В день первый кожу ещё не разъедает.
Его кожа крепка, она выдублена ветрами, прокалена текущим в венах огнем, туго налеплена на бугрящееся мускулами мясо великанской породы. Она грубее шкуры любого воина или рыбака, плотнее кожи любого из асов.
Хорошая кожа, добротная, замечает про себя Локи с удовлетворением и мечтает: “Я вам всем однажды покажу”.
Кожа пока сопротивляется, Локи – тоже.
Капли яда холодны, как пятки мертвеца, если думать про пятки, не так больно.
Он думает и даже пытается смеяться.
Локи всегда смеется громче всего, когда ему совершенно не смешно.
Его жена Сигюн подставляет чашу под распахнутую змеиную пасть, металл блестит на солнце, золото умножает золото и ослепляет, застит взор. Мелкие брызги летят в стороны, и Локи жмурится.
Когда чаша переполняется, Сигюн, сдерживая слезы, спешно отводит в сторону руку и выливает яд на землю. Трава в этих местах чернеет.
На некоторое время Локи и нависающий над ним змей, подвешенный асами, остаются друг с другом наедине.
Локи мотает головой, силясь отвернуть от оскаленной пасти лицо, поэтому не видит змея, но уверен, что тот улыбается ему, светло и ясно, как улыбался когда-то весенний бог Бальдр, чей рот и глотка стараниями Локи забиты теперь землей.
Бальдр наказан, Локи наказан, Сигюн наказана, одному змею хорошо.
Поэтому он улыбается.
Опустошенная чаша возвращается на место.
Всего несколько капель успевают брызнуть на Локи, и он вздыхает с облегчением, что так легко отделался.
Попав на веки, яд выжжет глаза, и тогда придет настоящая слепота, как у туповатого бога Хёда, который – стараниями Локи - и пристрелил Бальдра.
Но об этом Локи пока может позволить себе не думать.
--
Каждый раз, когда он пытается освободиться, у земли случаются судороги, она корчится в них вместе с богом, и, если бы ему не было на это плевать, он был бы доволен.
--
У боли цвет огня, запах гноящейся плоти, а ещё Локи слышит, как она шипит на него.
Он шипит в ответ, пока не понимает, что всё шипение издаёт сам.
Тогда он кричит.
--
Он пытается превратиться в блоху, потом в муху, потом в лосося, тюленя и в лошадь.
Именно так, в этой последовательности от малого к большему, ведь, чем меньше он станет, тем сложнее будет задеть его туловище и лицо холодно-раскаленным каплям.
Когда у него ничего не получается, он пробует вырваться из своих пут опять, словно позабыв, что это невозможно, и обессиливает до того, что впадает в беспамятство.
Тогда ему видится, что он превратился в рот, простирающийся от нижних миров до Асгарда, и дальше, дальше, дальше, выше, выше, выше…
Рот с обломанными зубами обледеневших гор извергает пламя, сжигающее все миры, Сигюн видит на иссеченных шрамами губах своего мужа счастливую улыбку, и тогда её руки впервые дрожат.
--
Он теряет счет месяцам, как потерял до этого дням.
--
Больше всего он боится, что его разум провалится в раны, вскрывшиеся там, куда яд попадает чаще всего.
Но его разум крепче кожи, крепче мускулов, сильнее тленного мяса.
Он никуда не провалится, чтобы этого не случилось, Локи питает его ненавистью.
Это блюдо подаётся в избытке, так что не о чем волноваться.
--
Кап-кап-кап.
--
Всеотец, правитель Асгарда, мощнейший и самый гордый из асов стоит перед ним на коленях и молит его о прощении, слезы текут по морщинистому лицу, свисая с кончика носа и исчезая в густой седой бороде.
Локи говорит: “Я прощаю тебя, Один, приди в мои объятия, вспомним же, как кровь мы смешали с тобою”.
Побратим поднимается с дрожащих колен и устремляется к нему навстречу.
Локи ласково прижимает его к сердцу и держит крепко-крепко, пока ещё одной, выросшей у него рукой вырывает Одину единственный глаз.
--
Последняя мысль, оставшаяся у него и бродящая кругами по тропинкам в голове, заключается в том, что боги смертны.
Последнее утешение, подпитывающее его истаивающие силы, заключается в том же: боги смертны.
Последний ужас, который он испытывает, приходя в сознание и открывая в очередной раз глаза на лице с сожженной кожей: боги смертны недостаточно.
--
Жители зловонного, кишащего людишками Мидгарда остригают у покойников ногти, чтобы корабль Нагльфар, который поведет Локи в последней битве Рагнарека, никогда не был создан.
Но Локи хитёр.
Он приходит к людям раньше, чем те успевают сжечь своих мертвецов или закопать их в землю, откуда все они и вышли, ничтожные черви.
Он сжимает в кулаке острый нож, которым отрезает им пальцы, складывает обрубки в мешок и уносит туда, где они будут храниться до нужного часа.
Никто не найдет этого места, оно закрыто, заперто, окутано тёмным непроглядным туманом для всех, и даже сам Локи не может вспомнить, где же оно находится.
Это ничего. Он отыщет его, когда будет нужно, развяжет мешок, достанет обрубки и сковыряет с них ногти. Он построит корабль и поведет за собой саму смерть.
Устав бродить по ночам, он возвращается на прежнее место и ложится спать на жесткие камни. Утром его всегда будит дождь – то ли ледяной, то ли обжигающе горячий, Локи никогда не может этого понять.
Дождь проливается на него и жжет, жжет, жжет…
Кричать нельзя – дождь попадет в рот.
Сигюн отгоняет мух от его тела и пытается запретить себе надеяться на то, что он скоро умрет.
Но, конечно же, если бы он умер, это было бы слишком просто.
--
Кап.
Кап.
Кап.
--
Приходит зима.
Корабль катится по гладкой тверди замерзшего моря, Локи стоит на самом носу и смотрит прямо перед собой.
Холодный ветер развевает его рыжие волосы, придавленные на макушке тяжелым железным шлемом, и бог вдыхает воздух своей свободы, чувствуя жизнь, и выдыхает смерть.
Он протягивает руку, указывая на цель, и столпившиеся за его спиной мертвецы мчатся вперед послушной, покорной его воле, смердящей, разрушительной армией. Убить его воинов невозможно – они уже мертвы.
Локи снова смеется, и все миры захлебываются его смехом.
Каждый праздничный мёд будет горчить его желчью.
Осталось потерпеть ещё вечность. |
Главная