Погода портилась, и это было досадно. Три недели стояли ясные дни: чистый воздух прогревался ровным жаром, бездонный воздушный купол над головой радужно сиял и искрился; огненно-рыжее августовское солнце изливало на Байкальскую акваторию свою благодать. Но в этот вечер всё переменилось: с восточной стороны на озеро наползала какая-то хмарь, и чаша вод вдруг застыла на секунду, а потом дохнула жутким холодом, пробирающим до костей. Такое случалось нечасто. Павел вёл строгий учёт: за пятнадцать лет на острове было всего девятьсот одиннадцать ненастных дней. Всё остальное время светило яркое солнце и дул пронизывающий ветер. Слепящее солнце и ледяной ветер – вот что ему запомнилось больше всего и чего он не забудет до конца своих дней.
     Тяжело отдуваясь, дрожа всем телом от чрезмерного напряжения, Павел поставил ногу в крепком негнущемся ботинке на тяжёлый шероховатый камень и, подавшись вперёд, крепко взяв себя за колено обеими руками, совершил последнее усилие и поднялся на огромный валун. Медленно выпрямился и стоял несколько секунд, сохраняя равновесие, стараясь не качаться. Кровь отхлынула от головы, и он зажмурился, пытаясь унять головокружение, а потом резко вытолкнул из лёгких воздух и широко раскрыл глаза.
     Он стоял на высшей точке острова Ольхон, и вид на все четыре стороны света открывался изумительный. Словно гигантский хвост дракона, на север тянулась череда уступов и террас — нагромождение выветренных камней, голые скалы, лишь слегка прикрытые тёмной зеленью и грязно-бурой окалиной. С правой стороны едва виднелась в темнеющей дымке волнистая линия восточного берега Байкала – до неё было больше пятидесяти километров. Необъятный воздушный океан скрадывал краски, смешивал детали и спрямлял углы, отчего восточный берег Байкала казался нереальным, ненастоящим. Зато левый берег был намного ближе — до него было всего десять километров. Сразу у волнистой белой линии прибоя начиналась Тажеранская степь: осыпающиеся грязно-бурые камни, тончайший слой безжизненной земли, чахлая травка, редкие жёлтые кустики, беспрестанно колышащиеся на ветру, убегающие вдаль покатые холмы, щебень и песок, синие проплешины микроскопических озёр там и сям; вся эта дичь замыкалась цепью гор, составленных из древних базальтов, гранита, прессованного кварца. Кислородные маски в этих горах были не нужны. Кислорода было даже в избытке, как, впрочем, солнца, ветра и всевозможных запахов, от которых с непривычки кружилась голова. Пахло попеременно то сыростью, то травами, то свежестью, то веяло вдруг глубокой древностью – смотря по направлению ветра, который дул беспрестанно, в любое время дня и ночи. Гигантский тектонический разлом, образовавшийся двадцать пять миллионов лет назад и заполнившийся за этот чудовищный период целым океаном кристально чистой воды, тянулся далеко на юг в монгольские степи, а также на север в непролазные таёжные дебри, в тундру, в Заполярье: в одну сторону – пятьсот километров, и в другую – триста, а между берегами – в иных местах доходило и до ста. Павел никогда не был ни на юге, ни на севере, ни, даже, на ближайшем – западном берегу священного моря. Так уж получилось. Пятнадцать лет он прожил на одном месте, и за все эти годы ни разу не возникло у него желания побывать где-нибудь ещё. Но теперь, когда срок его невольного заточения заканчивался, ему вдруг стало досадно, что он не нашёл времени для обследования ближайших окрестностей.
     Первые годы, когда им владело отчаяние и он был подавлен и жалок, это ещё было как-то оправдано. Но потом, когда у него появилась надежда на возвращение и жизнь обрела смысл – тогда он мог бы потратить несколько дней или даже недель на исследование местной флоры и фауны. Ведь он за этим и прибыл сюда! Но теперь он очень спешил. К тому же, он не имел права рисковать. Даже это прощальное восхождение на «Жиму» заключало в себе реальную опасность. Он запросто мог подвернуть ногу, уж не говоря о том, что в его отсутствие к нему в дом мог забраться случайный прохожий. Впрочем, последного можно было не опасаться. Случайных прохожих здесь не было. Ближайший населённый пункт располагался за сорок километров на другом конце острова. А в пяти километрах от его дома отдельно от всех жил местный шаман со своей семьёй. Три года назад Павел спас от смерти сына шамана – пятилетнего Баира. С тех пор Баир стал его другом – единственным на этой планете. Баир скрашивал его одиночество, согревал теплом своей доверчивой души. И вот теперь наступала расплата. Сегодня вечером Баир придёт к нему в последний раз, и Павел должен будет ему солгать. Солгать – и исчезнуть из его жизни. Навсегда. Осознание этого непреложного факта омрачало его радость. Как он будет жить потом, зная, что обманул маленького Баира? Зная, что Баир ждёт его – каждый день, каждую минуту? А он – не придёт. И даже не напишет ему обычного письма.
     Павел крепко зажмурился и стиснул зубы. Исправить ничего уже было нельзя. Всё вышло случайно. Так уж случилось: он нарушил кодекс разведчика, вмешался в чужую жизнь. Да и как было не вмешаться?..
     Пятилетний бурятский мальчик, вполне законно считавший этот семидесятикилометровый остров продолжением своего дворика, на котором он с утра до вечера возился со щенятами и ягнёнками, — бесстрашно забрался высокую скалу и подошёл к самому краю, чтобы посмотреть с высоты – что там находится внизу? Неловкий шаг, вылетевший из-под ноги булыжник – и вот уже ребёнок летит с двухсотметровой высоты – прямо на камни, куда уже падали и дети, и взрослые, и все они разбивались насмерть, никто не выжил после падения со страшной скалы. Павел видел жуткий полёт мальчика, и невероятным усилием воли, страшным напряжением всех способностей – замедлил падение, на доли градуса изменил траекторию, и мальчик свалился на склонённые ветви стоящей чуть поодаль могучей лиственницы, скатился по ним как с горки и упал на пружинящий слой из иголок и мха, рядом с ощерившимися камнями.
     Павел принёс ребёнка на руках к отцу. Всю дорогу Баир настороженно смотрел на незнакомого дядю и упорно молчал. Это был взгляд взрослого человека. Раскосые коричневые глаза смотрели испытующе и строго. О чём он думал в эти минуты, осталось загадкой. Но после этого они стали друзьями.
    
     День медленно угасал. Восточный берег заволокло фиолетовой мглой, быстро темнеющий небесный купол накрыл зыбкие очертания гор; безбрежный космос наползал на озеро, поглощал его, и уже нельзя было определить, где кончается вода и начинается Вселенная с её бесчисленными звёздами, галактиками и не поддающимися воображению гигантскими пустотами. Багровый солнечный шар скрылся за ломаной линией гор на западе, разящие лучи высвечивали в фиолетовом небе кровавые облака и розовый туман, поднимавшийся к зашевелившимся в зените звёздам. Павел долго вглядывался в ночное небо, затем перевёл взгляд вниз, в долину, и уже не увидел ни своего дома, ни тонкой линии просёлочной дороги, ни холмов – всё было окинуто чёрной тенью, казавшейся бесформенным чудовищем – жадным и неумолимым. Каждый вечер животное выползало из подземных нор, материализовалось из воздуха и обволакивало эту землю и всё, что на ней было. Каждая ночь казалась последней, после которой уже не будет ничего. Но наступало утро, и мир словно бы рождался заново. И жизнь продолжалась.
     Павел протяжно вздохнул и переступил с ноги на ногу. Пора было возвращаться. Через полчаса он уже не будет видеть тропы у себя под ногами. Он примерился и тяжело прыгнул с валуна на жухлую траву и мелкие камни; ботинки заскользили было, его повело вбок, но он взмахнул руками и – удержал равновесие. А дальше совсем просто: всё вниз и вниз — до самого дома.
    
     Баир пришёл уже ночью, в кромешной тьме, и это нисколько не удивило Павла. Он удивился бы, если бы мальчик вовсе не появился. Смущало другое: Баир никогда не приходил в его отсутствие, словно у него был чудо-локатор, с помощью которого он определял, когда Павел дома, а когда его нет. Вот и на этот раз, стоило хозяину переступить порог и включить свет на кухне – а мальчик уже тут как тут! Выходит из темноты со всегдашней своей улыбкой. Жёсткие чёрные волосы полукругом покрывают голову, и весь он – смуглый, коренастый, неуклюжий – кажется частью тьмы, из которой он вышел, неизбежным орнаментом природы.
     Мальчик неспешно взошёл по деревянным ступенькам, сделал несколько шагов по гулкой веранде и широко распахнул входную дверь.
     — Паша, ты дома? — спросил, остановившись на пороге.
     — Баир, заходи, — произосил свою обычную фразу хозяин. — Я только что вернулся. Ужинать будем…
     — На Жиму ходил? — важно осведомился мальчик, неторопливо закрывая толстую дверь, обитую войлоком.
     — Да, — протянул Павел с удивлением. — А ты откуда знаешь?
     Мальчик промолчал. Он уже стоял возле стены, на которой висела объёмная фотография: бескрайние оранжевые пески, а над ними – ядовито-жёлтое небо, в котором горят зелёные и синие звёзды, каждая величиной с блюдце. Фотография была объёмная, её можно было рассматривать под разными углами. Сколько раз Баир приходил к нему в дом, столько раз он рассматривал эту фотографию, и каждый раз сопровождал свой осмотр знаками восхищения. Цокал языком и качал головой.
     — Очень красивая картина! Хороший художник.
     Павел как бы против воли кивал, а на фотографию старался не смотреть.
     — Ты его знаешь? — следовал новый вопрос.
     — Кого?
     — Художника, который рисовал? У него ещё есть картины? Я бы у себя повесил.
     Павел смущённо сопел, поджимал губы.
     — Нет, не знаю.
     — Он уже умер?
     Павел снова задумывается.
     — Да, умер. Нет его.
     — А он из какой страны?
     — Из далёкой… — Словно вспомнив о чём-то, Павел поспешно уходит на кухню и уже оттуда кричит: — Тушёнку будешь? С макаронами…
     Баир делает два шага по направлению к кухне и лишь после этого сдержанно отвечает:
     — Буду.
    
     Они всегда ужинали вместе. Мальчик за обе щёки уплетал кашу с тушёнкой, жареную картошку, вяленое мясо, компот, булочки с изюмом, галеты, чай со сгущёнкой — ни от чего не отказывался.
     — А ты почему овец не держишь? — спросил Баир с набитым ртом.
     — Некогда мне овцами заниматься, — мягко отвёл Павел.
     — А что ты делаешь? По горам лазишь, да? А по ночам в небо смотришь в свой телескоп?..
     Павел опустил голову, отвёл взгляд.
     — Ты вот что, Баир, послушай меня… Мне надо будет уехать завтра, так что…
     Мальчик отставил ложку. Глаза его округлились.
     — Ты уезжаешь? — спросил так, будто уличал Павла в преступлении.
     — Уезжаю, — смущённо отвечал тот. — Так нужно.
     Мальчик обиженно засопел, опустил взгляд в тарелку.
     — А когда вернёшься?..
     Павел дрогнул. Вот он – решительный момент. Он должен теперь посмотреть мальчику прямо в глаза и твёрдо сказать: «Никогда!»
     Но губы не повиновались ему, шея одеревенела. С превеликим трудом он двинул головой и молвил глухо:
     — Я не знаю. Это не от меня зависит.
     Мальчик удивлённо огляделся.
     — А от кого?
     Павел сдержанно кашлянул.
     — Скажи отцу, пусть он тут присмотрит за домом, пока меня не будет. А если я не вернусь, так пусть распоряжается, можете тут пожить. Всё равно у меня никого нет, кроме вас.
     Баир резко поднял голову.
     — Так ты решил уехать, насовсем?
     Павел замолчал.
     Мальчик всё глядел на него, в глазах его уже не было упрёка, теперь в них была мольба.
     — Ты напишешь мне?.. — спросил дрогнувшим голосом.
     Не выдержав этого взгляда, Павел едва заметно кивнул, и услыхал как бы со стороны:
     — Напишу …
    
     Мальчик ушёл уже заполночь, а Павел стал собираться. На душе было гадко. Он перемыл всю посуду и составил её в буфет. Подмёл пол и расставил стулья по своим местам. Заправил постель. Потом вышел на улицу и в кромешной тьме поднялся по приставной лестнице на чердак. Там, на чердаке, находился преобразователь солнечной энергии – аппарат, за который земные учёные отдали бы половину жизни. Но тайна преобразователя вернётся туда, откуда пришла – в космические глубины. Земляне не готовы к таким знаниям. Всё должно идти своим чередом.
     Павел уверенно прошёл в темноте к аппарату, стоявшему на деревянном верстаке. Это был стальной куб, внутри которого хранились нуклонные накопители, те самые, без которых невозможны межзвёздные перелёты. Пятнадцать лет понадобилось для того, чтобы восстановить утраченную энергию. По крупицам, частичка за частичкой – долгие годы накапливалась энергия проточастиц. Первое время Павел не верил, что ему удастся восстановить накопители и вернуться на свою планету, но яркое земное солнце и безоблачное небо позволили свершиться этому чуду. Теперь ничто не удерживало его на этом острове.
     В нескольких километрах от берега, в пучине бездонного озера лежал на каменном дне среди тьмы и холода — космический корабль, в котором упокоились все его товарищи. Павлу просто повезло. В момент разгерметизации и взрыва он находился в спасательной капсуле. Взрывной волной капсулу выбросило из чрева корабля, и она мягко приводнилась возле берега, закачалась на волнах. А корабль вместе с экипажем погрузился на полуторакилометровую глубину, откуда ему уже не суждено подняться.
     Павел остался в живых, он сможет вернуться домой и рассказать всем о страшной катастрофе, случившиейся на голубой планете в соседнем рукаве галактики. Хотя, кому теперь нужны эти сведения? Пока он летел на субсветовой скорости через космические бездны, на его планете прошли века, и уже никого не осталось из тех, кто готовил этот полёт. Все они уже умерли. А он и его товарищи умерли для них ещё раньше. И теперь они все равны друг перед другом и – перед вечностью.
    
     Капсула, спасшая его, была проста и надёжна. В космическом вакууме и на дне океана, в раскалённой лаве и среди безжизненных песков — она одинаково защищала астронавта от враждебных стихий. Вот и теперь, после всех злоключений, она выглядела так, будто её только что собрали. Округлая форма, истончающаяся по краям и сильно раздавшаяся в центре. Конструкторам ничего не нужно было придумывать – эту форму нашла сама природа, когда создавала в бесконечных космических пространствах бесчисленные галактики. Почти все они имели вид веретена с утолщением в центре. Никаких стреловидных форм и выступающих частей. Стопроцентная инвариантность, абсолютная защищённость и сумасшедшая живучесть – вот что такое спасательная капсула на корабле дальнего действия. На этой капсуле можно было пролететь сотни световых лет, в ней можно было бы жить вечно! — если бы только вечная жизнь была возможна.
     Павел надавил указательным пальцем на крошечный сенсорный датчик на полированной поверхности, и в округлом боку капсулы открылся прямоугольный проход – как раз чтобы протиснуться внутрь. Взявшись рукой за внутреннюю скобу, Павел рывком втянул себя внутрь и сделал два шага по проходу. Люк бесшумно закрылся за его спиной, одновременно от стен и потолка полилось мягкое зеленоватое свечение. Этот нежно-зелёный оттенок напоминал ему родное небо; это был кусочек его родины. Первые годы он часто приходил сюда и сидел, закрыв глаза и раскачиваясь, вспоминая то, что казалось утраченным навсегда. Но теперь ему было не до воспоминаний. За спиной у него был рюкзак, в котором лежали накопители – две призмы аспидного цвета и неимоверной тяжести. Но тяжесть эта была приятной – это флюиды энергии, стиснутые в крошечном объёме, сдавленные до последнего предела, — создавали гравитационную линзу – линзу, которую нельзя было ни разбить, ни потрогать рукой.
     Павел прошёл по узкому проходу до конца и свернул влево; сделал два шага и опустился на колени. Аккуратно снял рюкзак и поставил на пружинящий пол. Несколько секунд отдыхал, потом развёл края рюкзака и, взяв двумя руками накопитель, осторожно вытащил наружу, положил на пол. Через минуту рядом лёг второй брусок. Глядя на них, Павел испытывал странное чувство: восхищение пополам с тревогой. Он восхищался мощью, совершенством и своеобразной красотой накопителей – этого изобретения вселенского разума. Но причину своей тревоги он не мог толком понять. Исполнилась его мечта, теперь он может вернуться на свою планету, но у него такое чувство, что та, «своя» планета – уже как бы и не своя! В прошлое нет возврата. Это что-то вроде мифа, сказки, радужного сна. А настоящий дом его – здесь! Среди бескрайних просторов тажеранской степи, среди потопов солнечного света, на удивительном острове, затерянном среди огромного континента. Земля! Прекрасная и суровая. Жестокая и ласковая. Она стала ему вторым домом. Она не отвергла его в минуту горести. Согрела своим теплом, дала приют и успокоила мятущуюся душу. В конце концов, какая разница, где прожить остаток дней? И чем земляне отличаются от представителей других цивилизаций? Даже и внешне Павел ничем не отличается от местных жителей. Он ест те же продукты и легко говорит на местном диалекте. Он выучился спать на деревянной кровати и пить холодную воду из озера. Это был древний мир – несовершенный и отчасти нелепый, но – прекрасный в своей непосредственности. Он окончательно примирился с этим миром, когда спас мальчика. В этот день всё изменилось. Кажется, сама природа обратила к нему свой взыскующий взор и – приняла его, как принимает отец блудного сына.
     Да, это так. А может быть, всё это ему только кажется. Возможно, что за долгие годы одиночества и тоски в нём совершилась глубокая перемена, и он сам не заметил, как окружающий и враждебный мир стал частью его естества. Кто может это знать? И кто постиг тайну Вселенной, её сокрытую суть?..
     Все эти мысли не давали покоя разведчику последние месяцы. Чем ближе был миг расставания, тем сильнее бились в мозгу странные, неразрешимые вопросы. Вот и теперь, чётко и уверенно устанавливая накопители в прямоугольные гнёзда, он делал всё автоматически, а сам думал о другом… Через несколько часов он будет среди космической пустоты – уноситься прочь от Земли, чтобы уже не вернуться. Впереди будут годы одиночества, годы ожидания, годы предвкушения… Чего? Будущего счастья? Но будет ли оно? Или счастье, молодость и вера в успех – останутся на этом острове, среди бескрайнего озера? Это бездонное синее небо, этот океан кристально чистой воды, эти спокойствие и ясность – не этого ли он искал всю свою жизнь?
     Павел закрыл глаза и прислушался к себе. Чего он хочет? Идти вперёд, в неизвестность, к новым рубежам, или – созерцать, думать, чувствовать и сопоставлять. Сколько ему осталось жить? Не лучше ли посвятить оставшееся время размышлениям о вечности, о себе самом? В конце концов, что такое жизнь, как не поиск скрытого смысла существования? Почему-то все ищут этот смысл где-то на стороне, но не там, где пребывают, где их создала природа. Всем кажется, что правда где-то за горизонтом, в космических далях, в иных измерениях. И никому не приходит в голову очевидная мысль: природа везде одинакова. Она равно творит звёзды и галактики, планеты и кометы – во всех уголках пространства, во все времена. И какой смысл лететь за миллионы световых лет, если там – те же самые физические законы, те же солнечные лучи, и та же твердь?
     Ну да, конечно, к неведомым мирам летят за Знанием. А ещё, с тайной надеждой на то, что эти чуждые миры когда-нибудь станут и твоим миром! Взять хоть Землю. Таких планет Павел ещё не видел. Это буйство зелени, это обилие чистых вод, эта роскошная природа и буйство красок и форм жизни – всё это стало возможным благодаря уникальному сочетанию множества факторов: удалённости от Солнца, тонко сбалансированной атмосфере, химическому составу недр. Едва ли во всей галактике найдётся вторая такая планета. И что ждёт её незадачливых обитателей, если о Земле узнают могущественные цивилизации, так нуждающиеся в пригодных для жизни мирах? Что станет с этим чудесным озером и с этим островом – через мизерный по историческим меркам срок? Баир будет ещё жив, когда на Землю прилетит флагман со множеством «исследователей», до зубов вооружённых «исследовательскими приборами». Этот флагман и станет той весточкой, которую Павел отправит ему через бездну расстояний!
     Подумав об этом, Павел закрыл лицо руками, голова его упала на грудь. Несколько часов назад он солгал мальчику, но эта ложь – сущий пустяк по сравнению с тем, что он готовится теперь сделать! Пятнадцать лет назад, когда он и его товарищи открыли Землю, такой вопрос – сообщать или не сообщать об открытии пригодной для колонизации планеты – не стоял. Он вовсе не мог возникнуть! Но теперь, когда Павел остался один, когда он прожил здесь треть жизни лет и узнал так много важного – теперь вся ответственность ложилась тяжким грузом на него одного. Он один, ни с кем не советуясь, должен решить этот вопрос: сообщать об открытии своим соплеменникам или нет. Будут ли земляне дальше безмятежно жить и развиваться или они будут низведены до положения рабов, а возможно – уничтожены. Во всяком случае, решать будут не они. Это вопиющее несоответствие между великолепием природы и примитивизмом её высшего творения – послужит верным оправданием для самых решительных действий, для самого чудовищного произвола в отношении всего человечества. Хотя, о человечестве Павел думал как-то отвлечённо. Все шесть миллиардов человеческих особей воплотились для него в одном мальчике, словно бы он был полномочным представителем этого в самом деле чудовищного скопления аборигенов. Слишком хорошо Павел запомнил взгляд этого мальчика, которым он смотрел на него, когда Павел нёс его на руках. Это был жуткий взгляд, он проникал в самую душу. И теперь Павлу казалось, что маленький Баир уже тогда разгадал его страшную тайну, почувствовал в нём чужака. Но он тогда простил Павла и стал его другом… Он дал ему надежду остаться Человеком… Или всё это бред воображения, рудименты совести? Той самой совести, которая мешает открывать новые миры и тормозит прогресс?..
    
     Накопители заняли свои места в гнёздах, платиновые контакты соединились и энергетическая цепь замкнулась; вся капсула содрогнулась, словно живое существо, очнувшееся от спячки. По множеству её каппилляров-нервов побежали электрические разряды, и в одну секунду она стала тем, чем ей и назначено быть – мощным энергетическим сгустком, совершеннейшей машиной, охранителем жизни и покорителем пространства и дальних миров. Капсула была универсальна и она была в высшей степени самодостаточна. Нужно было ввести в её память координаты места назначения – и всё остальное умная машина всё сделает сама: вычислит безопасную траекторию полёта, задаст алгоритм работы нуклонных излучателей, создаст для экипажа комфортные условия, обеспечит сбалансированным рационом, воздухом, водой. Экипаж вовсе не нужен, ведь капсула может долететь до места самостоятельно! Нет надобности даже готовить сообщение о случившемся, ведь все события, начиная с момента старта с родной планеты и заканчивая последним днём, — всё фиксировалось и записывалось на углеродные кристаллы. Эти кристаллы сами расскажут о том, что произошло. Даже если Павел добавит что-то от себя или войдёт в противоречие с бездушной записью, то поверят записи, а не ему! Следовательно, его свидетельства вовсе не нужны, более того – они вредны и опасны.
     Совершив такие умозаключения, Павел вдруг словно очнулся. Он поймал себя на том, что впервые подумал о капсуле отдельно от себя. Она – сама по себе, и он – тоже сам по себе. И ещё он подумал о том, что нет никакой необходимости ему лететь прямо сейчас. Может так случиться, что ему не хватит энергии для завершения полёта. Зачем этот риск? И зачем на этом острове непрошенные гости?.. Остров приютил его. Он дал ему пищу и кров. И теперь настало время отплатить ему тем же. Павел вспомнил, что на всём острове до сих пор нет даже примитивной электрической энергии. А его нуклонные накопители вмещают в себя столько энергии, что можно не только осветить, но и обогреть все дома на острове, всех жителей в течение долгой зимы. Для этого не нужны даже провода. Достаточно в каждом доме поставить маленький ретранслятор – и энергетическая проблема будет решена. Схема этого ретранслятора давно уже крутится у него в голове, её легко будет собрать из подручных средств! Ничего страшного не случится, если он ещё поживёт какое-то время на этом острове. Как не будет беды и в том, если его соплеменники не узнают, какая прекрасная планета находится в соседнем рукаве галактики. В конце концов, неплохо бы и поумерить свой исследовательский пыл. Чрезмерная экспансия рождает нездоровые амбиции. Его соплеменники словно задались целью – покорить все окрестные миры! Но когда-нибудь этому должен наступить конец, и возможно, недавняя катастрофа вовсе не была случайностью. Возможно, это сама планета, её тайный дух принял меры самозащиты. И корабль пришельцев погиб. Но если это так, то Земля точно так же не отпустит от себя и капсулу! И все его приготовления бессмысленны. Для чего же ему была дарована жизнь? Быть может, это уникальная возможность понять что-то такое, чего не понимал ни он, ни его соплеменники?..
     Пока не разрешит эти вопросы, он никуда не полетит. Слишком серьёзными будут последствия. Один неверный ход повлечёт за собой череду необратимых шагов и действий. Он не имеет права на ошибку. На карту поставлено слишком многое.
    
     Утро следующего дня выдалось удивительно ясное. Над восточным берегом восходило оранжевое солнце, а от вчерашней хмари не осталось и следа, словно бы вода поглотила её, всосала в себя без остатка, растворила в своей мощи и чистоте. Водная гладь была спокойна и величественна. В огромном зеркале вод безмятежно отражались белые облака и пронзительная голубизна небес – до самого горизонта. Птицы реяли в вышине, плавали в восходящих воздушных потоках, а в пучине вод жили своей жизнью мириады животных, для которых вселенной было это озеро, и ни о чём другом они не могли даже помыслить.
     Перед самым рассветом Павел вновь отправился на Жиму. Снова он стоял на огромном валуне и, прикрыв глаза рукой от слепящего солнца, смотрел на темнеющие вдали горы, переводил взгляд в пропадающую синеву, затем оборачивался и оценивающе глядел на остров. Если на этакой высоте расположить излучатель, то он покроет своим силовым полем весь остров, с юга на север. Вот здесь он поставит треногу и накроет её титановым куполом. В этой расщелине закрепит якорь, а в этот камень прочно войдёт удерживающий ниобиевый штырь. Солнечные лучи будут восполнять потерю энергии, и это будет своего рода вечный двигатель – безопасный и в высшей степени эффективный. Земные учёные только-только научились создавать двигатели с КПД не более четырех десятых. А в этом преобразователе коэффициент полезного действия будет почти равен единице. Небольшие потери будут за счёт молекулярного трения, ну и кое-что потеряется из-за конвекционного обмена. Да, так всё и будет!
     Впервые за много лет Павел улыбнулся – безмятежной и тихой улыбкой. Как будто с его души свалился камень, давивший и душивший его все эти годы. И стало необыкновенно легко и покойно. Этот простор, эти льющиеся потоки, эта безмятежность, эта дремлющая природа и – маленький мальчик, поверивший ему, удостоивший его своей дружбы. Спрашивается: чего ж ещё?..
     Павел посмотрел в долину и увидел на узкой жёлтой дороге движущуяся точку. Это маленький Баир шёл удостовериться в том, о чём ему безошибочно подсказывало чутьё. Его взрослый друг никуда не уехал. Он не бросил его. Снова можно будет ходить к нему вечерами, задавать разные вопросы и уплетать за обе щёки кашу с тушёнкой. И это было здорово!
     Павел представил, как скажет Баиру: «Такое дело: я передумал! Решил остаться. Как ты считаешь?..»
     А Баир надует щёки, сделает важное лицо и ответит: «Всё правильно. Зачем тебе куда-то ехать? Всё равно лучше Байкала нет ничего на свете!»
     Выслушав этот ответ в своей душе, Павел согласно кивнул и легко спрыгнул с валуна на мокрую траву, торопливо зашагал вниз по извилистой осыпающейся тропе. Негоже, чтобы гость ждал хозяина слишком долго. Да ему и не придётся ждать. Ведь если Павел поторопится, то придёт домой скорее мальчика, и встретит его так, как и подобает встречать добрых и хороших друзей.