Его держали трое работников этой странной корпорации, а Ник рвался вперед, рвался к тому, что видел только он.
     Единственная в своем роде, с девизом: «Мы избавим вас от неприятностей!», в последние месяцы эта корпорация превратилась в место паломничества сотен людей. И сарафанное радио без всякой рекламы все больше и больше увеличивало количество этих страждущих.
     Не удержался и Ник. Приехал, поговорил. И оказался в восторге от перспектив.
     А сейчас, с исказившимся лицом, осатанев, он пытался прошибить стену из мощных охранников, их становилось все больше, и, казалось, сюда сбегалась вся корпорация. Все, как на подбор, молчаливые, ни намека на панику, двигаются бесшумно, без суеты.
     Ник кричал, руки колотили по чужим телам, но в ответ не последовало ни одного удара. Он по-прежнему – клиент, выгодный, непривередливый: пока шла вся «процедура», Ник не терзал работников тысячью мелких придирок, просьб принести кофе, включить вентилятор, не задавал вопросов, от которых веяло нервозностью и недоверием, как поступало большинство иных клиентов. Он почти идеален для корпорации, и ему можно простить эту неожиданную выходку. С кем не бывает, может, переутомился? Или увидел то, что неправильно интерпретировал?
     Руки бессильно повисли – он выдохся. Крик перешел в визг, в негромкий вой и, наконец, в хрипы. Ник согнулся, хватая ртом воздух, кто-то поддержал его.
     Появился Сафронофф – глава корпорации. Высоченный, худой, громадный живот подходит скорее тучному человеку и выглядит еще более отталкивающе. Сафронофф осклабился. Ник был ему по плечо и казался провинившимся младшим братом.
     – Ник! Ник! Ник! Ну, что же вы? Вы же не в первый раз пришли! Разве так можно? Мы ведь избавили вас еще от одной проблемы? Избавили? Знаете, сколько сейчас людей мается от этого? Мается, но ничего поделать не могут! А вам это уже не грозит!
     Он похлопал Ника по плечу, улыбка стала еще шире, теплее. Еще немного – и он полезет обниматься. За спиной у него, в стеклянном кубе размером с небольшую хижину, медленно, едва уловимо для человеческого глаза, ворочалась та бурая субстанция, что и стала первопричиной могущества и процветания корпорации, а еще причиной того, что произошло и происходило с Ником.
     – Вы не только узнали, чем могло обернуться в будущем одно приятное знакомство. Вы уже никогда этого не сделаете, и, значит, разминетесь со всеми этими бесконечными неприятностями. Не будет зря потраченных нервов, криков, терзаний, сожалений. И этих постоянных вопросов самому себе: зачем я это сделал?
     Ник с трудом поднял голову. Он задыхался и не мог говорить, но дыхание восстанавливалось. Вот-вот он скажет то, что хотел.
    
    
     Прежде, чем Ник на себе испытал воздействие бурой массы, он трижды дотошно расспрашивал своих знакомых, кто уже побывал в корпорации. И все-таки ощущения оказались настолько особенными, будто описание знакомых относилось к чему-то другому.
     Масса, заполнявшая куб, не поддавалась никаким определениям. У нее был запах, но этот запах нельзя было с чем-то сравнить, назвать приятным или неприятным. Она была плотной, но не мешала видеть все, что находилось за пределами куба. Она была влажной субстанцией, но сколько бы в ней не находился, после выхода одежда осталась совершенно сухой, без пятен. Она заполняла весь куб, она облепляла человека, стоило ему войти внутрь, но он не задыхался, ни в глаза, ни в ноздри ничего не лезло, словно ничего и не было. Несмотря на свой бурый цвет, в какой-то момент она менялась с черного на синий, зеленый, голубой, оранжевый, красный, желтый и белый. Этого не могло быть, тем не менее, бурая масса одновременно отражала еще около десятка цветов.
     Погружение в массу напоминало смерть. Однако все неприятное, что смерть сопровождает, куда-то улетучивалось. Быть может потому, что эта смерть «длилась» недолго и больше всего походила на краткий сон. Раз – и ты проснулся, и все позади, и снова утро, снова можно жить.
     А страх был. Особенно, когда Ник погрузился в субстанцию впервые.
     Массу в корпорации называли просто Полем. Никаких прилагательных, полная секретность – пока никто не знает, как создавать подобную субстанцию, горстка людей обогатится в кратчайшие сроки. И чем сильнее становился ажиотаж, чем настырнее маячили на горизонте потенциальные конкуренты, тем с большим упорством корпорация оберегала свою золотую жилу. Неизвестно даже, один ли человек совершил решающее открытие или группа ученых, сколько времени ушло на создание и чем (или кем) пришлось жертвовать.
     Один из знакомых Ника, побывавший в корпорации до него, считал: Поле реагирует на биополе человека таким образом, что своей субстанцией выявляет отдельные отрезки потенциального будущего. И не только выявляет – потенциальный негатив можно уничтожить, иначе говоря, избавиться от него в дальнейшем. Если исходить из того, что нет ни будущего, ни прошлого, и все существует одновременно, Поле своей структурой проявляло отдельные (пока еще скрытые от человека) эпизоды, как лакмусовая бумажка, и… если нужно, «замазывало» их. И человек, двигаясь по тропе своей жизни, просто проходил мимо, не замечал ненужное, и оно, «неиспользованное», так и не материализовалось в его будущем.
     Ник знал все это. Но знание не избавило его от неосознанной реакции, когда тело ощутило субстанцию, ее запах, тихий звук, с которым она шевелилась внутри куба – он попытался вырваться, закричать, чтобы его вытащили наружу, и черт с ними, со всеми перспективами. Последовал безболезненный удар током (только с этим и можно сравнить), и Ник погрузился в бессознательное состояние. А когда «всплыл» на его поверхность, в душе царило умиротворение, бурая масса вокруг казалась чем-то родным и таким знакомым.
     Было еще кое-что. Отстраненно, как подвыпивший человек, Ник различал внутри массы трехмерную картину. Шевельнулось беспокойство, но приглушенное, какое-то ненастоящее. Вскоре исчезло и оно.
    
    
     Сафронофф, суетливый, улыбающийся, расставил на столике перед Ником с полдесятка стаканов: кофе, вода, сок, пиво, даже молоко. Еще и уточнил: не нужно ли водки или бурбона? В другой ситуации подобная «учтивость по отношению к клиенту» вызвала бы у Ника хохот, но сейчас, после стеклянного куба, его так зацепили первые слова Сафронофф, что остальное ушло на задний план.
     Сафронофф знал. Каким-то образом глава корпорации знал то, что видели в кубе клиенты. Непонятно как, но все увиденное находящимися в кубе транслировалось Сафронофф, а, может, и не только ему. Его просторный кабинет с дорогой мебелью выглядел обычным, без секретов, помещением.
     Глава корпорации присел по другую сторону стола, вытащил какие-то леденцы, принялся грызть.
     – Значит, дорожная авария? Отлично! Просто отлично! Это не палец сломать или грипп подхватить. Это посерьезней – возможен летальный исход. Да и помучиться бы пришлось перед смертью. Кто знает, может, не один день. Человек – живучее создание, – он хихикнул.
     Ник почувствовал внезапный приступ жажды, потянулся к ближайшему стакану – это оказался сок – и выпил его залпом. Сафронофф закивал – точь-в-точь папашка, чей ребенок соизволил, наконец, приняться за кашу.
     – Главное – будьте спокойны. Никаких последствий не будет. Последствия были бы, не приди вы к нам вообще, – хихиканье. – Но теперь… теперь, Ник, все у вас шито-крыто!
     Ник потянулся к следующему стакану – это оказалось пиво. В третьем была вода. Ник заколебался. Сафронофф улыбнулся.
     – Еще сока?
     – Да… если можно.
     – Сколько вашей душе угодно, – он нажал кнопку на столе. – Вернее сколько угодно вашему телу.
     Дверь открылась – в кабинет вошла девушка с подносом: пустой стакан и громадный пакет сока. Казалось, она стояла под дверью, ожидая сигнала босса.
     Сафронофф сказал:
     – После знакомства с нашим Полем у всех без исключения сильная жажда. Человек пьет, пьет и пьет. Но ничего страшного, – украдкой он взглянул на часы. – Уж с этим тем более стыдно не справиться.
     Ник прикрыл глаза, наслаждаясь грейпфрутовым соком.
     – Можно у вас… кое-что спросить?
     – Естественно, Ник. Все, что угодно. Вы же наш клиент, вы потратили свои деньги.
     – Как это происходит? В смысле… как я вижу то, что могло бы со мной случиться?
     Сафронофф покачал головой:
     – Разъяснить саму технологию мы не имеем права. Сожалею, Ник. Это единственное, чего вы от нас не узнаете. Но вы не расстраивайтесь, я…
     – Я не так… выразился. Я имел ввиду, откуда уверенность, что та самая автокатастрофа действительно случилась бы со мной? Ведь если вы меня от этого… избавили, проверить, убедиться на все сто, что она мне угрожала, уже нельзя?
     Сафронофф встал из-за стола, прошелся.
     – Видите ли, Ник, сама постановка вопроса… как бы выразиться? Не совсем верная. Человек – это не просто набор костей и мяса. Как и любой предмет в этом мире, как любое живое существо, он испускает энергетические волны. Эти волны – его часть. Но они распространяются по всей Вселенной, они в каждой ее точке. И так у любого существа. То есть в реальности мы все настолько взаимосвязаны, что человеческому сознанию невероятно тяжело это воспринять. Физически мы не чувствуем ни боли другого, ни его настроения. Мы кажемся друг другу совершенно обособленными объектами.
     Ник заерзал на стуле, снова припал к стакану сока. Сафронофф присел на краешек стола, с улыбкой заглянул в глаза клиенту.
     – Еще в утробе матери ваши волны соприкасаются со всем, что есть в этом мире. Поэтому с вами может случиться все, что угодно, абсолютно все. В потенциале вам угрожают все автокатастрофы этого мира. Понятное дело, в реальности вас могут коснуться лишь некоторые из них. Но и среди этих некоторых есть небольшой процент тех, что практически наверняка с вами случится.
     Сафронофф соскочил со стола, двинулся по периметру кабинета.
     – Правда, тут одно но. Для отдельных людей вообще нет угрозы автокатастрофы. Как-то так вышло, нечто распорядилось, а может сам человек с помощью собственных волн подсознательно выбрал нечто иное. Кому-то вместо катастрофы грозит удар ножом или перелом, после которого он станет калекой. А кто-то рискует умереть в автокатастрофе три-четыре раза за жизнь.
     – Три-четыре раза?!
     – Да. У каждого… своя судьба.
     – И что? Вы избавляете таких людей сразу от всего?
     – Не сразу. Для этого нужно прийти столько раз, сколько понадобится. Но самое опасное, самое потенциально осуществимое мы убираем именно в первое посещение клиента. Таково свойство Поля – оно выявляет самое яркое. А дальше – по убывающей.
     Сафронофф похлопал Ника по плечу.
     – Я понимаю ваше недоверие. Более чем понимаю. Вам надо поговорить с кем-нибудь из наших первых клиентов. И вам скажут: человек, которого мы избавили от автокатастрофы, однажды заметит аварию, проезжая на машине минутой раньше или минутой позже, или проходя мимо по тротуару, или увидит человека, угодившего в эту аварию. Увидит и сразу поймет: вот, это именно то, чего я избежал, именно то.
     Сафронофф опять покосился на часы, развел руки в стороны.
     – Что ж… если вопросов больше нет…
     – Скажите, как вы считаете: мне надо прийти еще раз?
     – Это кроме вас никто не решит. Возможно, это окажется небесполезно.
    
    
     Не в силах заснуть Ник ворочался до утра. Благо он мог позволить себе безделье – отпуск только начинался. Он не мог определить собственное состояние: хорошо ли ему, что избавился от несчастья, или его гложет что-то неприятное? Казалось, это было своеобразным отголоском «общения» с бурой массой в стеклянном кубе. Та же неопределенность, невозможность сказать что-то конкретное.
     Когда Ник уже засыпал, его разбудил звонок в дверь. Явился Патрик – один из его знакомых, кто уже несколько раз посещал корпорацию. Мускулистый, с длиннющими руками и таким же носом, он выглядел странно, как если бы старался что-то вспомнить и не мог. Его что-то терзало, он сел на стул, встал, прошелся, снова сел, снова прошелся.
     – Ты чего? – спросил Ник. – Да сядь ты, не маячь.
     Патрик вроде бы не слышал его.
     – Ну, что? Ты был… там?
     Ник кивнул, вкратце поведал о своем посещении корпорации. Умолчал о своих ощущениях и разговоре с Сафронофф.
     – И как тебе? Все это?
     Ник замялся.
     – Пока не знаю. Еще… не разобрал.
     Патрик как-то обреченно кивнул, его взгляд потускнел. Похоже, сообщение Ника радости ему не прибавило. Ник заглянул ему в глаза.
     – Да что с тобой?
     – Пойдешь еще раз?
     – А что? – Ник пожал плечами. – Будет видно.
     Патрик промолчал, рассматривая свои руки. Ник спросил:
     – Так ты расскажешь, в чем дело? Случилось чего?
     – Кажется, у меня… зависимость, – он шумно выдохнул.
     – Зависимость? Хочешь сказать, ты…
     – Я спать уже не могу спокойно. Все думаю про куб, про Поле. Черт, да я только об этом и думаю. Я уже и без того был там четыре раза. Куда еще? Они, правда, цену сбрасывают каждый раз, а если пустяк какой грозит – вообще дешево обходится, но… Сколько можно?
     – А что у тебя было?
     – Первый раз я мог утонуть. Кажется, меня должны были вытащить и откачать, но… был риск, что помер бы. Ну, и… понесло меня. Думаю: кто знает, че там еще будет? Второй раз мне светил всего лишь перелом ноги.
     – Тоже неприятная вещь. А третий?
     Патрик помолчал. Кажется, он сомневался, надо ли рассказывать.
     – Геморрой, – он поморщился, будто у него уже появилась эта проблема.
     Ник кивнул.
     – Это не смертельно, но болезненно. Несильные, но постоянные мучения.
     – Я мог бы на этом остановиться, но… – Патрик запнулся.
     – Пришел снова?
     – Да. На этот раз меня избавили от вырванного зуба. Я должен был ходить неделю с раздутой щекой.
     Они помолчали. Патрик избегал смотреть на приятеля.
     – Хочешь идти еще раз? – заговорил Ник. – А что корпорация? Они не возражали?
     – Со мной говорил сам директор. Еще после третьего раза. Он тоже сказал, что мне теперь не грозит ничего серьезного, максимум – какие-то мелочи вроде вывихнутого пальца. Я было согласился, сказал, что да, мол, спасибо, больше мне нечего бояться… Но только пришел домой, как… подумал: а вдруг они ошибаются? Вдруг мне еще где-то светит, например, получить дубинкой по голове? – он всхлипнул. – Корпорация ведь не Господь Бог! Им-то что? Они деньги зарабатывают. Я их клиент, а клиент всегда прав.
     – Сходи еще разок и все. Уезжай куда-нибудь.
     – Не могу. Я уже пробовал, но меня колбасит, как только за город выезжаю. Не могу, не могу. Мне надо снова в Поле, надо, надо.
     Вскоре он ушел. Ник сидел и смотрел в одну точку.
     Сафронофф сказал: возможно, прийти еще раз окажется небесполезным. Но Патрик! Кто знает, не ждет ли самого Ника похожая зависимость?
     Он встал. Он даст себе зарок: сходить три раза, и на этом – все.
    
    
     Ник открыл глаза.
     Вокруг была бурая масса. Но он отчетливо видел стеклянные стенки куба, сотрудников корпорации.
     И себя. Ника, которого избивали двое лысых подростков. Он отбивался, но сила была на их стороне, и вот он уже пропускал удар за ударом, а они, пьянея от крови, с гиканьем наскакивали на него и мутузили, как будто жаждали убить, не меньше.
     Это происходило рядом, рукой можно дотянуться, и в то же время где-то в иной вселенной, в мире, которого никогда не было и (будем надеяться) никогда не будет. Ник наблюдал это сонным взглядом, он даже чувствовал удары подонков, но по ощущениям они казались из разряда «понарошку».
     Какой-то человек бежал к ним. Показался еще один. Закричала женщина. Подонки заколебались, дали деру. Их пиршество прервали, но то, что они успели, выглядело серьезно. Сотрясение мозга. Разбитые брови. Сломанная челюсть, наверное, неправильно срастется, боли не будет даже в старости, но останется заметная неровность.
     Ник осознал, что на него, лежащего на спине, сверху смотрит Сафронофф. Он улыбался.
     – Не сравнить с автокатастрофой, но приключеньице – врагу не пожелаешь. Риск проваляться в больнице месяца полтора, а то и больше. Убираем, конечно?
     Ник то ли кивнул, то ли что-то выдавил из себя, во всяком случае, выразил согласие. А, может, и не было никакого знака? Вопрос Сафронофф – простая формальность. Кто откажется избежать предстоящего избиения с травмой и месяцем больницы?
     Ник снова погрузился в сладкое небытие, глаза закрылись.
     А когда очнулся, в его судьбе уже не осталось двух лысых подонков, избивших его ради развлечения. Ник мог быть доволен – он снова улучшил свою жизнь.
    
    
     Сафронофф улыбался, но в глазах улыбки не было. Он спешно что-то просчитывал.
     Просьба Ника была внезапной, другие клиенты не заговаривали об этом. Ник поставил вопрос ребром: могут ли они договориться о том, чтобы после третьего посещения корпорации его больше не пускали бы к Полю ни под каким предлогом? Если даже он сам будет настаивать воспользоваться услугами корпорации.
     – Видите ли, Ник. Мы не в силах принимать на себя какие бы то ни было обязательства в отношении свободы волеизъявления наших граждан. Это просто не подпадает ни под какие законы. Подумайте: однажды вы снова решите воспользоваться услугами нашей корпорации, придете, решите оплатить нашу работу, наши уникальные возможности, а мы вдруг поставим перед вами барьер?
     – Но ведь это моя же просьба!
     – Да, ваша. Но однажды вы также придете с просьбой, и как определить, какая из этих просьб должна стать приоритетной? Простите, Ник, тут мы вам ничем не поможем. Можно лишь надеяться, что после третьего раза вы сами поймете: в вашей жизни уже не будет негативных ситуаций. В смысле негативных настолько, чтобы обязательно воспользоваться услугами нашей корпорации.
     Ник колебался. Ему хотелось сказать о Патрике, но он сомневался: не ошибка ли это? Кто знает, какова будет реакция Сафронофф, что еще он выскажет в защиту своей столь любимой корпорации? Ник все еще зависел от корпорации, от Сафронофф, а зависимость вовсе не козырь в каких бы то ни было требованиях.
     И все-таки Ник решился. Он понимал: его может прижать к стенке любой из вариантов. Какой правильный – не угадаешь.
     – Недавно я разговаривал с человеком, который утверждает, что зависим от Поля, как можно быть зависимым… от наркотиков, например.
     Сафронофф не колебался:
     – Полнейшая чушь! Вы меня простите, Ник, но этот ваш знакомый… Нет, ну надо же зарядил?! Этак можно обвинить компанию по производству игрушек: я не могу без игрушек, у меня нет места, куда их девать, нет средств, но я все иду в их магазин и покупаю, покупаю, покупаю.
     Сафронофф был убедителен, смотрел Нику в глаза, и тот смутился. Действительно, мало ли что с Патриком? Может, Поле ни при чем?
     – А если вашему знакомому просто необходимо обратиться к психиатру?
     И это тоже выглядело правдоподобным.
     Ник извинился, откланялся и вышел.
    
    
     Ник с трудом поднял голову. Он задыхался и не мог говорить, но дыхание восстанавливалось. Вот-вот он скажет то, что хотел.
     И он заговорил, подавляя истерику:
     – Значит, вы избавили меня еще от одной проблемы?
     Сафронофф закивал.
     – Вы же сами все видели. Эта женщина – стерва! Самая настоящая стерва! Кроме парочки болезней на нервной почве, потери половины вашего состояния, вы еще едва не сведете с жизнью счеты, а смею заметить, подобные мысли, когда накручиваете и накручиваете в голове, как покончите с собой, но этого не делаете, подобные мысли еще хуже, еще тяжелее самого суицида! Вы этого хотите?!
     Ник выпрямился, и Сафронофф замолчал.
     – Я же просил вас остановить процесс. Но вы сделали вид, что ничего не поняли.
     – Ник, это ошибка – жениться на ней. Пять лет ада и развод. Да на это никто не согласится! Опомнитесь! О чем вы говорите?!
     – Да, вы умеете говорить. У вас здесь все четко поставлено. Но вышла маленькая заминка – я видел немножко дольше, чем планировалось. И только не говорите, что вы этого не знаете.
     – Ник, прошу вас. О чем вы здесь…
     – Да, вы избавили меня от жены-стервы. Да, не один нормальный мужчина не согласится стать мужем, если узнает наперед, что брак закончится разводом с грандиозным скандалом.
     Сафронофф заулыбался, у него затеплилась надежда на исход, который его устраивал.
     – Да, – сказал Ник. – Вы избавили меня от такой напасти. Но тот ребенок, которого я увидел, девочка, которой у меня уже не будет… Это мое единственное дитя, которое судьба подарила мне! И вы его у меня отняли!
     Сафронофф попятился, продолжая улыбаться. Ник закричал:
     – Будьте вы прокляты с вашим избавлением страждущих! Да лучше бы я попал в катастрофу, лучше бы меня избили, зато у меня был бы ребенок, зато я жил бы полноценной жизнью! Собственной жизнью!
     Он замер, закрыл глаза. Он снова увидел, как дочь улыбалась ему, как обнимала. Он видел внука, которого могла родить ему дочь. И он понял, что раньше его жизнь не делилась на несчастья и радости, это была просто жизнь, цельный поток событий, впечатлений и чувств.
     Теперь у него осталась лишь пустота.