Несмотря на мощную дрожь, едва не выбивающую ручку из моих пальцев, и крик ужаса, застывший где-то на полпути к освобождению, я всё же пишу это, едва сдерживая хохот. Нет, правда, всё возможно в этом мире, но чтоб такое... Как бы чудовищно иронично это ни прозвучало, сложно объяснить случившееся со мной чем-то, кроме божественного вмешательства. Пожалуй, Иерархи со мной бы не согласились, но они-то как раз сейчас источают аромат свежего шашлыка, а я — вот он, целый, и — по крайней мере, пока — относительно невредимый. В любом случае, что бы ни ожидало меня впереди, я чувствую ниспосланную мне свыше (и никак иначе) миссию сохранить память о случившемся в ночь с восьмого на девятое сентября в отделе Синода на проспекте Христа Вседержителя 16-Б (надо полагать, теперь бывшем отделе), дабы будущие — и, возможно, вновь обретшие разум — читатели сих мемуаров смогли оценить всю глубину кроющейся в них иронии.
     В общем, тем вечером я как обычно валялся на диване, и смотрел «Жития святых». Жена где-то в комиссионке раздобыла новый телевизор — в довольно симпатичном медном окладе, и с иконой Владимирской Богоматери на заставке. В отличие от обычных тошнотворных новоделов, эта не вызывала желание выбросить телевизор в окно всякий раз, когда он выключался. Помню, что я как раз прекратил по привычке искать кнопки переключения каналов, вспомнив, что канал теперь один-единственный. Монотонное бубнение о каком-то там очередном канонизированном челябинском бухгалтере, отбившим наибольшее количество поклонов по области, сменилось прогнозом погоды на завтра — где-то, с Божьей Помощью, солнце, а где-то, не без происков Сатаны, облачно... Никаких дождей и гроз над всей Святой Русью-матушкой... Я как раз потянулся за стоявшей на столе недопитой бутылкой кагора (больше ничего в магазине не было, и хоть у меня уже от этого пойла сахар на зубах скрипел, очень уж хотелось расслабиться после работы, и пришлось довольствоваться малым – благо Священновластный как раз недавно сказал, цитируя кого-то из Великих Иерархов, что помыслы о роскоши уводят от Креста Господня… А что-либо кроме этой приторной бормотухи в магазинах давно уже стало роскошью.
     И вот тогда-то входная дверь и вылетела от мощного удара, а в квартиру с воплями — в основном, вроде «крестись-кто-в-бога-верует!!!», «смерть-язычникам!!!» и «слава-христу-сатанист-гори-в-аду!!!» вперемешку с матерной бранью — ворвались сотрудники Синода. Меня швырнули на пол, и я только и мог слышать, как звенит упавшая на пол бутылка, из которой, будто кровь, хлещет дрянной напиток и как вопит Лера на кухне. Сконцентрировавшись на боли в заломленных руках, я стал терпеливо ждать, следуя положению 15.18: «Вспыльчивый человек возбуждает раздор, а терпеливый утишает распрю». И страсти быстро улеглись — всё утихло, когда командир штурмовой группы вытащил из-за катехизисов, занимавших всю полку над телевизором, тот самый предмет, который, по-видимому, и привёл их в мой дом.
     Ума не приложу, как они прознали о наличии у меня столь жуткой крамолы — о книге знала только Лера — но, так или иначе, теперь всё было ясно, и я даже немного успокоился, когда понял, что моя песенка спета.
     Спустя несколько секунд меня рывком поставили на ноги и погнали вниз к ожидающему у подъезда роскошному и зловещему джипу, холодную блестящую черноту которого нарушали лишь тоненькие золотистые чёрточки крестов на дверях. Когда меня запихивали внутрь, я почувствовал, как меня охватывает паника: стандартный рефлекс любого человека, имеющего несчастье быть заподозренным в слабости веры и столкнуться с Синодом. Впрочем, темнота внутри, и мерно покачивающийся освежитель воздуха, висевший на зеркале заднего вида — казённый, в виде кадила и с запахом ладана — постепенно вогнали меня в некое подобие гипнотического транса, и всю дорогу до ближайшего отдела я молча, как истукан, смотрел на пляшущие впереди огни ночного города и думал о том, что их танец — это, должно быть, последняя красота, которую мне доведётся увидеть на этом свете. Странная мысль для человека, доживающего последние минуты...
     По радио синоптик вещал о том, что мироточащая икона в Гидрометцеркви истолкована как обещание солнечной погоды, но я тем не менее слышал гром и несколько раз видел вспышки молний над горизонтом. Я подумал о Лере, о том, что это наверняка она вызвала синодовцев, и сообщила о книге. Странно, но я не испытывал к ней ни капли ненависти. В конце концов, она поступила так, как положено, как учат заповеди, положения, и Священновластный собственной персоной. Стоит ли винить её за то, что её супруг, вопреки положению 2.24 - «Оставит человек отца своего и мать свою и прилепится к жене своей, и будут одна плоть» – втайне от неё увлёкся запретной ересью и пронёс в дом богопротивное чтиво? Живя в слетевшем с катушек царстве безумия, с точки зрения сумасбродных законов его сюрреалистического существования, она действовала единственно верно. Что ж, быть может, жизнь в подобном театре абсурда является большим наказанием, нежели смерть.
     Приехали. Меня выволокли из машины, и потащили к бывшему ресторану «Империаль». Иерархи любили помещения «побогаче», и этот безвкусный, но такой патриотичный особняк в неорусском стиле, конечно же, не мог остаться без их внимания. Всё, что пришлось добавить, это корявый, похожий на алюминиевую грушу купол с крестом — обязательная деталь всех госучреждений, и добровольно-принудительная — всех остальных, вплоть до пивных киосков. Иногда я представлял себе, как выглядит страна с высоты птичьего — или спутникового — полёта: бескрайнее поле дешёвой золотистой желтизны.
     Внутри меня тащили по каким-то коридорам, где на сверкающем белизной кафеле то и дело попадались подозрительные красные капельки. В общем, тем, кто, подобно мне, представлял застенки Синода как нечто вроде средневековых пыточных камер, могу авторитетно заявить — больше похоже на больницу: очень чисто, и лишь кое-где — крошечные алые точки. В общем-то, я испытал облегчение от подобной стерильности, и даже начал убеждать себя, что, вопреки всем зловещим историям, всё пройдёт безболезненно, когда услышал вопли.
     Здесь надо отметить, что крики истязаемых и умирающих, разносящиеся по всем закуткам в логовах Иерархов, были обязательным атрибутом любой страшилки, рассказываемой в кабаке вечером, после изнурительной двенадцатичасовой рабочей смены, и обязательной вечерней молитвы. И здесь, к сожалению, молва не врала. Звуки были действительно ужасающими, а акустика, наверняка специально созданная Иерархами с помощью множества хитрых слуховых ходов, способствовала превращению истошных воплей, стонов и рёва в поистине потусторонние звуки, будто доносившиеся прямиком из ада. Если они добивались устрашающего эффекта, то они его, бесспорно, достигли: меня снова взяла в клещи паника, распространяясь по телу подобно заразе, проникшей в кровоток.
     Наконец, меня притащили в какую-то комнату. Зажёгся свет, мигом отразившийся от множества поверхностей. Сначала я подумал, что потолок, пол и стены зеркальные, но затем понял, что ошибся. Они металлические. Должно быть, это имело смысл в каких-то особо изощрённых пытках...
     В центре комнаты стоял стол, а по обе стороны от него — два стула. Судя по всему, мебель ранее находилась в зале ресторана — громоздкая, псевдосредневековая дубовая мебель смотрелась диковато в этой обшитой металлом капсуле.
     Меня усадили за один из стульев, а напротив уселся один из конвоиров. Типичный Иерарх — крашеная рыжая борода (почему-то они полагали рыжий цвет наиболее «исконным» и «правоверным»), пристальный, въедливый взгляд крысиных глазок, будто проникающий прямиком в душу, и форменная чёрная косовортка. В расстёгнутом вороте виднелся съехавший набок — как будто случайно — дорогой золотой крест с поблескивающими драгоценными камнями. Видать, высокий чин.
     – Итак... – почти нараспев начал он, заглядывая в мою метрику. - Поликарп Никонович Крестовоздиженкий... Урождённый Вилен Иванович Ульянов. Да уж, с такими сатанинскими именем да фамилией ты, должно быть, первый побежал в церковь перерегистрироваться, когда свергли сатанинскую власть, так?
     Я не знал, стоит ли отвечать. Кажется, такой вопрос назывался то ли историческим, то ли хроматическим... В общем, не требовал ответа. Словно в подтверждение моей догадки, Иерарх кивнул, и достал из-под стола тот предмет, который и стал причиной моего краха. Заметив мой затравленный взгляд, ощупывающий блестящий металл стен, Иерарх хрипло усмехнулся:
     – Боишься, что это выдумка какая-то пыточная? Не боись. Это осталось от кабака того богомерзкого, что здесь прежде был. «Комната для курения». Их тогда везде сделали, в рамках «борьбы с табакозависимостью», потому как кишка была тонка взять и полностью запретить это оскверняющее Святой Воздух Наш зловонное зелье, как сделал Священновластный...
     При упоминании Веховного Иерарх трижды перекрестился. У меня не было глаз на затылке, но я был уверен, что то же самое сделал и стоящий за моей спиной его коллега. Лишь я не в силах был осенить себя, как положено, крестным знаменем, по причине сомкнувшихся на запястьях наручников.
     – Так что не отвлекайся, бесов прихвостень. Бояться тебе следует лишь Господа нашего, да меня, верного пса его. Итак, приступим. Откуда ты взял эту кощунственную, святотатственную дрянь?
     Его рука — с серебристым перстнем «Спаси и Сохрани» на безымянном пальце — брезгливо коснулась книги с когда-то красной, а теперь — серо-бардовой, изодранной и грязной обложкой, на которой едва читались буквы «Физика. 5-й класс». Я как раз собирался рассказать свою бредовую — но правдивую — историю, когда Иерарх — всё так же брезгливо, будто ощупывал разложившийся труп — двумя пальцами открыл книгу. Пожелтевшие страницы раскрылись с едва слышным хрустом.
     – Нет, вы только полюбуйтесь... Сколько не вижу эту бредятину, всегда охота рассмеяться... Ге... Ге... Ге-ли-о-цен-три-чес-ка-я модель! Это ж, стало быть, Солнце в центре всего-то!
     Глаза-бусинки оторвались от текста, и выстрелили в меня ядовитым взглядом, как два маленьких чёрных ствола.
     – Ты что же, смерд, не слушал в приходской школе учение отца Иова Немцева о том, что... как там эта его книга звалась... «Круг земли неподвижен, а солнце ходит?». Может, ты хочешь поспорить с истинно верным словом Господа нашего?
     В голосе послышались стальные нотки.
     – Никак нет, господин святоуполномоченный, – торопливо пробормотал я.
     – То-то же... – проворчал Иерарх, вернувшись к истрёпанным страницам. – И находят же где-то эту гадость, будто мало мы сожгли и чтива этого тошнотворного, и читателей евонных...
     Перелистнув с десяток слипшихся страниц, Иерарх вновь воскликнул:
     – А вот это! «Форма Земли (геоид) близка к сплюснутому эллипсоиду...». Это чё, шар типа?! Тебе что, мало в Писании объясняли, что Земля плоская, аки этот стол? Что, прогуливал проповеди по географии, нехристь поганый? Дай мне Бог памяти... Кажется так: «Опять берет Его диавол на весьма высокую гору и показывает Ему все царства мира и славу их». Понял, да? ВСЕ царства. Стало быть, с высокой горы их все видать, потому как... что?
     – Земля плоская... – прошептал я, глядя в пол, и сосредоточенно разглядывая дубовые ножки стула.
     – О! Ну вот видишь, как быстро с Божьей помощью искореняется нечестивая дурь! Вот тебе ещё, чтоб, так сказать, закрепить пройденное: «Видения же головы моей на ложе моем были такие: я видел, вот, среди земли дерево весьма высокое. Большое было это дерево и крепкое, и высота его достигала до неба, и оно видимо было до краев всей земли». Понял, да? До ВСЕХ краёв!
     – Да, господин святоуполномоченный...
     Мне хотелось, чтобы и дальше продолжалось это словоблудие. По крайней мере, это хоть немного оттягивало пытки и мучения.
     – Закрой пасть!
     Иерарх отшвырнул книгу в угол, и навалился на стол, приблизив лицо к моему. Меня окутал густой аромат пота, лука, и перегара. За окном прогремел гром, и по стеклу забарабанили капли. Я только сейчас заметил, что в комнате есть окно.
     – Думаешь мне зубы заговорить? Отвечай — где взял сию гадость?!
     – Нашёл... Нашёл на улице... – залепетал я, понимая, насколько чудовищно глупо звучат мои слова. Особенно жутким было то, что я говорил абсолютную правду. – Я шёл с работы... Лил ливень... Наверное, он размыл кучу выброшенных книг...
     Скорее всего, так и было. Найденные запрещённые издания следовало выбрасывать в специально отведённых местах, где их позже сжигали...
     – И ты просто подобрал её, и отнёс домой? – с нескрываемым сарказмом спросил Иерарх. По крайней мере, он уже не вопил и, облокотившись на спинку стула, перестал подвергать меня пытке своим дыханием.
     Я кивнул, понимая, что, скорее всего, своим бредовым оправданием только увеличил арсенал тех пыточных средств, что будут применены к моей бренной плоти прежде, чем меня, наконец, умертвят. Конечно, у меня и в мыслях не было говорить ему о черве сомнения, давно прогрызшем остатки моей веры, и позволившим мне подобрать книгу. Думаю, столь сложные слова и мысли он бы не смог переварить.
     Иерарх ухмыльнулся.
     – Что ж, Поликарп... Не оставляешь ты мне выбора... С твоим-то жизнеописанием...
     Вновь достав метрику, Иерарх принялся читать, каждым словом будто вгоняя раскалённый гвоздь мне в голову.
     – Трижды написал слово «Бог» с маленькой... Злостные прогулы проповедей, неявка на исповеди и причастия... Осквернение традиций в виде отказа от ежевечерних водочных гуляний, тайное ношение сатанинского тряпья типа «футболка» и «джинсы»... Теперь вот ещё и хранение богохульных книжонок, оскорбляющих веру... Плюс отягчающие в виде чрезмерной грамотности… Видать, придётся проводить тебя как фововца, читатель!
     – Нет, прошу вас! – закричал я, парализованный ужасом. Быть признанным виновным даже в содействии «Фронту Оскорбления Верующих» означало немыслимые муки, после которых смерть покажется высшим из благ. Я хотел упасть на колени, и умолять его даровать мне милость, и обойтись «малой кровью» – кнутом, батогами, розгами, клеймением, вырыванием бороды, четвертованием, и захоронением заживо. Но наручники, сковавшие руки за спинкой стула, удержали меня на месте, и я мог лишь плакать.
     – Глянь, оно ещё и хнычет... – с презрением прошипел Иерарх, поднимаясь с места. – Точно из этой атеистической интеллигентской шайки! Ладно, давай его в «крестильню». Начнём с водных процедур.
     Их форменные лапти с металлической подошвой, сделанные по образцу обуви уральских металлургов конца девятнадцатого века (это я однажды в газете прочитал) гулко звякали по металлическому полу; звон отражался от стен, и мне казалось, что это звенит колокол за упокой моей грешной души. Мой мечущийся взгляд уставился в окно, на блестящие капли дождя, бегущие по стеклу. Всё это похоже на дурной сон... Как бы я хотел проснуться, и услышать другой звон: тех колоколов, что созывают всех на работу по утрам!
     И вот тогда-то это и случилось.
     В первые мгновения я решил, что в комнате сработало нечто вроде чудовищно мощной фотовспышки: возможно, какое-нибудь очередное детище буйной фантазии пыточных дел мастеров. Всё растворилось в ошеломительной белизне, а все звуки разом сменило едва слышное потрескивание, будто где-то в соседней комнате работал ненастроенный радиоприёмник. Затем из слепящего белого начали проступать силуэты предметов. Стол, стул...
     И Иерарх.
     Я никогда не забуду то, что увидел: сосуды, множеством тёмных линий расчертившие дымящуюся кожу… Мутный, безумный взгляд глаз, будто закипающих в глазницах… От Иерарха шёл дым, будто внутри него вспыхнул пожар, и пламя вот-вот вырвется наружу.
     Но этого так и не случилось. Мой несостоявшийся палач рухнул на металлический пол, источая запах горелого мяса. Судя по грохоту за спиной, с его помощником случилось то же самое. Но вот что именно…
     Тайна быстро раскрылась: в ту же секунду, когда снаружи, за окном, раздался оглушительный залп громовых раскатов. Мой взгляд зацепился за кучку пепла в углу: остатки злополучной «Физики» (эх, так и не миновала она гибели в огне). И когда я понял, чему стал свидетелем, я едва не расхохотался. Вспомнилась глава «Проводимость», потом – железные подошвы идиотских лаптей Иерархов, и металлическая обшивка комнаты. А также тот немаловажный факт, что стул, на котором мне повезло сидеть, был изготовлен из дуба. Ведь сухая древесина – в особенности дубовая – «является диэлектриком», гласила книга, то бишь не проводит ток. Из дуба когда-то даже делали платы для электрических схем, не говоря уж о деревянных корпусах старых телевизоров и радиоприёмников…
     Пока я медленно, но верно освобождался от оков, в голове мелькали отрывки из разных Положений: 36:32: “Он сокрывает в дланях Своих молнию и повелевает е, кого разить», 16:10: “Он блеснет молнией, — и кто не убоится? Возгремит, – и кто не ужаснется?”, и прочие… Я всё же не удержался от истеричного смешка: чёрт, какова ирония – пасть от гипотетического «оружия» своего божества. Стоит спастись хотя бы для того, чтобы сохранить память об этом странном событии.
     Выбраться, и раствориться в дождливом мраке мне удалось без особого труда: как оказалось, удар молнии вызвал пожар на верхних этажах отдела, но даже если бы сотрудники не были заняты тушением – и молитвами, естественно, как же без них – я бы всё равно сумел покинуть это мерзкое местечко, даже не скрываясь, и не прибегая к маскировке: здесь те редкие счастливчики, кто выходил из комнат на своих двоих, считались невиновными, и могли катиться на все четыре стороны. Так что пока обнаружат гибель господ святоуполномоченных, и погрязнут в теологичеких измышлениях на тему причин столь сильного божественного гнева, я уже буду далеко…
     Мне удалось попасть на ночной поезд, который идёт к морю. Там я постараюсь каким-то образом раздобыть поддельные метрики… Пока не знаю, как… Может отыщу кого-нибудь из этого «Фронта Оскорбления Верующих», если он вообще существует, а не выдуман Иерархами. В конце концов, я ведь не какой-нибудь там профессиональный подпольщик, террорист или бунтарь… Я просто заурядный обыватель. Обыкновенная песчинка среди миллионов себе подобных, однажды испытавшая сомнение.