Отворяясь, дверь тихо скрипнула, и сквозняк колыхнул грязные тряпки, служащие занавесками. Этот домишка был стар – в нем еще были окна. Теперь слепые черные квадраты за ненадобностью были плотно завешены тряпьем. Запах тлена, сырости и застарелого пота был настолько силен, что мужчина, неслышной тенью скользнувший внутрь жилища, невольно задержал дыхание. Из темного угла доносилось ровное дыхание хозяйки. Не особенно таясь, неизвестный подошел к ее кровати и запалил маленький факел. В тусклом свете блеснул извлеченный из ножен тесак. Сонное посапывание стихло. Женщина открыла глаза.
     - Я знаю, зачем ты здесь. Но Светоч не для твоих рук – старуха качнула головой. Ее голос был удивительно спокоен для человека, к горлу которого приставлен нож. – Лучше возьми все остальное, что хочешь, и уходи. Я не стану звать Стражей.
     - Интересно, почему? – голос мужчины прозвучал саркастически. – У тебя он просто лежит, не принося никому пользы. Я знаю более достойное применение.
     Старуха вздохнула. Неровный свет факела освещал скудную обстановку комнаты: голые стены, скрипучая кровать, маленький столик в углу и массивный платяной шкаф, сработанный, похоже, еще до Тьмы. Круглый коврик на полу был настолько грязен, что разглядеть его узор было невозможно. На маленькой табуретке у кровати, жестяная миска с остатками ужина и треснувшая кружка с недопитым вином отлично вписывались в обстановку. Если бы грабитель был склонен к возвышенному слогу, он назвал бы окружение вопиющей нищетой.
     - Светоч прошел множество рук, – женщина, казалось, не заметила издевки. – И ни в одних не задержался надолго. Иногда я думаю...
     Она оборвала себя, и очень устало посмотрела на того, кто проник в ее лачугу.
     - Уходи. Поверь старухе. Он не принесет тебе счастья.
     Из темноты выплыло лицо мужчины. Еще не старое, с мучнисто-белой кожей и настороженными глазами. Через лоб тянулась длинная багровая полоса шрама, пересекала левую щеку и исчезала на шее под воротником. Несколько секунд он вглядывался в глаза женщины, затем покачал головой.
     - Не пытайся заговорить мне зубы. Просто скажи, где он, и я уйду.
     Ее взгляд помимо воли метнулся в сторону нелепого громоздкого шкафа. Мужчина усмехнулся, проследив направление.
     - Все так просто?
     Он отнял нож от горла хозяйки. На морщинистой дряблой коже осталась розовая полоска. Мужчина потянул дверцу, предусмотрительно став сбоку. Однажды, еще молодым, он едва не поплатился жизнью, встав напротив открываемой двери. Сработала ловушка, и однозарядный самострел выплюнул заряд крупной дроби ему в грудь. Спас бронежилет.
     Открываясь, створка пронзительно заскрипела. Тяжелая, массивная, изнутри она была покрыта плесенью. Пахнуло кислым. Полки были завалены хламом, в котором смутно угадывались старая одежда, ржавая посуда, какие-то детали неизвестного происхождения. Мужчина покачал головой.
     - Ну, ты даешь, бабка. Так хранить Светоч…
     Он почувствовал, как отозвалось тело на близость камня. Ощущение было почти экстатическим – застучало быстрее сердце, участилось дыхание, и по мышцам прошла легкая приятная судорога.
     Кожаный мешочек, размером с кулак, лежал на самом дне неряшливой кучи старья. Лежал и светился неярким желтым светом, уютным и ласковым, как котенок. Как может светиться изнутри толстая кожа? А она светилась, да так, будто внутрь положили осколок утраченного Солнца. Мужчина опустил на него ладонь, и с минуту зачарованно наблюдал, как рука тоже начинает просвечивать розовым. Затем решительным движением он сунул мешочек за пазуху, и обернулся. Вовремя.
     Старуха сидела на кровати, держа в руках старый револьвер. Большой, тяжелый, с несуразно длинным стволом. Он поднимался, пока не глянул в лицо грабителю рябым дульным срезом.
     - Верни камень – почти жалобно попросила женщина. Оружие в ее руках дрожало. – Я не хочу смертей.
     Тренированное тело опередило мысль. Практически неуловимое движение кисти – и в горло старухи вонзился нож. Он вошел глубоко, почти по рукоять. Тонкая струйка крови, черная в тусклом свете, протянулась к ключице. Гулко бухнул выстрел, и пуля вырвала солидный кусок дерева из открытой дверцы.
     Старуха захрипела, и медленно разжала руки. Бесполезное оружие упало на пол. В глазах мужчины мелькнула досада.
     - Ну, зачем тебе это было нужно? – риторически спросил он.
     Женщина пошатнулась, а затем с каким-то странно удовлетворенным вздохом упала навзничь, и затихла. Мужчина подобрал револьвер с пола, сунул его за пояс, и подошел к кровати. Иссохшее тело было совсем легким. Грабитель скрестил руки убитой на груди и закрыл ей глаза.
     - Прости. – Пробормотал он, и ушел в темноту, оставив дверь открытой.
    
     ***
     …женщина с редкими седыми волосами и окровавленной шеей, протянула к нему тонкие руки.
     - Виктор, оставь Светоч! Он не для твоих рук.
     «Откуда она знает имя?» Руки старухи удлиняются, покрываются струпьями, на пальцах отрастают желтые длинные когти. Виктор почувствовал, как перестало слушаться тело. Горло сжали спазмы – не закричать. Ноги, как каменные глыбы, – не убежать. Ни вздохнуть, ни отвести взгляда от убитой. Старуха плюнула ему в лицо. Ее слюна холодна, как лед. Женщина раскрывает рот, что-то говорит, но слышен лишь монотонный ровный шум.
     Он проснулся от собственного крика, замерзший и промокший до костей. «Это просто дождь», - прошептал он едва слышно. Тяжелые капли громко щелкали по листьям. Мужчина выбрался из-под большой сосны, где ночевал, и поднял голову кверху. Тугие струи били по лицу, смывая ночной кошмар. «Что со мной?»
     Ему приходилось убивать и раньше. Но не так. Не таких, как эта старуха. Озверевшие бандиты, мародеры, наконец, чужие бойцы – все это было понятно и просто. Он всего лишь защищал свой город. У солдата нет иной судьбы. Но никогда, никогда ему не снились такие кошмары. Виктор с силой провел ладонью по лицу, сделал несколько глубоких вдохов, и поднял с земли пропитанный водой рюкзак. Путь еще далек. Людям нужна помощь. Нужен Светоч – на все другое надежды просто не осталось. Смерть одной бабки – невеликая цена за спасение тысяч жизней.
     Камень за пазухой согревал, навевал спокойствие и уверенность, гнал прочь липкие ночные воспоминания. Виктор положил руку на грудь, туда, где под истрепанной курткой дышал теплом Светоч – и замер. Камень едва ощутимо вибрировал.
     - Ты согрешил – вдруг услышал он.
     Бестелесный голос, тихий, как шорох песка. Безразличный, словно зеркало.
     «Так бывает в снах. Кажется, что проснулся, но худшее еще впереди». В тихом голосе чувствовалась сила. «Так спокойно и отстраненно не может говорить человек. Даже во сне».
     - Кто ты?!
     Долгое молчание. Мелкая дрожь от камня передается всему телу.
     - Ты знаешь сам. Вам что, мало Тьмы?
     Виктор рассмеялся злым смехом.
     - Ты – Бог? Что еще ты сделаешь с нами? Я видел старые фильмы, Бог. Я видел небо не черное, а синее, видел солнце. Я видел, как мы жили до Тьмы! Не знаю, чем люди так рассердили тебя, но милосерднее было просто уничтожить всех. Что еще страшнее ты можешь сделать? Мы копошимся в темноте, жрем друг друга, воюем за каждую цистерну нефти! Женщины почти перестали рожать! При встрече мы не протягиваем друг другу руки, как раньше, нет! Мы держим их на оружии! Чем еще ты можешь напугать нас, милосердный Боже?
     Странно. Стоило Виктору заговорить, как дрожь исчезла, осталась лишь злость и горечь. Он кидал гневные слова в лицо не Богу – страху.
     - Чего ты хочешь от меня? Покаяния? – Виктор рубанул себя по сгибу локтя. – Вот тебе! Выживаем, как можем, и не тебе, милосердному, – он словно выплюнул это слово, – говорить о грехах.
     Пауза.
     - За твои грехи ответят твои потомки.
     Голос никак не отреагировал на слова Виктора, ни единой эмоции не прорвалось в шепоте внутри головы. Губы мужчины скривились в страшной ухмылке.
     - Как же ты, Боже, - и не знаешь? Я бесплоден, Бог! Пять лет как бесплоден – с тех пор как побывал на той чертовой станции, разыскивая жратву. Никто не предупредил меня, что разрушенный реактор до сих пор фонит! Исчезни, Бог! Я не верю ни в тебя, ни в твои угрозы!
     Молчание длилось долго. Виктор уже решил было, что наваждение исчезло, и тем неожиданнее прозвучали последние слова.
     - Но ты до сих пор носишь крест.
     Шепот втянулся в голову, стих. И дождь прекратился.
    
     ***
     Виктор энергично потер запястья, на которых до сих пор виднелась узкая полоса от наручников. В облезлом кресле напротив комбат вздохнул, и протянул ему через стол пачку сигарет. Дал прикурить, сам затянулся едким дымом местного табака, шумно выдохнул через ноздри.
     - Что мне теперь делать с тобой, Витя? – тихо спросил он. – Ты читал устав. Зачем вернулся? Ты ж сам знаешь, что дезертирам одно наказание.
     Его собеседник с наслаждением потянулся на шатком стуле. Непонятная улыбка блуждала на заросшем серой щетиной лице. Он выдержал паузу, а затем задал вопрос, неожиданный настолько, что командир помедлил с ответом.
     - Что ты слышал о Светоче?
     Комбат пожал плечами, глядя на Виктора как на идиота.
     - Что и все. Дескать, есть камень, хрен знает откуда, который чудеса творит. И лечит, и светит, и греет, и вокруг него все растет, как на дрожжах. Ну, типа манны небесной. Чушь. Придумали сказку, чтоб люди совсем надежду не потеряли. А ты что спрашиваешь-то? Хочешь сказать, что нашел? Не прокатит, под дурачка не закосишь.
     Виктор хмыкнул. Все-таки хорошо, что часовые отвели его к Бате. Могли и на месте шлепнуть, с дезертирами разговор короткий. Он затушил окурок в полной бычков пепельнице, и подался вперед.
     Расскажи, что было, - он улыбнулся невольному каламбуру, - пока меня не было.
     Комбат вздохнул. За три месяца отсутствия Виктора он здорово постарел. Как обычно, блестели начищенные пуговицы, и на форме не было лишней складочки, но в волосах прибавилось седины, а кожа еще туже обтянула скулы.
     - Хреново было, Вить. Ты когда ушел, как мы думали, в Залесье, народ совсем духом упал. Ну, думали, если уж Витька сбежал, городу точно хана. Эти, южане, считай каждую ночь лезли, хрен поспишь. Даже на улицах бои были. Осатанели, черти, дуром перли, как заведенные. Ну, вроде отбились. Потом подстанция сломалась, до сих пор с водой тяжко, по поллитра выдаем на нос. Про жратву я вообще молчу. Дохнет город потихоньку, в общем.
     При упоминании о Залесье, глаза Виктора затуманились. Эх, было время. Погуляли там в свое время – и горючки было хоть залейся, и девушки там… мм… Он вспомнил Иру. Совсем молодая, а какая… страстная. Даже уходить не хотелось. Интересно, сохранила она его часы, или продала следующим же днем? Часы были знатные, старые, с тремя циферблатами и массивным стальным браслетом. Сколько ж времени с тех пор прошло? Лет пятнадцать, а то и поболе. Виктор снова улыбнулся, будто новости были распрекрасные. Комбат побагровел, и хрястнул кулаком по столу.
     - Ты…
     - Я действительно нашел его, батя. Ты сам как, ничего не чуешь? Так смотри.
     Виктор не стал больше испытывать его терпение. Вжикнула молния, и на стол лег потертый кожаный мешочек, туго стянутый вверху обрывком бечевки. Золотистое сияние залило унылую доселе комнату.
     - Сказка, говоришь? Вынь нож, пап. Да не бойся ты…
     Виктор стиснул его руку с зажатым в ней штык-ножом, и с размаху опустил на свое предплечье. Ткань куртки быстро набухла красным, на стол упали горячие капли. Свободной рукой Виктор взял Светоч, и провел им над порезом. Затем выпростал руку из рукава, и показал остолбеневшему командиру. На коже, залитой свежей кровью не было ни пореза, ни шрама.
     - Греет, светит, лечит – точно. Насчет растет – не пробовал. Но, думаю, тоже не врут. Мы спасены, пап.
     Скупая улыбка преобразила лицо солдата. Командир медленно, не веря глазам, протянул руки к Светочу, и вздрогнул, когда почувствовал пульс камня. Непослушными руками он попытался развязать туго стянутую горловину мешочка, затем, в нетерпении, полоснул по коже ножом. Сияние стало ярче. В разрезе показался округлый желтый бок.
     Освобожденный Светоч являл собой почти правильную полусферу, отполированную то ли природой, то ли прикосновениями рук бесчисленных хозяев. Теплый, желто-оранжевый, почти прозрачный камень сиял мягким светом, и едва заметно вздрагивал в ладонях. В глубине его виднелось темное пятнышко. Присмотревшись, Виктор понял, что видит неведомую букашку, чудом попавшую в толщу камня.
     - Янтарь – хрипло произнес комбат. – Я читал о таком. Его еще называли солнечным камнем. Но ради Бога, как ты…
     В комнату без стука ворвался дежурный.
     - Тащкомбат! – выпалил он с порога – там… люди…
     Он ошеломленно уставился на Светоч, затем перевел взгляд на командира, Виктора и несмело, просительно улыбнулся.
     - Значит… правда?
     Комбат вскинул голову, но вместо резких слов произнес тихо и счастливо.
     - Да.
     Они так и вышли из бункера – впереди комбат со Светочем в руках, чуть позади – Виктор и мальчишка – дежурный, ошалевший и потрясенный. Снаружи их оглушил многоголосый ропот, и ослепил свет множества факелов.
     - Ты кому сказал о камне? – спросил комбат. Виктор пожал плечами: «Часовым, иначе хлопнули б на месте. А, ну ясно, уже растрепали. Весь город тут…» Командир придержал его за плечо, чуть помедлил, и вложил Светоч в заскорузлые ладони солдата.
     - Ты добыл, тебе и хранить, сын.
     Дурацкая улыбка от уха до уха, совсем неприличная для сорокалетнего мужчины, растянула губы Виктора. Он вышел в центр небольшой площади, запруженной людьми, и высоко поднял камень на вытянутой вверх руке.
     Все стояли, как зачарованные, не осмеливаясь подойти ближе. Многие плакали. Забыв об уставе, потрясенно таращились на Светоч часовые. А Светоч - светил.
     На ближайшем столбе неярко, вполнакала загорелась лампочка. Цепочка огней опоясала город, разделила на шесть неравных секторов. Один за одним гасли факелы. Дала гудок фабрика, улицы заполнил гомон. Начинался день.
    
     ***
     На девочке не было живого места. Бешеная собака набросилась на ребенка прямо во дворе дома. Животное успело разорвать ей шею и живот, и было видно, как сизо- серые кишки вздрагивают в глубине страшной раны. Время от времени девочка начинала дрожать, и тогда кровь сильнее проступала на повязке.
     - Витя! – в голосе женщины мольба граничила с безумием.
     Мужчина достал из-за пазухи Светоч, и подошел к ребенку. «Удивительно, как вообще еще жива», - подумал он. Ощущение живого тепла в ладонях прибавляло уверенности. Виктор ободряюще кивнул женщине, и вложил камень в худенькую ручку девочки. Внезапно она открыла глаза.
     - Мне холодно! – тонкий детский крик полоснул по сердцу, как бритва. На мгновение свет в камне усилился, а затем потускнел. Прозрачное нутро Светоча замутилось, стало невыразительно серым. Девочка вскрикнула еще раз - тихо и бессильно, и умерла. На худеньком личике ее, выражение муки медленно сменилось на удивленно-обиженное. Бесполезный камень с глухим стуком покатился по полу. Женщина обняла жалкий трупик, содрогаясь в рыданиях, а затем медленно повернула искаженное лицо к Виктору.
     - Это ты убил ее!
    
     ***
     - Ничего не понимаю! – комбат с силой всадил нож в стол, пробив насквозь столешницу. Четверо мужчин сидели вокруг шаткого столика, и хмуро смотрели на сияющий посередине Светоч. На руках у троих были свежие повязки с пятнами крови. Только четвертый был цел.
     - Он что, лечит только тебя?
     Виктор поджал губы. «Наверное». – Тихо произнес он, не поднимая глаз. Напротив скрипнул стул. Комбат взял камень в руки, вгляделся в желтый свет. «Светит – а на ощупь как лед. А что он такой тяжелый? - вдруг спросил он. – Я еще тогда, в первый раз внимание обратил… Не должен он столько весить».
     Виктор растерянно посмотрел на отца: «Тяжелый? Да ты что, он же как перышко». И вдруг он все понял.
     Одному – легкость и тепло. Остальным – тяжесть и холод. Чудесный камень хранит верность лишь одному человеку – владельцу. Им не излечишь страждущих, не обогреешь умирающих от холода земляков. Это чудо – для одного. Так вот почему все обладатели камня уходили в отшельники, и Светоч менял хозяев так часто.
     - Почему?! – отчаянный крик повис в пустоте. Теперь комбат глядел на камень уже со страхом. На лицах остальных тоже медленно проступало понимание.
    
     ***
     Город пылал. Багровые всполохи выхватывали из темноты развернувшееся на улицах побоище. Едкий дым стлался по земле, как будто пытался прикрыть собой то, что творилось на улицах. Куда ни глянь – повсюду озверелые лица, мелькающие в воздухе палки и ножи. То тут, то там короткой дробью вплетались в какофонию безумия автоматные очереди. Светоч метался по улицам, как оранжевый мячик подпрыгивал над головами, на мгновение пропадал, когда кому-нибудь удавалось, убив соседа, завладеть им. Но через минуту-другую счастливчика уже убивал следующий, более удачливый или просто более сильный. Город сошел с ума.
     …И Виктор не поверил глазам – камень сам прыгнул ему в руки.
     - Уходи, прикрою! – голос комбата сорвался.
     - Папа!
     - Уходи, тля!
     Станковый пулемет за спиной мужчины затянул бесконечный речитатив. Дважды ухнуло – рвались гранаты. Виктор бежал, тяжело прихрамывая на раненную ногу. Вонючий пот ел глаза, а в груди клокотало, как в паровозной топке. Внезапно четкое «бу-бу-бу» позади стихло, будто щелкнули выключателем, и яростный рев толпы за спиной обрел ликующие ноты. Погоня приближалась.
     - Папа… - прошептал мужчина, резко мотнув головой, чтобы сбросить с глаз набежавшие слезы. Виктор остановился.
     Четыре магазина, связанные попарно, и еще один большой, пулеметный. Хватит на всех. Ствол задергался, выплевывая куцые фонтанчики дыма. Оружию все равно. Ему плевать, что сейчас пули летят в тех, кого прежде Виктор защищал. Как и Светоч, оно служит лишь одному – хозяину.
     В ушах стоял звон, да еще сильно пульсировала в висках кровь. Выплюнув последний патрон, смолк автомат. В наступившей тишине раздавались негромкие стоны тех, кто был всего лишь ранен. Виктор бросил бесполезное теперь оружие на землю, и, сгорбившись, зашагал прочь. Преследовать было некому.
    
     ***
     Вот уже пятый месяц он уходил от людей. Судя по камням под ногами и звукам вокруг, Виктор забрался в предгорья. Мало деревьев, много пещер и холодного чистого воздуха. Одежда превратилась в лохмотья, от ботинок остались лишь перевязанные тряпками подошвы. Последняя батарейка в маленьком фонарике села еще неделю назад, и теперь он голодал. Стреляя из самодельного лука на звук, можно надеяться лишь на удачу. Только одно осталось прежним – Светоч. Камень светил все так же приветливо, так же согревал его, и казалось, нашептывал в самое сердце: «Я с тобой. Все будет хорошо». Но везение и впрямь кончилось. Виктора нашли.
     Обрывки тихого разговора он услышал шагов за тридцать – за последнее время, проведенное в тишине, слух невероятно обострился.
     - …Здесь. Я видел кострище. Ты все помнишь?
     Собеседник пробурчал что-то неразборчивое, а затем ломким голосом подростка, мечтательно протянул: «Сколько дел можно хороших сделать… мама гордиться будет». Второй голос, постарше, одернул мечтателя.
     - Не кричи гоп. Добром он его не отдаст.
     «Это точно, - подумал Виктор, приникнув к стылому камню. – Не отдам. Вот и еще один охотник людям добро сделать». Он бесшумно забрался на скалу, под которой сидели не в меру говорливые искатели Светоча, и стукнул о камень рукоятью ножа, привлекая к себе внимание.
     - Уходите, – крикнул он, пытаясь перекричать поднявшийся ветер. –Я не хочу больше смертей.
     Крикнул – и горько усмехнулся в темноте, почти дословно повторив предсмертные слова убитой старухи.
     - Вы не знаете всей правды! Светоч останется у меня.
     А они оказались не такими уж и простаками. Пока двое отдыхали, третий стерег, затаившись на той самой скале, с которой кричал Виктор. За спиной послышался тихий шорох, и простуженный низкий голос произнес совсем рядом.
     - Это вряд ли. Не дергайся, у меня пушка.
     Сзади вспыхнул фонарь. Хороший фонарь, мощный. Белый круг света нащупал распластанного на камнях мужчину. «Все-таки дилетанты», - подумал Виктор. После кромешной тьмы даже слабый отблеск света способен ослепить. Мгновенным перекатом солдат ушел из белого круга, и, почти не целясь, метнул нож. «Бум!» - ответила темнота, и заряд картечи ударил в камень метрах в двух от Виктора. Стрелявший захрипел, сделал несколько шагов, и шумно упал на землю. Нож попал ему чуть ниже груди, в солнечное сплетение. Снизу раздался треск выстрелов – судя по звуку, пистолет-пулемет. Очередь ушла в черное небо, а затем, быстро приближаясь, затопали шаги. Виктор метнулся к трупу. «Пушкой» оказалась простая охотничья двустволка. Нож да один патрон в стволе – не так уж и много против двоих с автоматическим оружием. Но не так уж и мало, учитывая, с какой легкостью удалось справиться с первым соперником.
     Второго он незатейливо зарезал, прокравшись за спину и чиркнув по горлу заточенной сталью. Третий оказался проворнее – он успел нажать на спуск до того, как Виктор выстрелил ему в живот. Короткая очередь прошла пугающе близко, пули рванули полу куртки. «Ух-хух» - подвело итог скоротечному бою горное эхо. Виктор немного выждал, затем содрал с ближайшего убитого шмотник, ощупью нашел фонарь, и вдавил кнопку.
     Незадачливому охотнику за Светочем едва ли исполнилось тридцать. Виктор скорбно сжал губы, чувствуя внутри горечь и пустоту. Затем повел лучом влево, где упал второй, тот, что едва не срезал его. На заляпанном кровью большом камне лежал мальчишка лет четырнадцати. Он еще жил – одной рукой пытался зажимать развороченный живот, второй слабо и бесцельно шарил вокруг.
     - Зачем? – прошептал мальчик, но срывающийся шепот прозвучал для Виктора оглушительными фанфарами Страшного Суда. Он увидел лицо ребенка, на руке которого неярко поблескивали часы. Старые, с тремя циферблатами, на тяжелом браслете.
    
     ***
     Тьма. Черная земля сливается с черным небом, и такая же чернота в душе. Внутри поселился ледяной ком, и даже Светоч не в силах изгнать его. Виктор бережно положил уже окоченевшее тело на землю.
     - Зачем? – тихо спросил он у неба. – Зачем ты так, Бог?
     Ответа не было. Только холод и свист ветра на вершине горы.
     - Тут даже могилы не вырыть, Бог, - груда собранных камней все росла, - но я почему-то хочу, чтобы он лежал здесь.
     Могильный курган был невысок – по пояс Виктору. Он уложил последний камень и грязным рукавом промокнул лицо, несмотря на ледяной ветер испещренное бисеринами пота.
     - А ты знаешь, Бог, я, кажется, кое-что понял.
     Виктор достал из-за пазухи Светоч, развернул мягкую тряпку.
     - Когда не было сил, или не хватало духа, мы уповали на тебя – милосердного и всепрощающего. Мы хотели получить все блага жизни без борьбы за них, лишь вознося тебе молитвы, или надеясь на чудо. Вот оно, это чудо.
     Казалось, Светоч тревожно шелохнулся на вершине кургана. Желтый свет стал темно-красным, цвета крови.
     - Ничего не дается даром. Рано или поздно – все равно придется платить, ведь так? Я не знаю молитв, Бог. Но ты ведь все равно слышишь, правда? Верни людям свет, прошу тебя. У меня нет сил сделать это. Смертью одного я хотел помочь другим. Я так хотел дать людям солнце, пусть маленькое – и что?
     Виктор поднялся с колен, подошел к кургану. Из-под размочаленных ногтей густо капала кровь.
     - Ничего не стоит чудо, построенное на боли других. Я понял это слишком поздно. Не будет ничего, кроме того, что мы создадим сами, не надеясь на тебя. Ведь все – в нас, верно? Свет и тьма, любовь и ненависть. Только сейчас я понял, что Светоч – не твой дар. Это не чудо.
     Камень почти по-человечески охнул, когда сверху на него обрушился тяжелый булыжник. Светящееся полушарие разделила змеистая трещина. Виктор ударил еще раз, наблюдая, как угасает сияние. А затем еще раз. И еще, до тех пор, пока Светоч не рассыпался горкой белой пыли.
     - Верни свет, Бог! – Виктор запрокинул голову к небу, - сделай так, чтобы людям незачем было хотеть ТАКОГО чуда! А нет - мы сотворим солнце сами! Не знаю как, но мы это сделаем!
     Останки камня вновь засияли, только свет был уже не красным – белым. Виктор сгреб их в горсть, и, дождавшись порыва ветра, подкинул вверх. Некоторое время он стоял, глядя в тающее мерцание белых искр, затем опустил голову.
     - Я не прошу прощения, Бог. Но… я раскаиваюсь. Правда.
     Виктор понял, что плачет. Слезы капали на красно-коричневые камни, и слегка блестели, расплываясь маленькими кляксами. До усталого сознания человека не вдруг дошло, что он видит. Видит, хотя фонарь выключен. Виктор рывком вскинул залитое слезами лицо к небу.
     Непроглядная чернота исчезла. Все пространство над ним было усыпано маленькими искрами. По большей части белыми, но были и те, что переливались разноцветьем. Некоторые больше, некоторые меньше, они усеяли небо, залив все вокруг мерцающим серебристым светом. В памяти человека всплыло почти забытое слово.
     - Звезды. – Выдохнул он тихо, и без сил опустился на землю.
     А потом Виктор провалился в спасительное забытье. Ветер улегся, и ничто не тревожило сон человека. Он спал и не видел, как на востоке, захватывая полнеба, разгорается восход.