Зина была соседкой.
     Она жила этажом выше, и ее сын Сашка часто приходил играть к моему сыну, потому что во дворе все мальчишки знали, что у Гарика «здоровские игрушки».
     Зина целый день лежала на диване, а если двигалась по квартире, то только боком, потому что была необъятных размеров и в дверь иначе не проходила.
     Сашка прибегал из школы домой, шел в кухню, локтем отодвигал в сторону грязную посуду на столе, освобождая место для тарелки, ел и, сказав «Я пошел, мам», убегал.
     – Смотри, не долго! – посылала вдогонку Зина, продолжая лежать и смотреть телевизор или разговаривать по телефону.
     Сестра Сашки Ада была намного старше его и уже работала, а младший брат Левка ходил в детский сад.
     Собирались все вместе только вечером, когда муж Зины возвращался домой. Он готовил ужин в кухне, а Зина что-то кричала из комнаты – видимо, давая указания. Все носились с тарелками из кухни к телевизору и обратно, оставляли на полу крошки.
     Иногда Зина чистила картошку, глядя все в тот же телевизор, а Ада приносила воду и уносила очистки. Сашка мешался под ногами, и между ними часто возникали перепалки. Ада кричала на Сашку и давала ему подзатыльники. Сашка жаловался отцу, и тот кричал на Аду.
     Ночью Левка, насмотревшись телевизора и наслушавшись криков взрослых, не мог заснуть, и сверху доносилось, как отец и старший брат старались его успокоить, а он вскакивал с кровати и все время порывался куда-то бежать.
     Когда я приходила, Зина тут же посылала Сашку на кухню за чем-нибудь вкусным.
     – Вчера испекла, попробуйте!
     Она рассказывала мне всегда одну и ту же историю про свою старшую сестру, которая рано умерла, но успела написать несколько книг. Сама Зина окончила только десять классов и курсы кройки и шитья, но шить, по-моему, не умела.
     От сестры она переходила на мужа и рассказывала о том, как они познакомились.
     – Новый год был. Все, конечно, напились, ну и потом разбились на пары и пошли в разные комнаты. А мой Миша ничего этого мне не предлагал. И я решила, что, раз он такой скромный, значит стóящий.
     Я, выслушивая эту историю еще раз и глядя на расплывшееся бесформенной глыбой тело, думала, знает ли вообще Зина, прожив с Мишей двадцать лет и нарожав троих детей, что такое это.
     Миша, маленького роста, худенький, щуплый и невзрачный, бывал дома только поздно вечером. В выходные его вовсе не бывало, и у меня иногда возникали на этот счет всякие мысли.
     – Папа любит работать, – говорила Ада.
     Может быть, так это и было. Но, как мне казалось, денег у Зины не прибавлялось. Правда, когда мне самой не хватало до конца месяца, я знала, что могла занять только у нее. Она лезла в шкаф, доставала пачку денег, пересчитывала и говорила:
     – Миша мне оставил на хозяйство, но я сэкономлю немного.
     Она даже расстраивалась, когда не могла чего-нибудь дать.
     – Подождите, поищу получше!
     Жили они очень скромно, ничего лишнего себе не позволяли ни в одежде, ни в питании. В квартире стояла простая мебель, с которой никто никогда не стирал пыль.
     – Вот переедем на новую квартиру, – говорила Зина, – я наведу порядок. Куплю всю новую мебель. У Саши будет отдельная комната, а то ему и спать негде сейчас. И у меня тогда тоже будет спальня!
     Зина мечтала о новой квартире и уже несколько лет стояла на очереди на улучшение жилплощади. А квартиру все не давали. И как-то раз она сказала мне расстроенно:
     – Отказали нам. Говорят, у нас больше нормы. А норма – только пять метров на человека...
     – Подождите, Зина, как же это – больше нормы? – начала я считать. – Ведь вас же пять человек...
     – А Ада-то выросла уже, взрослая. Считается, что у меня двое детей...
     Зине так хотелось выбраться из их тесноты, что она решила родить еще одного ребенка, чтобы была «норма». Но у нее что-то не получилось, и так они и не переехали.
     Однажды Сашка сказал моему сыну по секрету, что он изучает иврит, чтобы знать язык своих предков. А через некоторое время, когда я зашла к Зине, она сообщила мне, тоже по секрету, что они собрались уезжать.
     – Зачем, Зина? – стала я ее отговаривать. – В таком возрасте трудно привыкать к новому. Вы ведь не знаете, что вас там ждет и где вы будете жить. И язык чужой.
     – Нет, – сказала она грустно, – там, я думаю, хуже не будет. Здесь страшно оставаться. В доме «Память» живет. Они собираются, листовки развешивают. А если придут когда-нибудь? Вас это не касается, поэтому вы ничего не знаете. Говорят, списки составляют на всех евреев... За детей страшно. Мне-то уже все равно, а им нужно лучше жить...
     Я все-таки пыталась ее разубедить.
     – Нет, все! Мы уже твердо решили. Миша нашел родственников, они обещали помочь. Едем – и все!
     И у нас потекла своя жизнь, у них – своя, уже другая.
     Они стали потихоньку все распродавать, к ним приходили какие-то люди. Иногда поздно вечером было слышно, как наверху что-то передвигали, видимо, запаковывали, шумели голоса. Я поднимала глаза не ходивший ходуном потолок, вздыхала и думала: «Скоро это кончится: уедут».
     Как-то я встретила Зину на улице незадолго до ее отъезда.
     – Что же вы не заходите? – спросила она.
     Я стала оправдываться тем, что получила садовый участок и нужно сажать, удобрять, строить. Через два дня вечером она позвонила мне и сказала:
     – Миша привез вам с дачи корень жасмина. Зайдите – возьмите. Посáдите у себя на участке – и сразу будет большой куст.
     Корень был огромный.
     Мы отвезли его на дачу и посадили. Но на следующий год он никак не хотел расти и вылезли лишь какие-то чахлые листочки.
     – Ничего из него не выйдет, – сказала я мужу. – Ерунду какую-то Зина дала. Лучше я куплю другой. – И бросила корень под забор.
     – Не нужно выбрасывать. Попробуем посадить в другое место, – сказал муж, принес корень обратно, посадил рядом с домом и стал терпеливо поливать.
     Но жасмин не рос и, казалось, совсем зачах.
     На следующий год снова была весна, и когда я приехала на свой участок, то с удивлением обнаружила, что на старых ветках жасмина появились огромные почки. Потом почки раскрылись, и из них вышли сочные, красивые зеленые листья.
     – Смотри! Зинин жасмин пошел! – показала я мужу на куст.
     – Ну вот, а ты хотела выбросить!
     А еще через год жасмин покрылся белыми нежными цветами и стал похож на снежный ком.
     Зина уже уехала. И в ее бывшей квартире раздаются уже другие звуки. А жасмин давно перерос первый этаж и в июле весь усыпан белыми крупными цветами.
     – Ну и жасмин у тебя! – восхищаются соседи.
     Я подхожу, наклоняю ветку, совсем как в сентиментальных рассказах, вдыхаю тонкий, чуть сладковатый запах и говорю мужу:
     – Зинин жасмин!..
     И добавляю:
     – Хорошая была женщина! Жаль, что уехала...
     И это чистая правда.