Красные закатные отблески падали на стекла старой пятиэтажки, стоящей почти на самом краю асфальтированной площадки над морем. Одно из окон на пятом этаже было распахнуто, и последние солнечные лучи освещали нехитрую обстановку маленького кабинета: старомодный пузатый шкаф, узкая кровать, стол с облезшей полировкой, заваленный бумагами. Пожелтевшие фотографии на стенах, барометр в медном корпусе, модель парусника на полке у кровати. Пожилой человек в инвалидном кресле склонился над чистым листом.
     «Я не знаю, почему слово “море” у большинства людей ассоциируется с солнцем и ярким промытым песком пляжей. Спроси, какого оно цвета, и в половине случаев услышишь – конечно, синее. А для меня море всегда было серым, с редкими проблесками густой зелени на гребнях волн. Серый цвет придает ему небо. Осенью ясные дни у нас – редкость.
     Здесь не найдешь песчаных пляжей, и уж подавно – толп отдыхающих. Холодное оно, мое море, холодное и неласковое. Немногочисленные отмели устланы обкатанной галькой, уныло - серой на первый взгляд. Но, только на первый. Если приглядеться внимательнее, становятся заметны неяркие цветные разводы, едва заметной паутиной покрывающие берег. Когда камни еще мокрые после отлива, цвета ярче. Уходя, волны громко шипят среди камней, и на самой кромке прибоя, там, где галька переходит в крупный песок, вздуваются многочисленные пузырьки. “Свежий запах моря” - еще один миф. На самом деле запах этот весьма специфичен – гниющая рыба, выброшенная приливом, комки водорослей и обломки плавника создают амбре, далекое от изысканности. В общем, ничего похожего на яркие проспекты турфирм. Но и таким – серым, холодным и неприветливым, я его…»
    
     Строка осталась недописанной. Старик потер утомленные глаза и откинулся на спинку кресла. Он немного покатал карандаш по подлокотнику, прислушиваясь к тихому треску, и тяжело вздохнул. Шалит сердечко, шалит… Руки, теперь уже навеки заученным движением, сами отмерили нужное количество капель лекарства в пластиковый стаканчик на столе.
    
     Острое покалывание в груди утихать не спешило. Старик еще немного посидел, ожидая действия, и снова подвинул кресло к столу. На краю толстой стопкой лежали исписанные листы, придавленные, как пресс-папье, куском горного хрусталя. Четыре кристалла, торчащие из россыпи нежно-сиреневых камушков в основании, были очень красивы. Крупные, с палец размером, они были дымчато-серыми у основания и почти прозрачными посередине. К острию прозрачность постепенно сходила на нет, сменяясь густым сиренево-фиолетовым цветом. По одной стороне друзы шел косой разлом. Из-за небольшого скола кусок хрусталя не стоял прямо, а лежал на боку. Старческая рука, вся в темных пигментных пятнах, осторожно взяла камень и поднесла к слезящимся глазам.
    
     «Я не знаю, как это назвать. Осторожность? Трусость? Здравый смысл? Да и разве важно это теперь? Нет такой машины времени, чтобы вернуться и переиграть все заново. Прошлое не дает мне покоя. Я и подумать не мог тогда, что воспоминания будут преследовать меня всю жизнь. Они как волны – накатывают вновь и вновь, без конца. Уже ничего не изменишь, но как бы я хотел вернуться».
     Сердце вновь кольнуло – горячо и остро. Нежно-сиреневые отблески внутри камня вдруг разрослись, заполнили пространство вокруг, заслонили обстановку кабинета. Невидимые руки мягко подхватили человека, и повлекли, казалось, куда-то вверх, прямо в центр неистового сияния. «Это - смерть?» - подумал старик. Он еще успел удивиться прежде, чем наступила тьма.
     ***
     В машинном отделении было жарко и душно. Дмитрий пощелкал по стеклу манометра, стрелка чуть дернулась и вернулась на прежнее место. Порядок. Дизель стучал размеренно, без перебоев, отрабатывая средний ход. Последний рейс в этом сезоне, еще пару часов – и «Дерзкий» станет на прикол до весны. Бросив на приборы еще один взгляд, Дмитрий отдраил люк и выбрался на палубу.
     Хотя термометр показывал восемь градусов по Цельсию, после духоты машинного воздух снаружи показался ледяным. Мужчина поежился и бодрой рысью пробежал вдоль левого борта в кубрик, за одеждой. Еще через пару минут его можно было видеть на носу, держащимся за туго натянутый леер. Здесь звук двигателя почти терялся в плеске волн. Порой нос захлестывало, волны перекатывались через фальшборт, и тогда вокруг сапог мужчины, скапливалась грязно-белая пена. Дмитрию было плевать. Крепко держась за леер, он лишь щурил глаза и подставлял лицо брызгам. Он любил море, и любил стоять вот так – на носу, на далеко вынесенной вперед площадке, открытой всем ветрам. Здесь, в открытом море, не приходилось опасаться льдин – они появятся ближе к берегу. В бухте лед уже сковал кое-где прибрежную полосу пока еще тонкой, непрочной коркой.
     Ветер крепчал, на гребнях волн появились белые барашки, но мужчина, уйдя в себя, не замечал непогоды. «Ленка с Диной, небось, уже ждут» - улыбнулся он своим мыслям. Жена и дочь всегда приходили на пристань встречать катер загодя, едва ли не за полдня до прибытия. На душе потеплело. Особо ретивая волна подняла нос катера, а затем резко бросила вниз, обдав человека на носу по пояс.
     «Штормит, однако» - чертыхнулся он, и бросился в кубрик. Еще не хватало застудиться в последнем, - тут Дима поправил сам себя, - крайнем рейсе. Едва он успел переодеться, как движок застучал чаще, по катеру разнесся вой сирены, а вслед за ним, по громкой связи – «Человек за бортом!»
    
    
    
     Четверо, свободных от вахты, в оранжевых спасжилетах суетились на полубаке. Двое торопливо привязывали лини к спасательным кругам, а еще двое с длинными баграми в руках напряженно застыли у борта. Сквозь мутную взвесь брызг, Дмитрий разглядел небольшую льдину, пляшущую на волнах. На белом фоне отчетливо виднелись три черные точки – две большие и одна поменьше. Перволедники. Рыбаки, мать их!
     Удивительно, как льдину до сих пор не разломало волнами. За те минуты, что Дмитрий провел в кубрике, переодеваясь, шторм вошел в полную силу. Катер маневрировал, держась носом к волне, и все равно маленькое судно швыряло из стороны в сторону. Выл в натянутых леерах ветер, и вода катилась через палубу уже сплошным потоком.
     Льдина медленно приближалась. Уже можно было разглядеть троих робинзонов поневоле – мужчина средних лет, мальчишка лет пятнадцати, и собака – пушистая лайка. Мужчина что-то кричал, но ветер начисто заглушал его слова.
     - Не притремся к ним, - перекрикивая ветер, гаркнул в ухо Диме высокий белобрысый Олег, - самих разобьет. Мечите круги!
     В самом деле, подойти вплотную к льдине, и снять с нее людей, стало невозможно. Шторм бушевал во всю мощь, и только мастерство капитана удерживало катер в относительной близости от рыбаков.
     Бело-оранжевые бублики спасательных кругов взвились в воздух. Один плюхнулся метрах в четырех от борта, второй почти долетел до цели. Дима видел, как мужчина, отцепившись от вкрученного в лед бура, полез к краю, туда, где на волнах плясало спасение. Мальчишка остался на месте, вцепившись в бур одной рукой, и удерживая собаку второй. И тут случилось то, чего все надеялись избежать. Волна подняла край льдины, высунула его из воды, и та, не выдержав собственного веса, лопнула. Трещина пришлась как раз посередине. Мужчину просто сбросило в воду, прямо на круг, а мальчишка с собакой – остался. Остался на половине ледяной глыбы, вставшей торчком, Несколько секунд он еще держался, цепляясь за бур, а затем льдина перевернулась. Безумный крик мужчины на мгновение перебил рев ветра. В следующее мгновение очередная волна швырнула катер к обломкам. В кипящей среди мелких осколков воде на мгновение мелькнуло что-то темное – то ли голова, то ли спина. Дмитрий одним движением скинул жилет, рывком выдернул из кармана перочинный нож, и полоснул по линю, привязанному к спаскругу, лежащему на палубе.
     - Ты с ума сошел! – крикнул Олег, мгновенно догадавшийся, чего хочет моторист. – Сам утонешь! Во…
     Всплеск за бортом потерялся в реве бури. Линь заскользил, уходя на глубину вслед за человеком.
     Холод ледяного крошева, вперемешку с водой, обжег тело. Впечатление было таким, как будто тело зажали меж двух плит, и сдавили – до полной неспособности сделать вдох. Долгие секунды Дмитрий боролся с предавшим его телом - и победил. «Ыыхххх!» - отозвались легкие, захватывая порцию воздуха, и мужчина нырнул.
     Это было значительно хуже, чем он предполагал. Тело повиновалось неохотно, мгновенно закаменев. Линь больно ободрал щеку, когда Дима развернулся, пытаясь разглядеть что-нибудь в серо-зеленой кипени. Внизу мелькнула черная тень, и мужчина, едва двигая ногами, устремился следом. Устремился – громкое слово. Дмитрий просто перестал барахтаться, и намокшая одежда сама потянула его на дно.
     Мальчишка был жив. Тонущий, он упрямо не выпускал из рук заплечного мешка, пытаясь что-то оттуда достать. Моторист видел, как шевелятся его руки, видел, как мешок, наконец, скользнул вниз, в темноту, а ребенок в отчаянном порыве выбросил руку вверх. И Дмитрий, почти теряя сознание от холода и боли в ушах, протянул навстречу свою.
     Сильно дернуло вверх – линь вытравлен до конца. Рука мальчишки в полуметре от его руки, ребенок слабо шевелит ногами, пытаясь всплыть, но тело отказывает. Вытянутая рука обмякает, опускается, изо рта мальчишки вырывается серебристая струйка пузырьков воздуха.
     В это мгновение Дмитрий едва не заплакал. Несправедливо! Осталось ведь всего ничего! Мелькнула мысль: «Дина, Леночка». Спасти чужого, и оставить без отца своего? Да и не спасет он пацана. Поздно. Боль в легких перебила даже пытку холодом.
     И вдруг время замедлилось, а затем на бесконечные несколько секунд застыло. Сердце перестало колотиться о ребра, грозя выломать грудную клетку изнутри. Появилось состояние полной отрешенности, подвешенности в пограничье сна и яви.
     Это уже было, внезапно понял Дмитрий. Был безумный прыжок за тонущим ребенком, был миг, когда кончился трос. Ощущение дежавю, сильное и стойкое. Но… когда?
     Откуда взялся прилив тепла, моторист даже не понял. Будто знойный ветер прошелся по всему телу, выметая остатки скованности. Удушье отступило, мышцы налились силой. Дмитрий полоснул по мертво затянутому узлу линя на поясе, и красиво, в длинном выпаде ухватил мальчишку за руку, точнее, за зажатый в ней предмет. Он поднял голову. Конец медленно удалялся вверх. Ноги мужчины бешено заработали, перемешивая стылую воду, и расстояние между линем и двумя людьми немножко сократилось. А потом еще немножко. И еще…
     Трос сильно дернулся, затем еще раз. «Тяни!» - скомандовал Олег, молясь, чтобы тяжело идущая из воды веревка вдруг не полегчала. Когда из пены за бортом показалась голова моториста, а за ней и вторая, он тихо и облегченно выругался матом. Дмитрий, потеряв сознание, не выпустил трос. Вторая его рука намертво стиснула кисть мальчишки, в которой был зажат кусок горного хрусталя, большой и удивительно красивый…
     …баркас мягко ткнулся в старые автомобильные покрышки, служащие отбойниками. Дмитрий, слегка порозовевший после двухсот граммов спирта вовнутрь, на ватных ногах сошел на берег. Метались всполохи маячков скорой, и люди в белом уже бежали навстречу. Моторист легонько отстранил молодую медсестру, и подошел к кромке прибоя. Холодные волны плескались у ног.
     «Штормит, однако». - Задумчиво улыбаясь, сказал он. Затем наклонился и, зачерпнув воды из-под ног, плеснул себе в лицо. Правый карман его бушлата сильно оттопыривался.
    
     «Но ничего не было. Не было! Когда кончился линь, я уже держал пацана за руку, точнее, за тот камень, в который он вцепился! И когда кристалл обломился, я не обрезал линь! Я тогда… струсил. Побоялся, что не смогу выплыть!
    
     ***
     В прихожей щелкнул замок. Молодая женщина у дверей скинула босоножки, и, бросив на кухне тяжело набитый пакет, открыла дверь в спальню.
     - Ты что без меня тут творил, дед? – воскликнула она, и подошла к креслу. Старик, казалось, дремал, зажав в руке кусок горного хрусталя.
     - Что за запах? – недовольно наморщила нос женщина. – Дед! И что у тебя с лицом?
     Старик приоткрыл глаза и слабо улыбнулся.
     - Лицо? А что с лицом, Иришка?
     - Гляяянь, - возмущенно протянула женщина, - он еще спрашивает! Ты себя в зеркало видел? Полщеки рассадил! Дед, ну нельзя же так! Опять ходить пытался?
     В глазах старика протаяло недоумение. Он потрогал щеку, и вздрогнул, когда разглядел на пальцах сукровицу, и мелкие песчинки, прилипшие к коже. Камень со стуком выпал из ослабевшей руки. Ира подняла его, и с размаху опустила на стопку бумаг на столе.
     - Смотри! – вдруг вскрикнул старик, дрожащей рукой указывая на друзу, - смотри, Иришка!
     Женщина пожала плечами.
     - Я твою каменюку тысячу раз видела, дед. Подожди, сейчас аптечку принесу, обработаю щеку. Герой, - уже мягче добавила она. – Побереги себя, деда.
     Она вышла, так и не поняв, на что указывал ей старик. Скола больше не было. Камень стоял ровно, потому, что пятый кристалл с кусочком основания, был теперь на месте.
     Старик заплакал. «Спасибо» - неизвестно кому прошептал он. Вытирая слезы, он почувствовал слабый запах, и, поднеся ладонь к носу, сильно вдохнул воздух. Пальцы пахли рыбой и солью.