Раскинув руки, он долго лежал на нагретом песке и бездумно наблюдал за игрой легких, почти невесомых облаков. Наконец ему надоело. Он встал, потянулся до хруста в суставах и медленно зашагал по береговой кромке, переступая через спутанные пряди бурых водорослей и обмякшие студенистые тела выброшенных на сушу медуз.
     Внезапно его внимание привлек странный предмет. Это оказался наполовину занесенный песком объемистый сосуд, нечто вроде пузатой бутыли. Длинное витое горлышко было заткнуто внушительной пробкой, залитой для надежности окаменевшей от времени темно-коричневой смолой. Это не могло не заинтриговать.
     Он поднял бутыль, ополоснул в воде, вгляделся в помутневшее от времени зеленоватое стекло и изумленно хмыкнул. Внутри сосуда оживленно жестикулировала крошечная фигурка — смешной длиннобородый карлик в миниатюрной белой чалме, красных шароварах и зеленом халате, расшитом серебристыми блестками.
     Только сейчас до его ушей донесся голос карлика — тоненький, напоминающий писк неоперившегося птенца:
     - Смилуйся, о достойнейший! Уже многие века я пребываю в этом мерзком сосуде по вине злокозненного... - Маленький узник запнулся. - Освободи меня, и я выполню любое твое желание!
     - Да ну? - Он усмехнулся. - Так-таки и любое? А я ведь много чего могу захотеть. Например... Ну, скажем, стать властелином мира! В самом деле, зачем размениваться на мелочи? Владеть — так уж всем этим шариком! Можешь сделать?
     - Могу, о украшение вселенной, все могу, - заверещал карлик. - Только выпусти меня!
     Ситуация становилась забавной.
     - Если ты так могуч, то почему же не освободишься сам?
     Карлик понурился, борода его обвисла, как вывешенная на просушку мочалка.
     - Потому что в этом презренном сосуде я лишен своей силы. А все по вине злокозненного...
     - Хорошо, договорились, - перебил он и, отколупнув смолу, вытащил пробку. - Можешь выходить.
     Бутыль закрутилась на месте, извергая клубы вонючего рыжего дыма. Полминуты спустя дым развеялся, обнаружив согнутого годами седого старика — вполне обыкновенного, если не принимать во внимание роскошную восточную одежду.
     - Я почему-то представлял себе джиннов несколько иначе, - задумчиво произнес избавитель. - Повыше ростом и, как бы это сказать, малость покрепче. Ну да ладно. Исполняй, что обещал!
     Седобородый закрыл лицо руками и бухнулся на колени.
     - Смилуйся, о благороднейший! Я не в состоянии сделать тебя владыкой мира! Согласись, что в моем бедственном положении я мог пообещать тебе все сокровища вселенной, лишь бы обрести свободу! Увы, я слишком ничтожный джинн, иначе со мной не справился бы злокозненный...
     - М-да, - он покачал головой, - похоже, ты действительно очень мелкий джинн. Как по росту, так и по возможностям. Ладно, с владычеством над планетой все ясно, но ты вообще хоть что-нибудь можешь?
     Старик поднял голову, глаза его под белоснежными кустистыми бровями блеснули.
     - Могу, о великолепнейший! Хочешь золота? Щелкни пальцами, и ты убедишься, что я не самый бездарный джинн на свете. Правда, в моих силах дать тебе лишь три золотых в день...
     - Что ж, - он пожал плечами, - и на том спасибо. А теперь ступай.
     Уговаривать джинна не пришлось. Скрестив руки на груди, старик поклонился и растаял в столбе все того же рыжего дыма.
     - Вот такая история, - пробормотал он и, немного подумав, щелкнул пальцами. На песок упала сверкающая желтая монета.
     - Надо же, не обманул... Вот уж не ожидал порядочности от этого старого пройдохи! Однако я потерял много времени. Пора и честь знать.
     Он подобрал монету и запустил ребром, любуясь, как она печет «блинчики» на слабо колышущейся морской глади. Затем поднял руки и плавно взмыл в небо. Выйдя на орбиту, он по-хозяйски окинул взглядом окутанный тончайшей облачной кисеей земной шар, слегка уменьшил озоновую дыру над Антарктидой, укротил пару тихоокеанских тайфунов, заставил тучи пролиться благодатным дождем над иссохшимся Африканским Рогом. После этого, простым усилием воли разогнавшись почти до светового барьера, устремился к звездам, и вскоре Земля превратилась в крохотную голубую искорку, а немного погодя исчезла из виду.