Он уже звонил по этому номеру уточнить стоимость – дорого. Для него – безнадежно дорого. Он держал в руках скорченный отрывок объявления о продаже фортепиано. Он знал, что надеяться приобрести инструмент глупо, до смешного глупо, но тоненький голосок из телефона еле слышно диктовал ему адрес. «Скоро буду!». Длинный вдох глубоко внутрь, до самых ног – и он уже бежит по горячему асфальту в ритм ударяющим молоткам рабочих из соседнего дома.
     Его палец еще не успел дотронуться до вмятого в стену звонка, как что-то в двери щелкнуло, и она медленно проскрежетала по полу.
     - Я видела вас в окно, – тот же тонкий неуловимый голос, – Я так и поняла, что это вы за фортепиано – не знаю, каким чудом. Может, походка у вас покупательская, – легкий скромный смешок. – Проходите. Я – София.
     - Рад знакомству. Саша.
     Он аккуратно протиснулся в небольшую щель между приоткрытой дверью и стеной и протянул ей руку. Огляделся – квартирка маленькая, но потолок так высоко. Все вокруг так нагромождено, так скученно – будто все эти вешалки с одеждой, шкафы, книги, картины, цветы в горшках только и делают, что толпятся вокруг него, подступают все ближе и окружают.
     - Не обращайте внимания, пожалуйста, на этот ужасный беспорядок – это все вещи хозяйки, у которой я снимаю комнату.
     - Не стоит извинений – я привык к беспорядку. Так даже уютнее, – его ложь аккуратно легла на заставленные всяческим мусором полки.
     Сквозь пестрый хлам из-за угла ему блеснуло солнцем то, зачем он пришел. Вслед за хозяйкой он прошел в небольшую комнату, которая, казалось, была только футляром для массивного инструмента – настолько огромно было фортепиано или мала комната.
     Только теперь, при свете беспощадно бьющего по полу и стенам солнца сквозь жалкую занавеску окна, он увидел наконец эту девушку с тонким и тихим голосом, скорее напоминающим шепот ребенка. Перламутровые ладони, волны-ресницы. Она смотрела на него, не зная, с чего надо начинать в таких случаях. Он смотрел на нее, не зная, чем ответить на ее молчание.
     - Вот мое фортепиано… – она неловко вытянула свою прозрачную до костей руку, – могу с чистым сердцем пианиста заверить вас, что за все годы игры оно ни разу не подводило меня.
     - Вы пианистка? В мире сейчас так редко можно встретить людей вашей профессии.
     - Вы правы. Люди все дальше и дальше убегают вперед за прогрессом, считая, что искусство им больше не нужно. Иногда мне даже кажется, что моя профессия такая бесполезная среди всевозможных двигателей науки… Остается только писать музыку от тоски, – она грустно ухмыльнулась.
     - Так вас еще и композитором можно считать? Представьте себе, впервые в жизни знакомлюсь с настоящим композитором, – он старался быть смешным, и оттого как-то натянуто рассмеялся, но вскоре почувствовал фальшь и замолк – а ваше фортепиано действительно роскошно выглядит. С виду и не скажешь, что оно прослужило на музыкальном фронте такую долгую жизнь. Я бы сказал, для меня слишком роскошно…
     Она поняла его. И он увидел, что она поняла. Душная пауза покрасневших щек. Ему казалось, что даже белые клавиши порозовели. Он краснел за себя и свои пустые карманы. А она – за то, что с радостью помогла бы ему купить это фортепиано, если бы не сама продавала его.
     - Да, за этим фортепиано была написана моя любимая композиция, – она спасала его.
     - Инструмент с историей… Быть может, сыграете? Мне очень интересно послушать.
     - Только если вы настаиваете. Сказать честно, я всегда стесняюсь исполнять свои произведения какому-то одному слушателю, хоть и привыкла играть перед большими залами, – она вспорхнула с места и осторожно приземлилась на хлипкий ворчащий табурет у инструмента.
     Змеи-пальцы тихо опустились на клавиши. Сначала одна нота, потом еще, и еще. И уже нельзя было сосчитать всех нот, что сливались в этой мелодии. Ее руки уже не принадлежали ей – на несколько минут они превратились в собственность инструмента, который кидал их от одной октавы к другой, от края к краю. Пока ее руки бегали по черно-белому полю, она смотрела в отражение на крышке фортепиано. София видела, как этот новый гость закрывал глаза и запрокидывал голову, пытаясь угнаться за музыкой ее рук. Или ей так казалось. Как бы то ни было, ей льстили его картинная поза, сложенные за спиной руки, сомкнутые ресницы и полуоткрытые губы. Ее глаза, минуя его осязаемую, настоящую фигуру, прыгали от отражения на крышке фортепиано к оконной занавеске, вырвавшейся наружу и застывшей на ветру. Она видела – или хотела видеть – все в комнате оживает под ее музыку; снизу, из-под самых плинтусов, по растрескавшимся обоям ползут цветы, обвивают и ее, и его, и его отражение, и их вместе… О, это прекрасное отражение! Как же хорош он сейчас в этих стенах, в этих цветах и оглушающей, всеобъемлющей музыке… Последний аккорд. Пальцы нервно соскочили с клавиш. Подняв глаза, она увидела, что он сам ничуть не хуже своего цветущего отражения.
     Медленно открыв глаза и уставившись в стену, где несколько секунд назад были цветы, он сказал:
     - Могу сказать только одно – это поразило меня. Пока вы играли, я закрыл глаза и пытался поймать вашу музыку, ухватиться за нее, полететь вместе с ней… но все тщетно. Эта мелодия так неуловима, неосязаема…
     А ей нечего было ответить ему, кроме благодарной улыбки. Позволить себе сказать, что все это время она наслаждалась его отражением и первый раз за несколько лет играла так свободно, она не могла. Она уже и забыла, что этот человек находится сейчас здесь, в ее квартире, потому, что ей нужно продать фортепиано. Ей совершенно не хотелось выгонять метлой бытовых проблем все прекрасное из головы. Ей хотелось играть ему так, чтобы это отражение вновь запрокидывало голову в наслаждении. Играть только одному слушателю… Вдруг – резкий больной выстрел:
     - Я хотел поговорить с вами о цене, хоть этот вопрос и неприятен мне. Я очень хочу купить ваш инструмент, но, к сожалению, не могу себе этого позволить. Я понимаю, это нормальная цена для фортепиано – ваше оказалось самым дешевым из всех, что предлагали мне, но… Но мне не по карману, – с каждым словом он говорил все быстрее, – Наверно, лучше было вовсе не приходить и не отнимать ваше время. Просто я думал, если вы согласны снизить цену хоть чуть-чуть… Но простите, это так бестактно…
     Светлые глаза еще смотрели на него с недоумением, но внутри себя она уже все решила. Еще несколько секунд, – и она скажет это. Да. Совсем не сложно. Так нужно ей и ее слушателю. Все, что угодно, только бы играть и играть ему.
     - Не стоит извиняться, – ее тихий голос растягивался от страха, – Я согласна продать вам фортепиано за половину прежней цены, – Она сказала это и выдохнула свой страх. Теперь все стало легко.
     На его лице оцепенение медленно сменяла дребезжащая улыбка, зрачки радостно прыгали по ее лицу. Острыми шагами он подошел к ней, схватил теплые порозовевшие руки, не спуская глаз.
     - Спасибо, спасибо вам, София, спасибо, – он лепетал это, и ее руки тряслись в его руках, – спасибо вам… Я обязательно еще приду к вам уточнить все детали, а вы обязательно еще сыграете мне, – он осыпал ее благодарностями, – спасибо, София.
     Спокойный и нежный взгляд снизу вверх, а потом на их руки. «Да, он обязательно придет, а ему обязательно сыграю. И даже если мое фортепиано будет у него… разве я не смогу ему больше играть? Конечно, смогу».
     - А сейчас мне нужно бежать. Простите меня. Я еще обязательно приду к вам.
     Она закрыла за ним дверь и вернулась в комнату, которая вновь стала тиха и безжизненна. «Я обязательно приду» – эхом билось в ее голове. Улыбка – все что осталось у нее от этой встречи.
     Вдруг София вспомнила, что все-таки продала фортепиано, все-таки оно пропадет из ее комнаты, все-таки на его месте останется яркое пятно паркета. Она решила попрощаться с ним. Бабочкой приземлилась на табурет. Своими худенькими руками она обхватила холодное дерево и прислонилась к нему лицом… Та же вырвавшаяся на волю занавеска. Пальцы вновь поплыли по давно заученным волнам нот. Теперь она, как и он, закрывала глаза и запрокидывала голову назад. Она тонула в своих цветах, в своей музыке и не просила о помощи. Только с упоением играла, играла, все громче…
     Дверь подъезда захлопнулась за ним, и он, еще не отдышавшись от бега по лестнице, стал судорожно вытаскивать из кармана телефон.
     - Милая, милая, – он захлебывался от радости, говоря это в трубку, – наконец-то я исполнил твою мечту! У тебя будет фортепиано. Моя любовь, я так рад, так рад!
     Он отдышался. Внутри наконец стало тихо. Он уже хотел с новой силой броситься бежать по бульварам, проспектам, как вдруг нахмурился.
     Нота, за ней еще одна нота, за ней еще одна. Он медленно обернулся к дому и поднял глаза. Белая занавеска танцевала под ту оглушающую, плывучую, но такую недосягаемую музыку.
     Стеклянные глаза поменяли направление. Он сделал шаг. И еще один. И еще. Ускоряясь, он пошагал в такт льющейся из окна музыки, пока не перешел на бег, пока музыка не затихла вдали.