Все персонажи и события выдуманы автором. Любые совпадения следует считать случайностью.
    
     Строго говоря, термины период полового созревания и пубертат (от лат. pubertas — «возраст роста волос») отражают только те изменения, которые происходят в половой системе, но не культурные и социальные аспекты взросления, для характеристики которых более приемлем термин «подростковый период». Подростковый период не только включает в себя пубертат, но значительно перекрывает его по продолжительности.
    
     Википедия
    
     1
     Половина дня проходит в школе мучительно долго. Вторую половину тратишь на отдых от первой и подготовку к следующему дню. Недели за неделями проносятся в ритме «Пляски смерти» Камиля Сен-Санса. До школы мы готовимся к школе – учимся читать, считать, ходить с рюкзаком и сидеть с умным видом и руками, сложенными а la школьник. Всю школу готовимся к поступлению в ВУЗ. В институте готовишься к работе и выращиванию пуза a la семьянин… Потом женишься, растишь своё чадо, которое будешь уличать в курении или гиподинамии, и на склоне лет оглядываешься назад и не видишь ничего. Не от того, что зрение ухудшилось или забыл свои роговые очки, а потому что вся жизнь была суетой, как хлопушка и дешёвый серпантин на Новый год, как само празднование Нового года.
     Становится грустно. Маме, в спешке уходящей на работу, говорю не «Доброе утро!», а «Здравствуй». Она немножко не так надевает туфлю из-за нового приветствия, но со второй попытки справляется и отвечает мне. Завтрак смиренно лежит и ждёт своей участи. Мне не хочется есть, но приходится, ведь на уроке математики я буду грезить о булке в столовой. Мама заставляет. Выглядит очень по-детски, правда?
     Уже в школе. Вешаю куртку на крючок. Её скидывает какой-то здоровяк и ржёт. Именно ржёт. Не интеллигентное: «Хо-хо-хо, сударь, а я Вас потешно оскорбил, право же», а грубый ржач. Обидно, но ответить я ему никак не могу. Да и устал я огрызаться на каждый подкол со стороны социума.
     Видимо, преждевременно постарел.
     Осматриваюсь, и вижу, что вдали есть одинокая вешалка, которой никто не пользуется. И почему я её раньше не замечал? Печатаю шаг, намеренно цокая каблуками. Просто это придаёт уверенности. Вешаю куртку. Полёт идёт нормально.
     У входа в кабинет встречаю одноклассника. На лацкане пиджака следы от вафель. Волосы взлохмачены некрасиво, блестят и плохо пахнут. Ботинки давно молят хозяина о чистке.
     - Здравствуй, Стас! – пытаюсь сказать это доброжелательно и улыбчиво. Видимо получается, так как товарищ отвечает с энтузиазмом.
     - Привет, Серёж! Я видел: ты куртку повесил на вешалку первого Б, что уже перевёлся в начальную школу?
     Я улыбаюсь и выдаю нервный смешок. Шутка абсолютно не смешная, но надо же человека поддержать.
     Урок. Учительница истории в новом костюмчике. Стало быть, вчера выдали зарплату, так как завуч тоже сегодня в новом. Она даёт нам конспектировать страницу учебника, угрожает проверкой через пять минут и выходит «относить журнал». Двадцать минут разброда и шатания в классе. Половина однокашников столпилась у нового iPad, который подарили нашему местному представителю социального института золотой молодёжи. Другая половина топится в желчи и зависти и углубляется в свои, менее трендовые гаджеты. Естественно, эти устройства теряют достоинства из-за непринадлежности к разрушительному торнадо моды. Я философски и абстрагированно созерцаю картину - таким образом предпочитаю нагонять на себя просветлённый вид. Углубляюсь в учебник, где говорится про несправедливость англичан по отношению к местному населению Индии.
     Справедливость? Я сейчас кое-что расскажу вам о справедливости. Вы любите макать овсяное печенье в молоко? Я очень люблю. Но у меня никогда не получается. Либо я его продержу слишком мало, и оно будет суховатым, либо я уже с ложкой пытаюсь вытянуть со дна стакана размокшее месиво. Почему двоюродному брату, младшему меня на два года, это всегда удаётся? Почему мне, закончившему прошлый год с отметками не ниже десяти баллов, никто не послал новый iPad с материка за загадочным и глубоким океаном? С материка, на котором, непременно, все живут весело и счастливо. Или хотя бы новый костюм? А тому down`у, который даже не знает про монархический строй в Великобритании, родители подарили не только iPad, но и злополучный новый костюм? Более того, даже новый галстук! Почему в Японии люди живут в среднем до 80 лет, а в этой стране мне социологи прописывают смерть после шестидесяти? Почему учителю, который уже год бесплатно учит меня математике из-за того что мы с ним подружились, зарплаты еле-еле хватает на прокорм семьи?
     Я окончательно расстраиваюсь от того, что нахожу две грамматические ошибки в учебнике. В учебнике! Святая святых образования, школьного образования, которое лепит из неотёсанного пластилина детства пластилиновое будущее страны. Ухожу в чтение лекций Фрейда на телефоне. Весьма занимательная вещь.
     Какой-то хулиган лоботомично и методично царапает лобные доли мозга матерными возгласами, и я одеваю наушники. Заткнулся. Не хулиган, а я от социума. Rammstein не многим лучше сальных анекдотов с последней парты, но так хотя бы можно вчитаться в смысл, оградиться.
     День проходит мучительно долго. Я мысленно насилую часы в каждом кабинете, чтоб время поторапливалось.
     Наверное, я - фетишист.
     Решил перекусить. Подгоревший пирожок с капелькой джема посередине обошёлся в три гривны. Я стараюсь получить удовольствие от еды, и не могу сделать этого. Щедро отдаю другу половину, хотя он прекрасно может купить себе такой же. Поем дома.
     Наверное, я - еврей.
     Дома встречаю родителей. Обедаем в молчании. Папа начинает спорить по поводу положения чайных ложек на кухне и амбициях стран южной Африки в экономике. Они переходят на личности. Я пытаюсь примирить их. Они переходят на одну личность, мою.
     Задали выучить два стихотворения, три номера по геометрии плюс сочинение по русскому. Жертвую поэзией, зато успеваю сделать остальное. Расстраиваюсь в современной системе образования. Вижу запись: завтра открытый урок. Отлично, хоть один урок будет интересным. Перед комиссией облОНО наша учительница будет плясать как гречка на сковороде. Ещё и научит чему-то.
     Наверное, я жесток.
     Ложусь в постель. Вспоминаю, что я хотел сегодня подумать о смысле жизни, сделать пробежку, улыбнуться родителям и начать учить иностранный по самоучителю.
     Взрываюсь истерическим хохотом. Право же, смешно. Через секунду в дверях оказывается отец в нижнем белье и обеспокоенно спрашивает об этих странных звуках. Я уверяю его, что пьяные и счастливые люди на улице нарушили сон семьи и отпускаю его в спальню. Незаметно проникнув на кухню, пью валерьянку.
     Видимо, преждевременно постарел.
     Пытаюсь себя уверить в том, что это был первый и последний нервный срыв. Видимо, я хороший уверяльщик, так как я засыпаю.
     Может, это валерьянка качественная?
    
     2
     Следующий день.
     По дороге в школу встречаю курящих одноклассников. Предлагают мне. А они милые, всё же. Отказываюсь, и вовсе не из-за того, что я правильный. Просто пробовал и не получил удовольствия. Только плохой запах и подозрительные принюхивания родителей. К тому же курение тормозит рост. Это я проверял на знакомых.
     Видимо, я закомплексован.
     Иду дальше. Девочки в цветастых колготах Amarea курят slims`ы с ментолом. Испытываю отвращение.
     Видимо, они закомплексованы.
     Сегодня я понял, как можно ходить днями напролёт в наушниках. Благодаря этой методике школьный день стал немного короче и чуточку приятней. Романтичная музыка про сильные чувства, про сильных людей и про сильные характеры. В общем, всё то, чего я вряд ли увижу в других и уж точно не смогу воспитать в себе.
     На уроке физики спорю с учителем о предназначении человека, науки и поэзии. Давлю цитатами Оскара Уайльда и Булгакова. Обожаю Булгакова. И Оскара Уайльда я тоже обожаю. Ненавижу физика. Шесть баллов аккуратно вписаны специальной ручкой в клеточку журнала – спорь дальше.
     Почему-то расстроен, хотя не должен.
     Видимо, я ответственен.
     Мне стало казаться, что я ставлю себе диагнозы. А это уже раздвоение личности. Я и моё альтер-эго-врач-психолог.
     Становится страшно, ведь здесь уже попахивает больничными стенами и накрахмаленными халатами.
     Домой иду, гуляя через парки. Красиво. Листья начинают падать. Вспомнил, что скорость падения лепестков сакуры – пять сантиметров в секунду. Но сакуру я никогда не видел, следовательно, и не видел её падающих лепестков. Пришлось на глаз измерять скорость падения листьев клёна. Чуточку медленнее, как кажется. Надо будет съездить в Японию и сравнить скорость наших клёнов с их сакурами. Может, там кленовые листья падают быстрее?
     Вздымающиеся ветром листья напоминают мне пожар, внезапно вспыхнувший в пока ещё пустом парке между угрюмыми домами. Как будто город охвачен пламенем, а школьники, вырывающиеся как лошади на скачках после звонка с урока, напоминают войска, штурмующие потухающий с замедлением ветра Рим.
     Опоздал домой на целый час. Пришлось соврать, что задержали в школе. Почему я соврал, спросите вы? А что мне сказать? Я целый час измерял скорость падения пожелтевших листьев? Тут уже слишком сильно попахивает накрахмаленными халатами и стенами старых больниц.
     Пошёл погулять. Впервые в жизни гуляю сам. Раньше, в детстве, не представлял улицу без товарищей, а сейчас не представляю себя в кругу друзей. Или друзья испортились, или я. Меня с детства учили, что все не могут быть плохими. Значит, плохой я.
     OK.
     Сидел на скамейке и перечитывал «Мастера и Маргариту». Как банально и ванильно, правда? Книжка старая, пожелтевшая, ещё родители купили. Наверное, они тогда были романтиками. А потом появился я, заботы-работы… Нравится перелистывать немного порванные слова и закрученные в трубочку абзацы. Японцы правы: все вещи должны хранить в себе прошлое. Книгу перечитывал раз двадцать.
     Видимо, со стороны я выглядел очень классно и фотогенично. Ну или ванильно.
     Домой вернулся с улыбкой и даже приплясывал в лифте. Моё альтер-эго-доктор-психотерапевт сразу диагностировало резкую смену настроения как симптом болезни.
     Весь вечер просидел, читая химию и слушая музыку 70-х, 80-х и 90-х. Как-то «не чётко» пренебрегаю Гуфом и Эминемом, которых слушают мои товарищи.
     Видимо, преждевременно постарел.
     Тут я понимаю, что мне всё больше и больше нравится двадцатый век да и прошлое вообще. Но больше всего, конечно, двадцатый век. Тогда люди были сильней.
     Мне нравится одежда прошлого. Тогда ставили наперёд свою индивидуальность, а не объём кошелька. Тогда добивались многого своими усилиями, начиная с нуля, или даже ещё ниже.
     Видимо, я очень плохо изучил своё время.
     Я попал не в тот век. Не в тот социум. Знаете, как ошибаются дверью в учреждении?
     Засыпаю, мурлыкая wind of change и настукивая ногой ритм.
    
     3
     На уроке химии говорили про патриотические чувства и любовь к Родине. Говорили, что Украина – самая лучшая в мире. Наверно, итальянцы так же говорят про Италию, а киприоты про Кипр. Даже гондурасовцы любят свой Гондурас. Получается, если провести всемирное голосование, то Китай окажется прекраснейшим государством на Земле?
     Вспомнилась поездка в Киев на весенних каникулах, столицу нашей необъятной Родины. Чувствовал себя совершенно иначе. Не так, как дома. Всё абсолютно другое.
     Видимо, Родина – это только та маленькая часть того большого города, в которой ты вырос?
     После школы я решил прогуляться. В последнее время мною стала овладевать безумная, глупая страсть хатифнатта к дорогам и новым местам. Душа явно требовала хорошенького выгула, но тело отчаянно клонилось в сон. Не проблема. Два пакетика чёрного растворимого кофе в один стакан – и через двадцать минут мои глаза широко распахнуты и ждут новых картин, а зрачки – как то чёрное месиво, которое на Востоке лет пятьсот кофе называли.
     Гулять я отправился в центр. Город у нас индустриальный, так что архитектура и в центре не очень, но на жилых окраинах совсем угнетает. В подземке как всегда серый поток чёрных курток и каменных лиц. Постоянное движение, спешка, толкотня в дверях и оттоптанные носки ботинок. Mobilis in mobili. Чёрные туннели, как сон, а ярко освещённые станции, как внезапное пробуждение после кошмара. Бомжи, не помнящие себя из-за выпитых бутылок и болячек, офисные клерки, беспокоящиеся о чистоте своих пальто и белых воротничков, дети, яростно мчащиеся домой, и прочая, и прочая, и прочая. Выхожу в парк. Немного углубляюсь и нахожу свободное место. В нерешительности стою и оглядываюсь вокруг. Мусор на тротуаре, взъерошенные клумбы, собачьи (а может кошачьи) следы и та же серая, безвкусная масса людей, словно гамбургер на углу. Кстати, вспомнил, что я никогда не видел ни кошачьих, ни собачьих следов. Думаю, картинки в Интернете не в счёт? Присаживаюсь. Глубокий вдох. Свежий аромат выхлопных газов и букета роз, которые несёт худая девочка в коричневой куртке.
     Красота. Урбанизация.
     Домой возвращаюсь поздно. Родители смущённо забывают спросить, где я пропадал. В одежде ложусь спать и забываюсь сном.
    
     4
     И как сильно, всё же, помялась одежда! Примерно так мне описывали похмелье: засыпать удобно, а пробуждаться – нет.
     Выспался, но не сделал уроки. Наспех закидываю в рюкзак всё, что попадается под руку: книги, тетрадки, кроссовки, таблетки от головы…
     Кроссовки надо вытянуть.
     Друг с горящими глазами и жутко-довольно-заговорщически-окрылённым лицом предлагает марихуану. По дружбе, бесплатно. Отказываюсь, хотя раньше думал, что соглашусь в похожей ситуации. Страх перед неизвестным. Да и помню, чем меня запугивала мать: злобными дядями, которые дадут первую дозу бесплатно, а дальше будут вытягивать из тебя копейку за копейкой. После этого я непременно должен стать убийцей, чтоб зарабатывать себе на очередной косяк. Или всё дело в моём сумасшедшем желании быть независимым не только от людей, но и от веществ.
     Ставлю личный рекорд: три двойки за невыполненное домашнее задание. Отчаянные попытки придумать пригодные отговорки рушатся. Ладно бы только оценки. Учителя допрашивают о причине невыполнения и откровенно стебутся. Одноклассники тоже пытаются узнать причину моей деградации. Самое смешное, что я хочу того же. Лень? Бесполезность того, что я делаю? Подростковый период?
     На перемене спорил с двумя парнями о том, что Канберра – столица Австралии, а не Сидней. Сказали, что я – отсталый.
     На последнем уроке контрольная. По-моему, мы ходим в школу, чтоб нас контролировали, а не учили. Я начинаю, в тайне от социума, психовать. Руки дрожат и рубят почерк с плеча. Откладываю ручку и пытаюсь успокоиться. Пять минут бесследно уходят в пустоту. Впрочем, мне не привыкать. Рукам «отдых» не помог. Смотрю в задания. Мы этого не учили. Оглядываюсь и жду гневных протестов одноклассников. А им всё равно, аккуратно списывают с решебников. Даже не вдумываются в смысл того, что пишут. Сдаю чистый лист. Вот бы так с жизнью.
     Всё же я был должен тоже списать, или опять задавить учителя Уайльдом и Булгаковым. Я же отличник. Был.
     Из школы удаляюсь, нервно ломая шаг, будто убийца, скрываюсь с места преступления.
     Дома очередная беседа с родителями по поводу моей успеваемости. Угрожают всё лето не выпускать из дому, если не возьмусь за голову. Опять нервный смешок, который не успел вырасти в истерический хохот.
     Плачу, как девчонка, в подушку. Подушка холодная, а теперь ещё и мокрая. Какая гадость – мокрая, холодная, солёная, сопливая и омерзительная подушка. Надо стать эмо. Уже которую страницу распускаю нюни и жалуюсь на жизнь.
     Впрочем, эмо уже не новы. Чтобы ты не делал, кто-то тебя повторит. Кто-то делал это лет триста назад, а, может, вчера. И всегда найдётся негодяй, что будет красивее, богаче, добрее, лучше, несчастней и/или (нужное подчеркнуть) умнее, чем ты.
     Беру себя в руки. Первый шаг к моему большому и светлому будущему – это пробежка, и прямо сейчас.
     Свежий вечерний воздух приятным холодком наполняет грудь. Тут есть и нотки выгоревшего лета, терпкий привкус грядущей и колючей зимы… Бегу. Классно. Под зданием валяется бомжик. Только бы не задуматься о репортажах Би-Би-Си, которые пугают изнеженных и надменно-туманных альбионцев украинскими реалиями!
    
     5
     Выпускной. Вот так незаметно подкрадывается лето, а ещё быстрей заканчивается, выгорая на кипящем асфальте. И я – выпускник. Какой выпускной в девятом классе? Выпускной может быть один – в одиннадцатом классе, и всё. Но нет, устраивают праздники и в четвёртом классе как выпуск из начальной школы, и в девятом классе как выпуск из средней… А публике в Колизее это нравится, ведь все хотят хлеба и жралищ, то есть зрелищ. Девочки в новеньких платьях, которые одели первый и последний раз, а мальчики в тех же костюмах, в которых ходили целый год, а то и больше, так как мужской костюм дороже женского платья. Моя подруга-одиннадцатиклассница жаловалась вчера по телефону на то, что мама отказалась покупать ей платье на выпускной за тридцать две тысячи. Действительно, странная мама, тридцать две тысячи я на завтрак съедаю. Нам вручают аттестаты, столы учителей ломятся от букетов дорогих цветов, купленных у бабушек в переходе. Внезапно все полюбили школу и своих школьных друзей, которые ставят лайки и сердечки под новым аватаром. Это как внезапно полюбить футбол и голландцев на Евро-2012 в Харькове. Девочки притворно слезятся, пацаны на тюремном жаргоне (что, несомненно, есть поводом стать бета-, а то и альфа-самцом), обсуждают как, когда, и какую водку пить под грязными дверями наёмного кафе сегодня вечером. Через день – ДПА. Большая (русская?) рулетка с повышенным уровнем безопасности, вот что такое ДПА. Ну ладно, попробую сдать, ведь всегда есть шанс покончить с собой.
     Танцуем вальс. Впервые в жизни. Это какой-то ритуал, обряд, похожий на инициацию юношей в первобытном обществе. Правы те люди, которые говорят, что история спиралевидна. До этого вальс репетировали раз десять, и я не стремлюсь сейчас разбавить это занудное повествование гиперболизацией. Мне почему-то сразу представились старые, дряхлые и, без сомнений, самого благодарного происхождения и лазурных кровей, герцоги и маркизы, графы и графины, то есть графини, репетирующие под старый проигрыватель Samsung и «минусовку» из Интернета изысканный венский вальс в каком-нибудь Бельведере.
     Родители фотографируют, охают и ахают, они гордятся мной. А это действительно приятно.
     Спустя несколько фотосессий a la я с горшком цветов, a la я с подругой, a la я с математичкой и a la я с аттестатом, нас организованно повезли в кафе. Поскольку люди слишком велики количеством и слишком малы интересом, нас развлекают свадебными конкурсами, вроде надуй шарик ритмичными подпрыгиваниями на насосе.
     Весь следующий день готовлюсь, а потом начинается квест «Сдай ДПА». Что ж, списать я даже не пробовал. Тут уж либо списывай, но ничего не учи, либо наоборот; но учить, а потом списывать – какая глупость.
     У мальчиков от волнения начинается недержание. Бедненькие. Ходят по два раза в уборную на экзамене. Чем же они заняты в туалете… По-моему, это потешно. Одна из учительниц бесцеремонно залезла мне под пиджак. Наша кратковременная близость закончилась моим удовлетворением и её разочарованием – шпаргалок не обнаружено.
     Родители заметили мои дрожащие руки. Началось, а ведь это у меня почти с рождения. Людям обязательно нужно нести какой-то романтический бред про нагрузку и дурное влияние компьютера и Интернета. Суммировав это с моим странными атеистическими суждениями про Бога и величие современной науки, родители пришли к выводу, что лучшим выходом для меня будет, несомненно, поездка к бабке в деревню, которая «пошепчет, и всё пройдёт, сынок». Достав из подвалов моего мозга википедистскую информацию про язычество и православие, я начал парировать. Родители твёрдо уверены в том, что они - православные, но бабушка, водящая волшебным куриным яичком никак не противоречит Писанию.
     Ладно, я согласился это сделать как одолжение, как прихоть родителей, ведь они заслуживают много большего, но они стали требовать от меня невозможного: поверить в это и «не устанавливать барьер». Хоть лоботомию мне делайте, я не такой могущественный маг, чтобы устанавливать барьеры! А врать я родителям просто не могу, не могу притворяться уверовавшим.
     Почему люди меня воспринимают как сектанта, когда я хочу просто поговорить о Боге и о религии? Я не обираюсь никого привлекать на свою сторону, я просто хочу понять вас и ваши убеждения!
    
     6
     ДПА сдал отлично, всё же дедовский метод, заключающийся в долгой и сознательно-качественной подготовке, действует! Свобода… Решил отдохнуть недельку, а потом заниматься разными хобби или просто читать ту литературу, которая мне нравится, а не ту, которую нужно сдать. Учителя превращаются в варваров, которые в последний день Помпей продолжают грабить и растаскивать Рим: Достоевского и Рыльского, Брэдбэри и Марко Вовчок. У меня всегда катастрофа ассоциировалась с горящим Римом и грязными вандалами, уничтожающими всё на своем пути. Ведь искусство и литература живут в наших сердцах, и если заданиями и принуждением из юного сердца выбить любовь к литературе, то умрёт культурное наследие. И будем мы иметь только армию искалеченных не по своей вине людей, не способных воспринимать Прекрасное, горстку дряхлых профессоров в ВУЗах и юных художников под мостами.
     ДПА сдал отлично, неделя прошла, а я никак не начну хобби увлекаться. В моих детских фантазиях, где я - доктор наук, это называлось синдромом лета. Дело в том, что летом мальчики хотят подкачаться, девочки хотят похудеть, раза эдак в три; все хотят сделать всё то, на что не хватало времени в течение учебного года. Вот так и тянутся дни в бешеной скачке за новым и дотошным сентябрём, а ты понимаешь, что измотан настолько, что лето становится отходняком от учебного года.
     Родители потащили к бабке. Бабка сказала, что «ребёнок у вас злой и бойкий». Родители на меня обижались. Видимо, мнение человека с сомнительным местом работы, которого они видят первый, и, почти наверняка, последний раз в своей жизни, значит для них куда больше мнения человека, которого они знают с минус девяти месяцев до сегодняшнего дня.
     Почему так происходит? Почему так удобно говорить со случайными попутчиками в одном купе поезда, а не с человеком, которого знаешь давно? Наверное, потому, что он не знает твоего прошлого, не оценивает тебя, а испытывает только жажду узнать тебя побольше для избавления от путешественническо-поездной скуки. Как всё рационально-потребительски. И не надо думать, какого мнения попутчик будет о тебе, и не надо беспокоиться о вашем будущем вообще.
     Видимо, я – хатифнатт.
     Родители продолжают отчитывать за то, что я произвёл плохое впечатление на человека, с которым провёл не более получаса. Меня опять начинает бить гнев, я его пытаюсь затушить, ведь как-то не по-человечески гневаться на собственных родителей. С другой стороны, иные души не чают в их курящих, матерящихся чадах, которые тут и сям пытаются сделать своих собственных детей. Любовь – глупое чувство. Любить - это быть готовым на всё ради человека, который ради тебя может и пальцем не шевелить, любить - равнозначно прощаться с тем идеальным парнем или девушкой в твоём сознании.
     Видимо, искренняя любовь детей к родителям есть чувство, гораздо более высокое и быстро портящееся – благодарность. А любовь отца к сыну – долг.
     А тем временем продолжается летний синдром.
     Ладно-ладно, вот я уже в Сети и ищу сайты для изучающих английский язык. Отвергаю один за другим, потому что это не английский, а американский. Сейчас даже в школах учителя преподают американский. Ну не могу я не говорить на настоящем английском, пусть и совсем мало и со словарём. На кедах друзей нарисованы американские флаги, на бигбордах у наших дорог висят американские плакаты и вся наша жизнь превратилась в персонализацию, как на дорогих, но, конечно же, крутых американских телефонах. И вот у нас iДержава и МакНарод. С собой, пожалуйста. Ладно, обойдусь старым самоучителем мамы, в котором ещё есть некоторые остатки викторианской грамматики.
     Видимо, я – сноб. Привет от альтер-эго-врача-психолога.
     Прочитал про японских хикикомори. Уже японская литература исследует их. Как, вы не знаете, кто такие хикикомори? Это такие люди, которые намеренно и осознанно отказываются от социальной жизни, нагло живут на иждивении родственников, слушают музыку, спят, едят и сидят в Интернете с рассвета до заката. Они считают, что окружающий мир слишком плох для того, чтобы здесь жить. Министерство здравоохранения Японии определяет хикикомори как лиц, отказывающихся покидать родительский дом, изолирующих себя от общества и семьи в отдельной комнате более шести месяцев и не имеющих какой-либо работы или заработка. Хотя течение явления зависит от индивидуальных особенностей, некоторые хикикомори пребывают в изоляции несколько лет подряд, а в редких случаях – десятки лет.
     Видимо, они – неудавшиеся самоубийцы.
     Очень соблазнительная перспектива… Если бы только не жить чьим-то содержанцем… Тогда придётся работать, а если придётся работать – будет мало времени для образа жизни a la хикикомори. Замкнутый круг. Тогда я решаю поработать с десяток лет, накопить большую-пребольшую кучу денег и медленно жить на неё остаток своих скромных лет. Или отдать в фонд борьбы против СПИДа.
    
     7
     Решил почитать современную украинскую литературу. Прекрасно, скажете вы. И я скажу. Скачиваю последнюю книгу Ліни Костенко. «Записки сумасшедшего» называется. Политика-политика-политика, оранжевая революция, Ющенко-Тимошенко, люди-майданы. А я считаю, что говорить про политику в моём возрасте - признак дурного тона. Откладываю на лучшие времена книгу, прочитаю перед тем, как впервые в жизни пойду на выборы. Challenge accepted.
     Дальше по списку – Мария Матиос. Читаю в Сети, что она сравнила памятник погибшим в войне с детородным органом самца человека. Ладно, я надеюсь, что это я тоже когда-нибудь пойму.
     Следующий в очереди – Сергей Жадан, про него я тоже много слышал. А тут нецензурная лексика. И это я тоже должен буду когда-то понять, хорошо. Видимо, маты в литературе допустимы, а в устной речи нет?
     Дети! Не пытайтесь выбирать книги по популярности появления авторов в новостях!
     Да ну всё это. Чарльз Диккенс – мой выбор в современной украинской литературе! Теперь я зачитываюсь душераздирающей историей Оливера Твиста.
     На дворе тем временем празднуют Ивана Купала. Да-да, уже почти середина лета. И что делает этот языческий праздник на наших православных землях? Ночью люди придаются бодрствованию, забавам с огнём, поискам загадочного цветка, в общем, всему тому, что так сильно пытался искоренить Владимир Святославович ещё в десятом веке... Потом эти люди с жаром и пылом доказывают, что я – нехристь и буду гореть в аду за свой атеизм. Да уж приятней гореть атеистом, чем язычником. Хотя, у религии свои правила. Про избирательность христиан как нельзя лучше говорит сюжет о Марфе и Марии. Как, вы не читали Библию? Вот вам в назидание:
    
     Женщина, именем Марфа, приняла Его [Христа] в дом свой; у неё была сестра, именем Мария, которая села у ног Иисуса и слушала слово Его. Марфа же заботилась о большом угощении и, подойдя, сказала: Господи! или Тебе нужды нет, что сестра моя одну меня оставила служить? скажи ей, чтобы помогла мне. Иисус же сказал ей в ответ: Марфа! Марфа! ты заботишься и суетишься о многом, а одно только нужно; Мария же избрала благую часть, которая не отнимется у неё.
     (Лк.10:38—42)
    
     Неужели всё, что нужно Богу – лишь экспрессия, лишь внимание, лишь верные фанатики у блистающего кумира? Лишь красивые герцоги у бриллиантовых распятий в Нотр-Даме? Извините, но я голосую за Марфу. Куда уж лучше сделать приятное Сыну Человеческому (никогда не понимал, почему Библия так его называет, ведь это, простите, сын Бога), чем лишь раскрыть рот перед его проповедями. Хотя, почему всё должно быть так чёрно-бело? Почему я не могу сначала накормить такого редкого гостя (раз в эру!), как Иешуа, а потом с превеликим удовольствием впитать всю его мудрость?
     …Благую честь… Приходят мысли об аристократии, чей благой удел быть благородными, и это не отнимется у них. Очень удобно так жить.
     Нет, я знаю, что Вера – нечто большее! Нет, я буду верить, не смотря ни на что, что Бог справедлив и не требует ничего взамен! Нет, я верю, что есть хоть что-то хорошее! Пусть я и не верю в Него, но я верю, что Он – воплощение справедливости!
     Девочки в Сети и в таком редком и необычном офф-лайне ждут прекрасных коней на белом принце, ну или в другом порядке. Причём этот принц должен быть сильным, богатым, высоких моральных принципов, романтичным и умным и он должен прийти к тебе, такой одинокой и несчастной, и взять к себе в Америку, Монако или, в крайнем случае, на Côte d'Ivoire. И для этого совсем не надо худеть, краситься, читать книги или общаться хоть иногда с мальчиками. Хотя, зачем с ними общаться, ведь прекрасный принц не может затеряться среди этой толпы.
     Лето жарит горожан как недопереубитую селёдку на сковороде эклектики. Выходишь на улицу как в космос и терпишь жалящие прикосновения лучей к спине. Первую минуту-две глаза превращаются в щёлки a la китаец, пытающегося попривыкнуть к солнцу в небе, в асфальте, в стёклах очков. Метро превращается в бомбоубежище, как в самых страшных фильмах о ядерном лете. Ночь становится перерывом между солнечными штормами дней, затишьем перед новой бурей или просто школьной переменой. А в каком-нибудь Амстердаме сейчас +17 С и проливной дождь, и отражения домов в каналах искажаются падающими каплями.
     Та самая эклектика становится чумой, теряет гармоничность и из стиля или направления переходит в омерзительный грипп. Бутики, перемежёванные и пережёванные гастрономами с колбасой из бумаги; люди в костюмах Brioni в африканской стране среди бедняков обещают завтрашний день; социалистическое общество в капиталистическое время; американизация с лейбом La Made in C. H. I. N. A.
     Где-то в Бразилии люди танцуют ночи напролёт под Мишеля Тело. До чего же гнусные и самовлюбленные европейцы и европейские историки. Они гордо пишут о том, что они открыли ту же Бразилию, Африку, Китай. Никто не задумывался о том, что китайцы открыли нас, как письмо с сибирской язвой. До чего же я люблю косить всех под одну гребёнку.
     Главный параметр еды – калории. Какому-то бизнесмену или консалтинговому менеджеру по международному управлению и связям с космосом они нужны для быстрого и сытного pit stop`а, а хозяйка на кухне в хрущёвке пытается питаться, похудеть и выжить, но не съесть при этом ничего.
     Моя писанина стала напоминать царапки на стене в камере или убежище, что оставляю узники и пленники, или книгу, которую нашли Гэндальф и Ко в подземелье гномов перед нападением орков извне.
    
     8
     Жизнь прекрасна. У меня вот точно. Дело в том, что я по зомбоящику два часа смотрел жизнеутверждающие передачи, а именно новости про больных раком в пятилетнем возрасте и документальный фильм про Анну Франк. Это, пожалуй, лучшие антидепрессанты. А занятие на все оставшиеся дни – понять то, что вокруг тебя. Великолепно получается.
     Только вот что нужно думать больным раком в пятилетнем возрасте и что думала Анна Франк? И что думают дети в Африке без воды, еды, одежды и образования? А может Бог есть? Тогда спасибо, кем бы ты ни был.
     Видимо, я слишком мал, чтоб уверовать.
     И снова про любовь. Подруга жалуется на отсутствие парней. Она хочет романтики. Я, продолжая выдавать себя за философа, постигшего нирвану, спросил, что такое романтика. В её понимании, это свечи, шикарный ресторан, конфеты и дорожка из лепестков роз. А у меня романтика – держаться за руки, быть всегда вместе, быть всегда в объятиях, помогать всегда, везде и всюду. Что ж, о какой романтике не мечтай, результат идентичен: и я, и она довольствуемся гордым одиночеством, ну или свободой, как хотите, так и называйте. Но я верю, что впереди есть большое, огромное Счастье, и его хватит на всех, без очередей, поровну, без зависти и воен.
     Я стал писать стишки и прозу. Делать нечего, а высказаться-то хочется. Решил опробоваться в чём-то, похожем на дневник. Изо дня в день, герой, собранный по буковкам и строчечкам, стал вырастать как чудовище Франкенштейна. Этот герой стал заполнять всё вокруг, единственным выходом было бы сжечь его в печи, но он был в формате doc, литература превратилась в какой-то маниакальный позыв оборотня в полнолуние, а время текло со скоростью шизофрении и безрассудной паники, пришлось дневник просто закончить на оборванном слове.