Женщина стояла на коленях. Ее голова бессильно поникла на грудь, плечи согнулись, как будто придавленные невидимой тяжестью. Спутанные волосы закрывали лицо, обнажая сзади тонкую шею над выпирающими бугорками лопаток. Руки, выкрученные за спину, были связаны веревкой. Грубые волокна глубоко врезались в кожу, плоть вокруг них вздулась и почернела. Ягодицы и бедра, напряженные от неестественной позы, облеплены грязью. Дышала она хрипло и прерывисто, как загнанное животное.
     Кроме нее, на берегу было двое мужчин. Стоя чуть поодаль, они перебрасывались короткими фразами, точно резники на бойне, в ком опыт многократно повторенного действа с годами притупил былую остроту чувств, и теперь для возбуждения требуется дополнительный стимул. Связанная женщина в их глазах была уже только куском мяса, который еще содрогается и сочится кровью, но скоро прекратит свое бессмысленное трепыханье. И когда один вразвалку направился к жертве, в этой обыденности было что-то непередаваемо мерзкое и страшное - так же, как в равнодушной сини моря и неба.
     Женщина не шевельнулась и не подняла головы, когда его тень упала на песок. Мужчина стоял перед ней, покачиваясь на расставленных ногах и сплевывал сквозь зубы. Потом принялся неспеша развязывать пояс. Второй, наблюдавший за его действиями, беспокойно передернул плечами, будто ужаленный слепнем.
     - Погоди, Микон, еще рано. Госпожа велела ее дождаться.
     Микон, не прерывая своего занятия, процедил грязное ругательство.
     - Какая она, к демону, госпожа! Обычная шлюха, да еще не известно, чем заплатит. А тебе, Аристей, было вольно за гроши мараться. Лучше подрезали бы мошну у жирного каплуна из этих заморских. Вон их сколько понаехало на праздник!
     Но Аристей покачал головой. Он как-то воровато огляделся по сторонам и понизил голос.
     - Не болтай почем зря, приятель. Здесь и у камней есть уши. Я кое-что о ней знаю, и это меня вовсе не радует. Я бы даже предпочел держаться подальше, если б не старый должок. С такими заводиться - себе дороже. Может статься, и эта колдунья. Еще превратит в какую-нибудь дрянь, а то лишит мужской силы.
     - Колдунья? - Микон брезгливо скривил углы щербатого рта. - Да ты растерял мозги, как трусливая баба. Умей она ворожить - не валялась бы теперь связанная. А насчет мужской силы мы сейчас проверим!
     Схватив женщину за подбородок, он запрокинул ей голову, мотнувшуюся, как у тряпичной куклы. Показалось испуганное, почти детское лицо. Широко раскрытые глаза с ужасом и омерзением смотрели на вывалившуюся перед ней уродливо вспухшую плоть, набрякшую, как чудовищная пиявка. Мужчина засопел и, нагнувшись, рванул ее к себе. Женщина извивалась всем телом, пытаясь высвободиться, оттолкнуть насильника - и вдруг плюнула в него.
     - Ах ты, дрянь! - коротким ударом Микон швырнул ее на землю. Она упала боком, втянув голову в плечи, прикрывая коленями грудь и живот. Взбешенный разбойник занес над скорчившейся жертвой обутую в грубую сандалию ногу, метя переломать ей ребра, но почему-то нелепо взмахнул руками и рухнул лицом в песок. В его бычьей шее, заросшей жесткими волосами, торчал нож. Второй, со свистом разрезав воздух, вонзился в грудь Аристею. Он разинул рот, вспузырившийся красной пеной, и осел, будто узел с тряпьем.
     Из-за прибрежных камней вышел мужчина, одетый в короткий хитон и темный плащ, оттопыривавшийся на боку, где за поясом поблескивал рукоятью широкий меч. Он двигался без лишней торопливости, но чутко и настороженно, словно зверь, готовый в любую минуту отпрянуть в спасительное укрытие. Склонившись над Миконом, выдернул нож из раны и брезгливо отер об одежду убитого. Потом пинком перевернул труп и направился к Аристею, который еще царапал песок. В следующее мгновение скрюченные пальцы разжались и замерли.
     Только теперь мужчина взглянул на женщину, будто впервые заметил. Ей удалось выпрямиться и сесть, опираясь на связанные руки. Маленькая грудь часто поднималась под облепившими ее волосами, из рассеченной скулы к уголку рта тонкой струйкой сбегала кровь. Женщина провела языком сначала по верхней губе, потом по нижней и судорожно дернула горлом. Ее глаза были прикованы к простертому рядом телу в непристойно задравшемся хитоне: так смотрят на полураздавленное насекомое, которое еще может ужалить. Мужчина проследил за ее взглядом.
     - Да, - сказал он. - Не подоспей я, тебе бы худо пришлось.
     Зайдя ей за спину, он взмахом ножа разрезал веревку. Женщина тут же согнулась над песком, зажимая рот ладонью. Мужчина отвернулся. Выждав несколько минут, он расстегнул скрепленный у ворота плащ и бросил ей.
     - На, прикройся! И не вздумай реветь - сейчас не время для слез. Поняла?
     Женщина кивнула. Она попыталась встать. Но ослабевшие ноги не держали тела, и с жалобным стоном она опять повалилась на бок.
     Мужчина скривился. В голосе его было раздражение и досада.
     - Горе мне с тобой! Удружили боги.
     Он подхватил ее и вскинул себе на плечо, расставив ноги для большей устойчивости. К счастью, ноша оказалась легкой - тоненькая и хрупкая, она весила, будто девочка-подросток.
     Однако ступать с грузом по рыхлому песку было все же затруднительно, и мужчина еще не успел пройти десятка шагов, когда из-за обломка скалы наперерез с гортанным криком метнулась черная тень. В поднятой руке сверкнул кинжал - и острая боль ожгла ему грудь. Пошатнувшись - не столько от раны, сколько от неожиданности - он выпустил полубесчувственную женщину. Потом, зарычав, выдернул меч и одним сильным ударом пронзил нападавшего. Тот рухнул навзничь. Из-под сбившегося плаща по плечам хлынули черные кудри. Запрокинутое к небу, уже мертвое лицо белело, искаженное ненавистью. Но это не было лицо мужчины. И еще...
     Он потряс головой и невольно попятился, переводя взгляд с одной женщины на другую. Они были почти неразличимы, точно половинки разрезанного яблока: те же тонкие черты, будто высеченные на алебастровой гемме, чуть выступающие скулы, удлиненный прищур глаз и круто изогнутые губы. Но та, что лежала, разметавшись на песке, походила на хищную птицу, даже в смерти не утратившую своего яростного порыва, тогда как вторая...
     Мужчина резко выпрямился.
     - Я вижу, с тобой не соскучишься. Впрочем, у меня нет ни времени, ни любопытства выяснять, что ты такого натворила.
     Женщина потянулась к нему, избегая глядеть на убитую. Она была очень бледна, но, на удивление, казалась более спокойной, чем раньше. Только жилка на виске трепетала часто, словно схваченная за хвост голубая змейка.
     - Ты ранен? Позволь я посмотрю. Кинжал мог быть отравлен...
     Мужчина отмахнулся, с лязгом вдвинув меч обратно в ножны.
     - Потом! Нужно убираться отсюда, пока еще кто не явился. У тебя есть какое-нибудь пристанище? Место, где ты могла бы укрыться?
     Женщина покачала головой.
     Он вздохнул, как Сизиф, прикидывающий высоту горы и вес камня.
     - Тогда пошли со мной - если обещаешь сидеть тихо и не путаться под ногами.
     - Обещаю.
     Теперь мужчина двинулся не в глубь берега, а по воде. Женщина молча последовала за ним. Внезапно он приостановился.
     - Я не спросил, как тебя зовут.
     - Комето.
     Мужчина хмыкнул.
     - Чудное имя. А я - Адраст.
     На этом он счел обмен любезностями оконченным и больше не проронил ни звука. Впрочем, и у Комето не было охоты разговаривать. Она запыхалась и едва поспевала за его широкими шагами, но шла, упрямо закусив губу, пока маленькая бухточка не скрылась из виду.
     Ни один из них не оглянулся на распластанные тела лишенных погребения, чьим душам отныне предстояло целую вечность скитаться у преддверия Аида.
     * * *
     Адраст проснулся среди ночи, ровно в намеченный час. Выдохнув через открытый рот, он приподнялся и сел, плечами и затылком упершись в шероховатый свод пещеры, настолько низкий, что не позволял полностью распрямиться. К тому же приходилось двигаться с крайней осторожностью - из опасения разбудить Комето. Она лежала рядом, прислонясь щекой к его бедру, свернувшись калачиком, словно дитя в материнской утробе. Адраст ощущал ее мягкие губы на своей коже, и это его раздражало. Он уже много месяцев не имел женщины, а сейчас совсем неподходящее время. Любовь расслабляет. Особенно при том, что он задумал.
     С напряженным вниманием Адраст вглядывался в темноту. Все его чувства были обострены до предела - независимо, спал он или бодрствовал. Так живут изгои и звери, а он совмещал в себе то и другое.
     Наконец, уловив что-то новое в глухом рокоте прибоя, Адраст отстранился от Комето и ползком выбрался наружу.
     Похоже, боги его услышали: ночь стояла глухая, безлунная. Ни звездочки, ни просвета в облаках. Как раз то, что нужно. Значит, верно его учили в детстве - молитва и впрямь помогает.
     Опустившись на песок, он склонил голову, творя про себя еще одну - благодарственную, когда налетевший ветер дернул его за хитон с настырностью уличного попрошайки. Адраст поднялся, стиснув зубы. Пора - путь неблизкий.
     Теперь он шел, не таясь, в полный рост, без опаски, что его обнаружат. Тяжесть меча приятно холодила бок. И сам он был как отточенное лезвие, которое жаждет крови. Недаром ведь получил имя Адраст - "Неизбежный", по одному из прозвищ богини возмездия Немесиды.
     Он шагал мимо изгрызенных бурями утесов, что были дряхлыми уже в ту пору, когда миром правил старик Кронос, а нынешние боги еще лежали в пеленках, и море ластилось к его ногам, будто покорный пес. Цель пока далеко, надежно упрятанная за каменной толщей, но Адраст не сомневался: все получится. Должно получиться. И эта уверенность исторгнула из его груди страшный смех, полный ненависти и злого торжества.
     О Комето он не тревожился. Даже если не вернется, на рассвете ее подберут люди с пиратского суденышка - таков уговор с капитаном. И, потом, он не обязан вечно спасать ей жизнь: двух раз с головой хватит. А уж в няньки подавно не нанимался.
     У большого валуна Адраст остановился облегчиться - позже будут другие заботы.
     Внезапно из темноты ему почудился какой-то звук, сухой и шелестящий. Но это не был ветер. С проворством ящерицы Адраст скользнул между камней и пригнулся, нащупывая нож. Так и есть: за ним кто-то шел. Он замер, выжидая. Шаги приближались, делаясь все громче и торопливее, на мгновение замедлились - как будто догонявший потерял след, потом снова убыстрились. Когда человек поравнялся с его укрытием, Адраст метнулся вперед - и маленькое тело забилось в его сильных руках.
     - Комето!
     Адраст онемел - только этого не доставало!
     - Какого демона ты за мной увязалась? Я же велел сидеть тихо!
     Женщина обратила к нему едва угадывавшееся во мраке лицо.
     - Я проснулась, увидела, что тебя нет рядом, и мне стало страшно.
     В ее голосе была подкупающая простота напуганного ребенка, и Адраст с удивлением почувствовал, как гнев его исчезает. Комето не преминула этим воспользоваться.
     - Возьми меня с собой, - попросила она.
     Это было до того неожиданно, что Адраст растерялся. Такого поворота он не предвидел. Как теперь быть? Отправить Комето назад в пещеру? Но где уверенность, что сумасбродная девчонка послушается и опять не влипнет в какое-нибудь несчастье? Отвести ее силой? Когда он прошел уже почти половину пути и потеряет драгоценное время, которого и так слишком мало! Бросить здесь - и пусть выпутывается сама? Как-то не по-мужски. Да и боги разгневаются, отвернут от него удачу. А если... Что ж, по крайней мере, это будет честно.
     В темноте Адраст положил руку ей на плечо.
     - Присядь, Комето. Я должен кое-что тебе рассказать.
     Она покорно опустилась на камень, вся внимание - точно ребенок в ожидании сказки. Адраст вздохнул.
     - Ты - девушка смышленая и по моему выговору, верно, поняла, что я не критянин. Сейчас я - апатрид, поставленный вне закона изгнанник, хотя когда-то имел и дом, и семью. Я родился и вырос в Афинах. Отец мой был незнатен и небогат, но, как сокровищем, гордился своими детьми, тем более что прижил нас в поздние лета, когда уже не надеялся на потомство. До меня боги послали ему еще сына и дочь - двойняшек. Думалось, на радость, да вышло на беду. Царь Минос, мстя за гибель сына, объявил Афинам войну. Известное дело: правители вздорят, а расхлебываем мы. Сначала Минос захватил союзную Мегару, где властвовал брат нашего государя Нис, но не в открытом бою, а через предательство его дочери Сциллы, на которой пообещал жениться, однако, обесчестил и утопил в море, привязав за ноги к своему кораблю. Наш царь Эгей уже в ту пору был немолод и удручен болезнями. Он не мог сразиться с Миносом на поединке, разрешив их спор силой оружия. К тому же, несмотря на двух жен и многих наложниц, не имел наследника. Правда, чародейка Медея, вроде бы родила ему мальчика, но этого ребенка никто не считал законным. Мать его ненавидели за жестокость и колдовство, а сам он был еще дитя в пеленках. Тут замешались и козни Паллантидов - царских племянников, отпрысков его другого брата - что, метя на трон, сеяли в народе смуту. В осажденном городе начался голод и мор. В конце концов Афинам, раздираемым еще и внутренней тяжбой, пришлось подчиниться и выплачивать дань, которой потребовал Минос. Раз в несколько лет черный корабль должен был увозить на Крит семерых девушек и юношей, избранных на съедение чудовищу Минотавру. Во время первого же приношения оракул, среди прочих, указал нашу семью. Мои сестра и брат в числе других обреченных взошли на проклятый корабль - и больше их никто не видел.
     Тут Адраст сделал паузу: в горле стоял подозрительный ком. Он не думал, что после стольких лет об этом будет так трудно рассказывать. К счастью, Комето была достаточно сообразительна, чтобы не лезть с утешениями - просто тихонько коснулась пальцами его колена. Адраст криво усмехнулся - скорее для себя самого, поскольку она все равно не могла разглядеть его лица - и продолжал:
     - С того дня миновало еще два срока. Еще дважды вырастали на горизонте черные паруса. А потом жребий пал на меня. Когда нас вели из храма в гавань, народ всячески славил и превозносил моего отца, которому выпала великая честь - пожертвовать детьми ради отчизны. Однако мать была женщиной и рассудила иначе. Обнимая меня у сходен, она сказала: "Я не для того рожала вас в муках, чтобы всех троих отдать на пожрание Минотавру. Это овца или корова глядят спокойно, как их детенышей тащат на бойню. Да и что за подвиг - безоружному сунуть голову в пасть. Нет, мой сын! Не дели судьбу сестры и брата. Беги, пока не поздно, скройся, а когда возмужаешь - с мечом в руках отомсти за их смерть!"
     Адраст опять замолчал, и теперь пауза была более долгой.
     - Как видишь, я внял ее совету, хотя и не только из благих побуждений. Что греха таить: я был тогда совсем мальчишка и очень хотел еще пожить на свете. Не буду утруждать тебя описанием того, как удался побег и чем я был занят в последующие годы. Скажу лишь, что на Крит мне помогли проникнуть морские разбойники, которые знают тут каждую бухточку и кому не впервой исполнять рисковые поручения, не задавая вопросов.
     Комето подняла голову. Она так и не убрала руки с его колена.
     - Значит, ты пришел убить Минотавра.
     Адраст попробовал пошутить.
     - Ты невероятно догадлива.
     Но женщина не приняла шутки.
     - Тогда тебе нужен помощник, потому что в одиночку из Лабиринта не выбраться. А мне известно, как это сделать.
     - Неужели?
     - Да: ведь его построил мой отец.
     Адраст разинул рот.
     - Ты - дочь Дедала?!
     В ответе Комето не было гордости - одна лишь боль и усталость.
     - Не только. Я - поверенная и хранительница многих его тайн. Так же, как моя сестра Икария. - Это имя она произнесла с некоторой запинкой и, пока Адраст силился переварить услышанное, продолжала: - Если хочешь, я укажу тебе путь к Минотавру. Но с одним условием: ты должен поклясться, что не совершишь ничего опрометчивого.
     Адраст не совсем понял, что она имела в виду. Да ему это было и не важно: главное достигнуть цели.
     - Клянусь!
     Комето вздохнула и поднялась.
     - Тогда идем.
     Однако Адраст удержал ее за локоть.
     - Погоди! Честно говоря, ты меня ошеломила: я никогда не слыхал, чтобы у Дедала были дочери. А ведь он родом тоже афинянин. Я помню, как ареопаг присудил его к изгнанию за убийство племянника, будто бы превзошедшего его в мастерстве...
     Комето напряглась. Дыхание ее участилось. Голос прозвучал отрывисто.
     - Я вижу, ты неплохо осведомлен. Но правды все же не знаешь. Это Икария столкнула Талоса с акрополя. Она ненавидела его, потому что его мать была свободной женщиной, полноправной гражданкой Афин, а наша - рабыней, купленной на рынке. Отец просто взял на себя ее вину. - Комето отвернулась. - Сестра всегда была его любимицей. Он гордился ею и даже выдавал за мальчика, собираясь сделать своей преемницей.
     Больше она не сказала ничего, Адраст же предпочел не спрашивать. Чужие семейные дрязги его не занимали.
     Теперь Комето шла рядом - уверенно и твердо, совсем не так, как раньше. Ее маленькое хрупкое тело будто налилось упругой силой, даже запах изменился. Адраст это чувствовал, когда ветер задевал его по лицу прядью ее распущенных волос. И когда он отвалил камень, закрывавший потайной лаз под городскими стенами, Комето, не колеблясь, первой нырнула в темноту.
     * * *
     Лабиринт возник перед ними внезапно, будто остров Делос из морской пучины - массивный, приземистый и безобразный. Хоть Адраст был далеко не робкого десятка и немало повидал на своем веку, у этой громады вдруг ощутил себя карликом, беспомощным, как ребенок, заплутавший в лесу. Это его разозлило. Он не должен расслабляться, позволять сомнению и страху закрасться в душу - иначе врага не победить.
     Впрочем, было и другое настораживающее обстоятельство: вход никем не охранялся. Но Комето спокойно объяснила, что в этом нет необходимости. Лабиринт устроен так хитроумно, что всякий дерзнувший проникнуть туда, не зная расположения ходов, назад не выберется - равно, как и сам Минотавр.
     Когда они очутились под мрачными сводами, Комето, нащупав нишу в стене, вытащила огниво и зажгла укрепленный в бронзовой скобе факел. Он чадил в затхлом воздухе, однако света хватало. Адраст погладил висевший у пояса меч и шагнул вперед, пряча за нетерпением смутную робость, но Комето велела ему обождать и вынула из тайника, где лежало огниво, еще что-то. Клубочек тонкой пряжи. Отмотав конец, она привязала его к скобе.
     - Теперь можно идти.
     Адраст уже понял ее замысел и подивился про себя его простоте, но прежде чем ступить в темноту за кругом света, недоверчиво подергал нить: достаточно ли крепка. К его изумлению, она оказалась прочной, словно из металла.
     Комето шла первой, разматывая клубок, Адраст - следом, придерживая меч, чтобы не звенел о камни. По узкому проходу они выбрались к лестнице, ведущей в глубину подземелья. Ступени ее были такой огромной высоты, что спускаться приходилось, как делает малый ребенок - приседая и вытягивая ногу. Дальше ветвилось множество коридоров, наклонных туннелей и лазов, оканчивавшихся глухим тупиком, а иногда обрывавшихся в пустоту. Казалось невероятным, что человек мог сотворить такое, однако сейчас Адрасту было не до любования зодческим гением Дедала. Где-то, в самом центре этой каменной путаницы, будто чудовищный паук, сидит Минотавр. И он смотрел на Лабиринт, как на врага, которого нужно одолеть, если не хочешь сам сложить голову, прикидывая, как получше взяться за дело.
     Вдруг Комето остановилась - так резко, что Адраст едва не сшиб ее с ног - и разжала руку. Весь клубок был размотан.
     Теперь они стояли на пороге просторной залы. Стены ее были гладкими, без всяких украшений, но прекрасно отполированы, как зеркало отражая пламя факела. В дальнем конце высился мраморный алтарь с двумя треножниками по бокам. Над ним на цепях свисала золотая маска - человеческая голова, увенчанная рогами быка. На жертвеннике еще темнели какие-то пятна, кучка пепла и несколько обгоревших костей. Адраст содрогнулся, чувствуя, как зашевелились волоски на его теле, но не из-за того, что увидел: смотреть на кости ему было не привыкать. Нет. Дело было в другом. От всего здесь, даже от стен, исходила какая-то мрачная, чуждая сила, стремившаяся забрать над ним власть. Этого Адраст допустить не мог. Он уцепился за свою ненависть, как пловец с разбитого судна за обломок мачты, и собрав в кулак всю волю, глянул прямо в мерцающие красным глаза. Он должен выстоять и отомстить! За сестру, за брата - и еще десятки безвестных девушек и юношей, которые умерли в этом каменном мешке, обрызгав его своей кровью.
     Тем временем Комето прошла к нише за алтарем и сделала ему знак осторожно приблизиться. За полукруглой аркой был короткий дромос, упирающийся в массивную плиту с изображением уже знакомой Адрасту маски. Оттуда слышались приглушенные камнем звуки: что-то вроде хриплых вздохов и бессвязного бормотания. Логово Минотавра. Адраст вытянул из ножен меч, но Комето, стремительно обернувшись, прижала палец к губам.
     - Там есть рычаг. Однако дверь слишком тяжелая: мне самой не справиться. Попробуй ты, а я подержу меч и факел.
     Адраст сделал, как она сказала. Несколько мгновений плита не шевелилась, затем подалась - и тут из темноты раздался голос, скрипучий и мертвый, как проржавевший ворот:
     - Сестрица Комето?..
     Женщина сглотнула.
     - Я, Астерий.
     Что-то тяжело заворочалось, звякнул металл.
     - А кто с тобой?
     Быстрее кошки Комето обхватила Адраста и с неожиданной силой притиснула его руки к бокам. В мозгу афинянина полыхнула чудовищная догадка. Какой же он глупец! Все это подстроено: дочь Дедала заманила его в ловушку, безоружного, прямехонько на съедение Минотавру. И поделом.
     Однако ничего не произошло. Вместо того, чтобы втолкнуть его в комнату и задвинуть плиту, Комето спокойно ответила:
     - Друг. - И, склонившись к Адрасту, шепнула: - Помни, что ты обещал.
     Он кивнул - больше все равно ничего не оставалось. Потом шагнул через порог. Была, не была!
     Покой, где он оказался, был намного меньше залы с алтарем и освещен очень скупо. Голые стены и потолок, сложенные из грубо обработанных блоков, придавали ему сходство с темницей или погребальной камерой. Пахло плесенью и сыростью: ноздреватые поры на теле камня сочились влагой. Мебели не было никакой - только низкое ложе в углу, застланное козьей шкурой. И на этом ложе, сгорбясь, сидело какое-то существо.
     Не зверь, но и не вполне человек. Лохмотья, в которые превратилась его некогда богатая одежда, не скрывали могучих пропорций поросшей курчавым волосом груди, жилистых рук и ног. Похожие на свалявшуюся гриву космы свешивались на лоб. В посадке головы действительно было что-то бычье, и Адраст невольно ощупал ее взглядом в поисках рогов. Их не было, но лицо... Адраст отшатнулся, чувствуя, как судорожно затрепыхался желудок, и подумал, что сейчас его вырвет. Даже в жутком сне он не смог бы вообразить такого уродства. В человеческом языке не было слов, чтобы его описать. Как будто живую плоть, с ее нервами и кровеносными сосудами, вывернули наизнанку и долго плющили между молотом и наковальней, а потом кое-как напялили на костяной каркас. Однако самым страшным было то, что с этой бесформенной маски смотрели изумительной красоты глаза - мудрые, печальные и... добрые.
     Не в силах выносить их вгляд, Адраст попятился и наткнулся спиной на вошедшую следом Комето.
     - Что... что это такое? - его язык отказывался применить к этому созданию понятие одушевленного существа.
     Комето подняла факел. Ее голос был торжествен и тих:
     - Перед тобой Астерий - сын божественной Пасифаи, внук солнцеликого Гелиоса, прозванный Минотавром.
     Отстранив Адраста, она подошла к сидящему и опустилась подле него на ложе, материнским жестом прижав уродливую голову к своей груди. В ее глазах не было ни страха, ни отвращения - только сострадание и ласка. Красавица и чудовище. Адраст с отвисшей челюстью смотрел на эту пару, и слюна тягучей струйкой капала ему на подбородок. Опомнившись, он вытер ее ладонью и со свистом втянул воздух.
     Минотавр-Астерий поманил его к себе.
     - Подойди, не бойся. Я так давно не видел человеческого лица. - Он помолчал немного. - Те, кто приносит мне еду, избегают сюда входить. И я их не сужу: зрелище не из приятных...
     Адраст стиснул зубы - мысль о ловушке накрепко засела у него в мозгу. Теперь уже и слепцу ясно, что Комето и этот - сообщники, возможно, даже любовники, связанные противоестественной страстью. Ибо кто поймет женщину? Сходилась ведь Пасифая с быком. Однако, благодарение богам, он еще не окончательно спятил. Раз дал себя одурачить - больше не позволит. Так что зря они стараются. Адраст покосился на меч, который Комето спрятала в изголовье. Ему бы только дотянуться, а там...
     Он выпрямился, откинув голову.
     - Откуда ты взял, что я боюсь?
     Минотавр улыбнулся. Это было странно и жутко. Сквозь личину зверя, как солнце из-за туч, на миг проглянуло подобие человека.
     - Я уродлив, но не глуп. Ты пришел с оружием, хотя Комето назвала тебя другом. Значит, не доверяешь ей или боишься.
     Он повернулся к женщине.
     - Зачем ты его привела?
     Комето закусила губу.
     - Чтобы он узнал правду.
     Минотавр опять улыбнулся.
     - Разве от этого что-нибудь изменится?
     - Для него - много. А, может быть, и для тебя.
     Минотавр покачал головой.
     - Ты ведь знаешь, я на это не слишком надеюсь.
     Комето прижалась подбородком к его макушке. По щеке у нее катилась слеза.
     - Надежда - последний и лучший дар богов, Астерий. Человек должен надеяться, пока он жив.
     Ответ прозвучал печально и глухо.
     - Да - пока жив. И если он - человек.
     Адраст, ничего не понявший из их диалога, решил напомнить о себе.
     - Что за правду я должен узнать?
     Минотавр пояснил:
     - Комето хочет, чтобы я рассказал тебе свою историю. Не те басни, которые ходят по Ойкумене, а настоящую. Вот только, боюсь, рассказчик из меня неважный. Но ты уж потерпи - много времени не займу.
     Он сделал паузу.
     - Ты, верно, слышал, что я родился от блуда моей матери Пасифаи, охваченной похотью к быку и совокупившейся с ним при помощи деревянной коровы, которую соорудил хитроумный Дедал. Это выдумки. Я зачат от человека, так же, как ты или она, - Минотавр кивнул на Комето, непроизвольно стиснувшую пальцы. - И уродливым стал не сразу, а рос обычным мальчиком, хотя и не писаным красавцем. У меня были братья и сестры, товарищи детских игр, даже друзья. Как пристало царскому отпрыску, я обучался владеть оружием, а также различным ремеслам и наукам. Ибо настоящий правитель должен уметь проявить себя не только на поле брани, но и заботиться о благе народа в мирные дни. По глупости и малолетству я даже воображал, что, так всесторонне усовершенствовавшись, когда-нибудь устрою на Крите подобие Золотого Века... - Он усмехнулся. - Как видишь, кое в чем эти знания пригодились: благодаря им я еще не совсем одичал. Однако мы уклонились от сути.
     Я достиг уже отрочества и начал заглядываться на девушек, которым тоже был не противен, когда вдруг пришла беда. Неизвестная болезнь. Все средства оказались бессильны. Лучшие лекари разводили руками. А жрецы шептались тайком, что это не иначе как божья кара: Минос или Пасифая своей дерзостью и заносчивостью прогневили кого-то из небожителей. Одни называли Посейдона, отомстившего царю за удержание обещанной жертвы, другие - Афродиту, взбешенную тем, что моя мать раскрыла ее любовные шашни с Аресом... Как бы там ни было, никто не думал, что я смогу выжить. И все же совершилось чудо: я одолел Танатоса. Но только превратился в монстра. Какой уж тут Золотой Век...
     Минос был в ярости. Его сын и наследник, внук лучезарного Гелиоса - урод! Он обрушился с упреками на мою мать, передавшую мне дурную кровь, ибо его царское семя выше подозрений. Потом приказал казнить всех лекарей и звездочетов, при рождении так некстати напророчивших мне блестящее будущее, а заодно и тех, кто окружал меня во время болезни, включая ни в чем не повинную кормилицу. Между тем несчастья продолжали сыпаться, как из рога изобилия. Мой маленький братишка, Главк, играя, упал в бочку с медом и утонул. Другой мой брат, Андрогей, стал жертвой коварного убийства. Ловкий атлет, он победил в Панафинейских состязаниях, чем вызвал зависть царя Эгея. Да, да - не качай головой. Чтобы погубить брата, Эгей предложил ему помериться силами со свирепым марафонским быком - воистину, быки проклятье нашего рода! - Андрогей из гордости согласился и был убит. При этом известии обезумевшая от горя Пасифая хотела лишить себя жизни, но, на свою беду, была бессмертна. Тогда разгневанный Минос пошел войной на Афины и попутно придумал, как одним ударом поразить сразу две цели. Меня навеки заточили в Лабиринте, скрыв мое уродство за легендами и каменной маской, а чванливый Эгей был принужден выплачивать дань. Только не думай, будто я видел кого-нибудь из этих девушек и юношей. - Минотавр скривил губы в подобии улыбки. - Сам понимаешь, в моем положении они ни к чему. Их отправляли в царский гарем - для услады государя и его любимцев, а вдоволь натешившись, ссылали в каменоломни, где даже самые выносливые не живут дольше года... Что с тобой?
     Адраст зарычал и стиснул кулаки. Его лицо исказила гримаса - сейчас он был почти так же ужасен, как Минотавр.
     Комето сказала:
     - Среди жертв были его брат и сестра.
     Минотавр вздохнул.
     - Теперь я понимаю: ты пришел за них отомстить. Жаль, я не знал сразу. Тогда не стал бы рассказывать тебе эту историю, а предоставил дело мечу. Ты получил бы удовлетворение от сознания исполненного долга, а я - наконец свободу и покой.
     Комето всплеснула руками.
     - Астерий, что ты говоришь!
     - Правду, сестренка. Ведь ты же сама этого хотела.
     В это мгновение Адраст прыжком покрыл расстояние, отделявшее его от ложа, и схватил меч. Минотавр подался вперед, готовясь принять удар, но Комето с криком бросилась между ними. Сверкающее лезвие описало дугу и, скользнув по шкуре, вонзилось в деревянную раму. Адраст выдернул меч и свободной рукой рванул к себе женщину.
     - Идем! - он повернулся к Минотавру. - Ты тоже.
     - Зачем? - в голосе внука Гелиоса было удивление. Грудь его вздымалась и опадала, словно кузнечные мехи.
     Афинянин раздраженно топнул ногой.
     - Ты предпочитаешь сгнить здесь заживо? У меня нет времени на уговоры.
     Но Минотавр покачал головой.
     - Это невозможно.
     Адраста захлестнула ярость. Слишком много всего на него свалилось.
     - Ну так оставайся и подыхай! - заорал он. - Я убиваться не стану.
     Воспользовавшись тем, что он ослабил хватку, Комето вырвалась и отпрянула назад. Ее побледневшее лицо выражало решимость.
     - Тогда я тоже останусь.
     Это подействовало. Минотавр тяжело поднялся.
     - Только ради тебя, сестренка.
     Когда они добрались до выхода из Лабиринта, Комето вставила догоревший факел обратно в скобу, но клубок и огниво спрятала в складки плаща.
     - Пусть теперь сами ищут дорогу!
     Было еще темно, однако ночь перевалила на вторую половину, и в разрывах истончившихся облаков появились редкие звезды. Они дрожали, будто озябшие на подувшем с моря ветру.
     - Живее! - поторопил Адраст. - Скоро начнет светать.
     Но теперь они двигались куда медленнее, чем раньше. Во-¬первых, сказывалась усталость и пережитое волнение. Во-вторых, Астерий ослаб за годы заточения и вынужденного бездействия. Он шел неуверенно, пошатываясь, так что спутникам приходилось его поддерживать и время от времени делать передышку. В одну из таких пауз - они были уже за городскими стенами - Адраст заметил, что его бьет озноб. Сердце стиснуло от недоброго предчувствия: боги великие, только не сейчас!
     Поборов минутное отвращение, он заставил себя прижаться губами к уху Астерия и спросил тихо, чтобы не услышала Комето:
     - Что случилось?
     Минотавр махнул рукой.
     - Ничего. Просто отвык.
     Однако, едва пройдя десяток шагов, он вдруг споткнулся и рухнул на колени. Испуганная Комето кинулась к нему.
     - Астерий!
     Он тяжело дышал, силился подняться и не мог. Бугристая кожа покрылась потом.
     - Я не чувствую ног.
     Комето вскрикнула.
     Адраст оттолкнул ее и склонился над упавшим. Он попытался взвалить его на плечо, но Астерий, при его богатырском сложении, был неподъемной ношей. Адраст прохрипел:
     - Помоги!
     Вдвоем они кое-как доволокли Минотавра до пещеры и в изнеможении опустились рядом на песок. Он был в сознании, но омертвение захватило уже половину тела. Комето подползла к нему и пробовала растирать онемевшие члены. Однако тщетно. Выдержка изменила ей, как ни старалась она это скрыть.
     С трудом протянув руку, Астерий погладил ее по волосам.
     - Не плачь, сестренка. Слезами горю не поможешь. Тюремщики дали мне яд. Я понял это еще там, в Лабиринте - потому и отказывался идти с вами. Знал, что умру, и не хотел при тебе. Но я рад, что мы свиделись перед концом. По крайней мере, глаза мне закроет любящая рука. А ты утешайся мыслью, что я отмучился и обрел свободу. Бежать-то все равно было некуда: уродство держало меня в темнице крепче всяких цепей...
     Комето выпрямилась.
     - Нет! Нет! - воскликнула она. - Ты не можешь умереть! Ведь ты - единственный, кто у меня остался. Наш отец...
     Она осеклась и зажала рот ладонью.
     Минотавр вздрогнул.
     - Так вот почему ты со мной возилась, - прошептал он. - А я, глупый, думал - это из жалости. - Внезапно ему пришла еще какая-то мысль. - Теперь понятно, отчего Минос никогда меня не любил и повелел заточить в Лабиринте. Возможно, и болезнь моя - его рук дело. Но чтобы родной отец... Как он мог!
     Комето в отчаянии заломила руки.
     - Отец ни в чем не виноват. Он даже не догадывался, для кого строит темницу. Пасифая только недавно ему призналась. Она была очень несчастлива в браке. Минос взял ее против воли, совсем девочкой, когда другие еще играют в куклы. Ему нужен был этот союз, чтобы укрепить свой шаткий трон. Хотя бездетный царь Астерий женился на его матери Европе и усыновил Миноса, мало кто верил в его божественное происхождение и притязания на родство с Зевсом. Иное дело - зять всемогущего Гелиоса. Но, сочетавшись с Пасифаей, Минос не пожелал расстаться с многочисленными наложницами, и гордая дочь Солнца мучилась от его частых измен. Тогда она и встретила нашего будущего отца, молодого зодчего, обучавшегося искусству на Крите. И вот почему впоследствии, когда пришлось покинуть Афины, он решил искать убежища здесь. Долгие годы твоя мать хранила тайну. Это она умолила Миноса заключить тебя в Лабиринт, а не предавать смерти, надеясь со временем вызволить. Когда отец узнал правду, он был потрясен, хотел тебя освободить и бежать с нами на Сицилию, к царю Кокалу. Но Икария - любовница и наушница Миноса, задумала донести ему о наших планах. Хотя Минос и раньше подозревал, что ты не его сын, однако не догадывался, чей. Икария рассчитывала, что в гневе он изгонит Пасифаю и женится на ней. Все это она рассказала сама. Не знаю, что сталось с отцом, а мне накануне бегства она подсыпала в питье дурманного зелья и отдала на поругание разбойникам. Когда я очнулась, то лежала связанная, а она, смеясь, расписывала, какую уготовила нам участь. У нее было черное сердце. Если бы не Адраст...
     Не докончив, Комето упала ничком на грудь Минотавру и разрыдалась.
     Афинянин, хмурый, как туча, стоял рядом, опершись на меч, и смотрел то в небо, где ширилась, набухая, багровая полоса, то на море, откуда должен был показаться парус. В голове у него был сплошной сумбур, все замыслы рухнули и пошли прахом. Если рассвет застигнет их на берегу - это почти наверняка смертный приговор. Между тем совершенно невозможно взять умирающего с собой - морские разбойники, народ суеверный, нипочем не согласятся, с них вполне довольно и женщины на борту. О том, чтобы принудить Комето оставить брата, пока в нем еще теплится жизнь, Адраст даже не заикался. Кроме подлости такого поступка, он уже имел случай убедиться, на что способны дочери Дедала в гневе или отчаянии, и не желал лишний раз испытывать их чувства. Конечно, он мог бы оглушить Комето и втащить на корабль, но что помешает ей потом удавиться на косе или броситься в воду? С такой станется. Значит, выход один: предать себя в руки Судьбы и ждать. И Адраст мысленно воззвал к Танатосу, чтобы тот поскорее шел за добычей.
     Словно в ответ на его мольбу, от скального гребня донесся какой-то шум. Оскользаясь на камнях, с кручи спускался мужчина. Клочья его черного плаща трепыхались на ветру, как изломанные крылья. Однако это был не Танатос.
     С силой безумца он оттолкнул преградившего дорогу Адраста, как будто не видя нацеленного ему в грудь меча, и кинулся к умирающему.
     Скалы, море и небо содрогнулись от крика, в котором слились мука и нежность, боль и ярость:
     - Мальчик мой, сын!
     Минотавр, лежавший неподвижно, как труп, шевельнулся и разлепил веки. Его запекшиеся губы открылись, пытаясь выдавить какое-то слово, но голос не повиновался. Адраст скорее догадался, чем расслышал:
     - Отец...
     И потом - без всякой связи:
     - Я хочу увидеть солнце...
     Афинянин решил, что началась агония, и умирающий бредит. Однако Дедал понял сына иначе. На глазах у остолбеневших Комето и Адраста он подхватил Астерия на руки, точно это был малый ребенок, и поднялся на скальный уступ. В тот миг, когда он ставил ногу на узкую каменистую площадку, сверху хлынули ослепительные потоки света. Казалось, отец и сын - две раскинутые крестом фигуры - парят в небе, как огромная птица на простертых крыльях. Адраст мог поклясться, что видит это собственными глазами.
     Раздался крик торжества, ликующий вопль высшего, конечного освобождения. И голос Дедала:
     - Идите сюда!
     Когда Адраст, увлекая за собой Комето, вскарабкался по камням, зодчий стоял на коленях подле тела сына. Астерий не шевелился. Он был мертв. Но вместо безобразного монстра перед ними, разметав золотые кудри, с улыбкой на сомкнутых губах, лежал мужчина, могучий и прекрасный, как молодой бог. Его лицо излучало сияние, от которого было больно глазам, и Адраст, зажмурясь, загородил собой Комето. Мгновение они стояли в благоговейном молчании. А потом с неба ударил сноп огня, и Минотавр исчез - осталась лишь кучка пепла.
     - Лучезарный Гелиос взял его к себе, - прошептал Дедал. - Слава ему, ибо нет на земле тяжести горшей, чем факел в отцовской руке у погребального кострища сына.
     Комето всхлипнув, уткнулась лицом в плечо Адрасту. Он поднял руку, чтобы ее погладить - и вдруг закричал, указывая на море:
     - Парус!
     Вожак пиратов сдержал слово. Теперь они спасены и скоро будут свободны.
    
     * * *
     Курчавые волны гулко плескались о просмоленные борта корабля, будто овцы, жмущиеся к бокам своего пастуха. Солнце сразу после вспышки ушло за тучи, что-то даже накрапывало, точно Гелиос и вправду оплакивал внука. Однако море было спокойно, и ветер дул в нужную сторону.
     Адраст, стоя на корме, глядел, как исчезает вдали критский берег - земля страха, ненависти и обмана. Он ступил на нее твердо, без колебаний и сомнений, равно готовый убить и умереть. Ибо верил, что действует не по низкой злобе, но побуждаемый жаждой справедливого возмездия, и сами боги направляют его карающий меч. Он собирался поразить врага в его логове, не задумываясь о средствах для достижения цели. Если она благородна, все способы хороши, а разные там угрызения совести - вздор. На то есть Рок и Эриннии. Они - блюстительницы правды, без воли которых даже солнце не преступит своей меры. Мысль, что Минотавр тоже исполняет чудовищное предначертание Рока, и, значит, не только его орудие, но жертва, наказанная уже собственным уродством, как-то не приходила Адрасту в голову. Зато теперь он покидал Крит, подавленный и опустошенный, с горьким осадком в душе, хоть и не запятнал рук невинной кровью. Его мучило, что брат и сестра остались не отмщенными. Кто ответит за их смерть? На мгновение вспыхнула прежняя ярость, желание убить Миноса. Однако эти чувства владели им недолго. Как ни крути, Эгей тоже ведь не безгрешен. Правители хотят беспечно восседать на тронах, рассуждать об истине, милосердии и добре, не мараясь о низменные материи. А человек, подобно уборщику нечистот, должен служить им для грязной работы и потом расплачиваться, принимая на свою голову праведные громы и молнии? Ну уж нет! Пусть боги и цари разбираются сами, не впутывая в эти дрязги смертных, и не навязывают другим своих обид и долгов. Иначе мир превратится в бойню, где все ненавидят всех, и нет конца резне...
     Тут - словно кто-то подслушал его мысли - Адраст уловил краем уха беседу двух разбойников. Растянувшись на палубе, они резались в кости и обменивались последними новостями.
     - А что, Рябой, верно, будто у афинского царя сыскался вдруг сынок-наследник?
     - Ходит такая байка. Звать его Тесеем, а прибыл он из Трезена. Сказывают, Эгей гостил у тамошнего царя, ну и закрутил любовь с его дочкой, Этрой. Поговаривали даже, батюшка сам это устроил. Известное дело: девчонка в поре, а тут завидный жених. Думали, честным пирком да за свадебку. Однако не вышло. Когда хватились гостюшки дорогого - его уж и след простыл. Сбежал молодец. Впрочем, теперь много чего болтают. Дескать, Эгей боялся козней братцев и племянничков, потому и не взял красотку в Афины. Больше того: наказал, если родится мальчик - никому ни слова, молчок. Уходя, он оставил Этре меч и сандалии. Для сына, значит: по ним он его признает. Царевна поплакала, поубивалась - да что с того? Слезами ведь срам не прикроешь. Зато старый царь Питфей, не будь дураком, огласил принародно, что внук у него от самого Посейдона... Так вот, нынче этот Тесей заявился в Афины, да не по морю, а сушей, через Коринфский перешеек - самой, стало быть, опасной дорогой. И подвигов насовершал - что твой Геракл. Разбойников перебил видимо-невидимо: Перифета, Синиса, Скирона, Керкиона и Дамаста - который Полипемон, он же Прокруст, а еще - кроммионскую свинью. Пришел он в Афины на восьмой день гекатомбеона. И сразу - к отцу. Так, мол, и так, дорогой батюшка, я - ваш почтительный сын, прошу, любить и жаловать. Только во дворце всем заправляла Медея. Эта заморская ведьма, когда не выгорело с Ясоном, нашла другую добычу. Она прибрала старого царя к рукам и метила усадить на трон собственного сына. Проклятая баба так заморочила Эгею голову, что он подсунул молодцу чашу с ядом. Но тут, на счастье, Тесей вытащил свой меч, чтобы разрезать мясо. Отец узнал его и выплеснул отраву. А Медею с ее ублюдком - за порог, едва ноги унесла. Теперь Тесей похваляется, что убьет Минотавра и освободит Афины от Миносова ига, а дочек его - Федру и Ариадну возьмет себе в наложницы. - Разбойник захохотал. - И очень даже может быть. Он - малый не промах, далеко пойдет!
     В это мгновение кто-то коснулся плеча Адраста. Он обернулся и увидел Комето.
     Веки у девушки были еще опухшими от слез, но держалась она спокойно, даже попыталась улыбнуться. И, глядя ей в лицо, афинянин вдруг понял, что хотя не убил Минотавра, одолел в себе куда более страшное чудовище - слепую ненависть. И этой победой обязан Комето.
     Он улыбнулся в ответ на ее улыбку.
     - Как по-твоему, у царя Кокала найдется для меня занятие?
     Она опустила голову, теребя складку плаща.
     - Ты мог бы остаться с нами.
     Есть чувства, говорящие без слов даже тем, чье сердце, кажется, давно огрубело. И все же...
     Адраст спросил неуверенно:
     - А твой отец?
     Он имел в виду Икарию.
     Комето вздохнула.
     - Он знает и простил. Сестра сама себя погубила. И, потом... - она запнулась и покраснела. - Ты лишил его дочери, но возвращаешь сына.
     Афинянин привлек ее к себе.
     - Я постараюсь быть хорошим мужем. Думаешь, получится?
     Комето привстала на цыпочки, и палуба качнулась у него перед глазами.
     Когда Адраст наконец оторвался от ее губ, Крит превратился в крохотную черную точку, едва различимую на горизонте. Потом она исчезла.
     Вокруг плескалось море.