в графе «год рождения» она написала: «год Собаки». Забавно… Мне кажется, вы могли стать подругами.
     Сабина подняла глаза на учительницу и увидела на ее щеках темные, змеистые потеки туши.
     …Она не помнила, как они распрощались. Не помнила и того, как прошла контроль и села в самолет. Не помнила перелета. А ступив на новую землю, в первую очередь отправилась в бар – чтобы забыть и то немногое, что возвращала настырная память.
     Затем мимо нее прошли и обитание в дешевой молодежной гостинице, и работа, которую она машинально, как оловянный солдатик, выполняла на изящном ноутбуке, и приноравливание организма к смене климата. Внутри все было закупорено, запечатано так, что не открыть даже при помощи швейцарского ножа.
     Она даже не задумывалась над тем, где будет жить. Пока однажды во время работы рекламный баннер – опять же, «случайно» - не бросил ей в глаза короткое объявление – «сдается квартира около морского порта, цена такая-то, обращаться в такое-то агентство». Фотография заставила закупоренные внутренности Сабины шевелиться. Это было всего лишь слабое движение, но достаточное для того, чтобы позвонить по телефону. На фотографии изображался четырехэтажный дом, напротив которого, как влюбленные Родена, сплелись закаленная морем сосна и неизвестное – доверчивого и наивного вида – деревце с широкими листьями. В голове Сабины всплыло слово «пристань» и на мгновение вытеснило все окаменевшие кошмарные мысли. Она почувствовала и услышала собственное дыхание.
     … Когда Сабина впервые в одиночестве переступила порог нового дома, она ощутила уверенность в том, что этот дом – вовсе не новый. Он всегда принадлежал только ей. Окружающие предметы встали вокруг нее хороводом – «мы любим тебя, мы ждали тебя». Сабина не выдержала и закричала во все горло.
     То ли она слишком долго пребывала в окаменевшем состоянии, то ли ее слишком потрясло испытанное, но в тот момент ее грудь вспыхнула огнем, а воздух перестал подчиняться. В область сердца будто ударили молотком. Она опустилась на пустую кровать, прижала руки к телу. Глаза сновали вправо-влево. В голове заговорил старый знакомый страх. «Господи, неужели сейчас?!»
     В этот момент в ее кармане зазвонил телефон. Сабина благодарила судьбу за то, что в такую минуту не окажется одна. Совсем как тогда, в далеком детстве, когда один звонок спас ее от ужаса перед числами и латинскими буквами уравнений…
     Номер не определялся, но Сабина приняла звонок.
     - Привет. А я опять тебя нашла. Я родилась в год Собаки, а для бешеной собаки семь верст – не крюк!
     Голос был детским. С теми усталостью и хрипотцой, которых не бывает у детей. А еще он был веселым, дразнящим. Он манил в мультипликационные краски детства и ароматные чернила. И в кошмары той же детской поры, когда приоткрытая дверь шкафа может разом парализовать все чувства.
     Сабина резко отшвырнула телефон, скривила губы и замотала головой. Комната как будто перевернулась, и Сабине почудилось, будто она сидит на потолке. Это только сон…
     Но из отброшенного мобильного телефона продолжал доноситься голос – так отчетливо, как будто трубка была приставлена к уху.
     - Теперь ты понимаешь, как мне было страшно…
     Эти слова были произнесены серьезно и приглушенно. За ними последовало тяжелое дыхание.
     - Это галлюцинация… Надо выключить… - пробормотала Сабина и осторожно, чтобы не вызвать нового сердечного спазма, потянулась к телефону.
     Тут трубка вскрикнула так громко и отчаянно, что Сабина вздрогнула и отпрянула.
     - Не надо! Пожалуйста, послушай меня!
     Палец Сабины замер на клавише «отбой».
     - Пожалуйста, только один раз. Я тебя больше не потревожу, обещаю, - умолял голос двадцатилетней давности, еще недавно бывший глубоко захороненным в памяти молодой женщины. В этом голосе она слышала собственный заискивающий тон, которым некогда просила у матери прощения за очередной проступок или денег на очередной – самый лучший! – комплект поролоновых наклеек. «Это в последний раз. Обещаю».
     - Я вижу сон о детстве, - тихо, но четко сказала себе Сабина. – Ничто мне не навредит. Если мертвец во сне не позовет за собой, все будет хорошо.
     Она впадала в необъяснимое расслабленное состояние, в котором (защитная реакция?) припоминались уютные, смешные материнские суеверия – от гороскопов (в том числе – восточного с его жутким годом Собаки) до толкований снов по всем сонникам, от старославянского и эротического до составленных Миллером и Фрейдом.
     - Хорошо, просто думай, что видишь сон, - все так же умоляюще прошелестела трубка. – Я буду говорить, хорошо? А ты, если не хочешь, не отвечай. Я же… попрощаться.
     Сабина обнаружила, что больше не хочет ни сопротивляться, ни утешать себя. Она вдруг почувствовала себя неожиданно хорошо – как под пуховым одеялом во время простуды много лет назад. Даже сердечная боль стала приятной, словно кто-то невидимый, нежно массируя, сжимал и разжимал сердце как кистевой эспандер. Она согласилась на разговор коротким междометьем и уставилась в окно, за которым шелестели иглами и листьями два переплетенных дерева.
     Телефон вздохнул и медленно проговорил:
     - Я так рада, что ты все знаешь. Я очень хотела, чтобы ты узнала правду или хотя бы вспомнила обо мне и нашей болтовне. Я же восхищалась тобой, потом полюбила как лучшую подругу. При жизни у меня таких не было… И еще я тебе завидовала. Страшно завидовала. А потом бросила. Прости меня, а?
     - Почему ты так внезапно исчезла тогда?
     Собственный голос казался Сабине голосом загипнотизированного пациента из фильмов или «Месмерического откровения» Эдгара По. Говорила не разумная, не рассуждающая, а какая-то другая часть ее существа – та, для которой не было не только пространственных, но и временных пределов, для которой духи, приходящие на землю, когда идет дождь – такая же реальность, как и сам дождь. Память же полностью возвратила ей давние майские вечера, битвы с математикой, мечты об Англии и жутковатого, но уютного друга, читающего мысли. «Мотор» - «Тормоз».
     - Ты стала моей подругой. Я же говорю, что я тебя любила. Все бы выяснилось, и случилось бы несчастье, - признание было простым и виноватым. Очертания обнявшихся деревьев в глазах Сабины стали расплываться. Она вспомнила, что тогда, в последний раз, голос удивительной случайной подруги казался больным… Оказывается, это была печаль. А потом были бесплодные звонки на (несуществующий?) «ее» номер. Сабина сказала лишь одно:
     - Расскажи…
     В течение последующих десяти минут то, что когда-то было девочкой Региной, говорило без пауз.
     …Она родилась в год Собаки, и у нее на ладонях почти не было линии жизни – всего лишь маленький отросточек… Еще тогда, летом, перед тем, как классной руководительницей девочки стала Ирис, ее напугали девчонки в летнем лагере. Шипели: «Ты умрешь, ты умрешь…». Потом все смеялись, рассказали еще с десяток страшилок. В ту ночь заснули все, кроме нее. Она почему-то была уверена, что именно в ту ночь придет чудище и разорвет на клочки. Наступило утро, девчонки начали болтать, топать, плескаться водой из-под крана. Чудовище, естественно, не пришло. Но она чувствовала, что что-то уже изменилось. От радостных криков соседок было больно, как от уколов в медпункте. От взошедшего солнца текли слезы. Стоял август, жара. Но стоило ей закрыть глаза, и казалось, что она съезжает на санках по обледенелой горе, в каком-то тоннеле. Волоски на руках стояли дыбом даже в самые жаркие дни. Она не сердилась на соседок по комнате за их горе-хиромантию – знала, что дело совсем не в них.
     … Позже, октябрьскими вечерами, из окна больницы она смотрела на проходящих мимо стариков и знала, что скоро они умрут. И ее дергала нестерпимая мысль, что она теперь стоит с ними в одном ряду. Все это было как-то нехорошо, неправильно… Они прожили долгую жизнь, а она, маленькая королева Регина… Это так нечестно! Она смотрела в зеркало и видела курносого ребенка. Она упрашивала зеркало – «нет, пожалуйста, не сейчас». Она еще не побыла Геком Финном и не ночевала на Гавайях в сиянии лунной дорожки… Ей было безумно страшно засыпать. Ушла она зимой. Вернее, не совсем ушла. Она не была ни там, ни здесь – нигде. Это было мучительно, но не так, как силилось представить ее детское воображение.
     Потом в ее поле зрения появилась Сабина («не от мира сего» и любимица Ирис). И настал момент, когда Регина не устояла перед искушением войти в контакт. Ведь она была лишь ребенком, мечтавшим о лучшем друге, похожем на него.
     - Как же ты звонила мне? – Сабина задала вопрос все тем же ровным «месмерическим» тоном, но из глаз в уши перетекали струйки, которые невозможно было сдерживать.
     - Я пользовалась квартирами и телефонами разных людей. Выбирала те, хозяева которых отсутствовали… Знаешь, самым трудным было снять трубку и набрать номер. У меня как будто были руки, пальцы, но на самом деле – нет. Надо было настроиться, заставить «пальцы» крутить диск или нажимать на кнопки. Я чувствовала трубку, но она отказывалась подчиняться.
     - А твой последний звонок? Ты дала мне номер… Я звонила почти неделю, но там так никого и не оказалось.
     - Там умерла одинокая старушка, но телефон еще какое-то время оставался включенным. Я знала, что ее еще какое-то время не хватятся. Так было жалко… Соседей у нее тоже не было – на этаже все съехали. И потом, зная тебя, я не боялась, что ты будешь продолжать поиски.
     Сабина спрашивала о телефонных звонках. Но на самом деле она (или беспредельная, верящая во все на свете часть ее) хотела выяснить совсем другое. И в то же время боялась услышать ответ.
     - Ты выбрала меня из-за сходства, так? Тебе нужен был друг? А тут еще Ирис, мое путешествие…
     - Да-да… И мне казалось, что ты очень одинока, и что даже если тебе будет страшно, этот страх ты постараешься пережить одна. А еще ты уважала чужие тайны и умела их хранить. Но главное – это то, что ты сама пригласила меня.
     Сабина плакала. Это было именно то, что она так боялась услышать. Если бы, если бы она встретила такого друга в жизни… Она бы прожила эти годы совсем иначе. Потусторонний голос Регины продолжал:
     - Теперь ты понимаешь, что это я велела тебе бродяжничать. Что это мой страх следовал за тобой. Я же не только любила тебя. Я завидовала. А ты меня пригласила. Ты думала, что живешь своей жизнью, но на самом деле ты жила – не получившейся - моей.
     Она родилась в год Собаки. И следовала за невозможной лучшей подругой, как верный отчаянный пес. Ее жизнь оборвалась слишком рано. И ее желание увидеть все, о чем она мечтала, было столь велико, что она использовала живые глаза лучшего друга. И столь велик был страх ее последних дней, что она разделила его с лучшим другом, заставив его ощущать этот страх как свой собственный. Тогда, много лет назад, подруга впустила ее в свое сердце. Целиком. В конце концов, обеим было всего по двенадцать.
     - Теперь ты встретилась с Ирис. Ты почувствовала, что нашла свой дом, пригласила его, как когда-то пригласила меня. А я узнала, что была действительно дорога нашей учительнице. Прости меня. Я не знаю, сможешь ли ты…
     Сабиной овладели чувства, которые можно было испытывать к живому человеку. Более того, к человеку, чья судьба тебе небезразлична. К другу, которого любишь. К другу, который обманул, но к которому еще тянется твое сердце. Годы мытарств и страхов в мгновение лишились тягостности и превратились в теребящее солнечное сплетение приключение. То, которого так ждешь, когда тебе всего двенадцать.
     - Ну что ты… Я не сержусь. Наоборот, благодарю, - только и смогла ответить Сабина. Загипнотизированный разум отступил и позволил говорить мчащемуся вприпрыжку сердцу.
     Она хотела добавить, что у нее впереди еще много лет жизни, которые можно превратить в настоящее чудо, с таким-то опытом за плечами, с таким-то кинофильмом, диск с которым она намеревалась бережно хранить! Однако она сдержалась, не желая наносить такой тяжелый удар этой неприкаянной, вечно двенадцатилетней душе. Своему настоящему лучшему другу. Она столько лет жила за него, вместо него, бегала и множила собственные призраки? Ну и пусть… Сейчас казалось, что это было меньшее, что она могла сделать.
     - Спасибо. Но одна просьба - ничего не бойся, - сказала Регина по запредельной телефонной связи.
     - Можешь не сомневаться! Слово «Тормоза»! – сказала Сабина, с улыбкой глядя на роденовские деревья за окном и все явственнее и явственнее ощущая близость моря.
     Из трубки донесся искристый детский смех. Затем он стал удаляться - как будто проваливался в огромную трубу. Наконец все стихло.
    
     Сабина проснулась под утро полностью одетой. Сколько же она спала? Часов шестнадцать? Или несколько лет? На кровати лежал разряженный мобильный телефон, а Сабина изо всех сил пыталась вспомнить приятный сон и то, что сделало его настолько приятным. Кажется, ей снились школьные коридоры, характерный запах из столовой, Ирис, сидящая у окна в большом экскурсионном автобусе, сосредоточенная Вилия с циркулем в одной руке и с яблоком в другой. И что-то еще… Что-то, что не смогло просочиться в сознание. Она развела руки в стороны. Как бы там ни было, она ощущала себя новым человеком, у которого есть дом, которого ждут друзья и который улыбается, глядя на расстилающуюся перед ним дорогу. У которого есть любимые миражи и дивные тайны. И лоскутное одеяло, сотканное из разных стран и человеческих лиц. И точка опоры, которая Архимеду нужна была для того, чтобы перевернуть мир, а ей – просто чтобы жить.
     Сабина встала, расправила затекшие руки и скинула мятое пальто. Она решила сначала распаковать свой изрядно побитый чемодан, на ручке которого еще печально висела смятая наклейка со штрих-кодом, ее именем и названием аэропорта назначения, а потом отправиться позавтракать в одно из портовых кафе. Предвкушая чашку кофе среди паромов и соленого воздуха (и размышления о том, как это хорошо – взойти по трапу со знанием, что тебе есть, куда вернуться), Сабина принялась за дело. Вдруг она нащупала за подкладкой (должно быть, успела продырявиться за столько лет) какой-то предмет – он был небольшим, прямоугольным и, по всей видимости, гладким на ощупь. Почему-то быстро забилось сердце, и Сабина решила не тратить время на поиски дыры. Взяв кухонный нож, она перерезала подкладку в том месте, где ее вздыбила вещица. В ее руке блеснуло лиловое и золотое. Затем она услышала свой собственный громкий возглас.
     Через несколько секунд со слезами на глазах она гладила и листала, листала и гладила то самое сокровище с надписью Addresses and Telephones, которое, казалось, совершенно не изменилось по прошествии стольких лет.
     Внутри книжка была девственно чиста. Ни одного номера. Ни одного адреса. Обнаружив это, Сабина поняла еще кое-что. В том месте, где раньше монотонно ворчал и шипел призывающий к побегам голос, и невидимой дрелью сверлил страх конца, стояла тишина. Такая тишина счастливого ожидания бывает перед тем, как дирижер взмахнет палочкой, и грянут басы, теноры и сопрано, которые вмиг отразит соборный купол.
     Сабина гулко вздохнула. «Ну что ж. В этом мире есть, кого любить. И этот круг не обязательно узкий. Будем заполнять», - подумалось ей.
     В порту, словно в знак согласия, прогудел танкер.