Я открыл глаза, и грубая реальность стукнула меня обухом по голове. Грязная комната безнадежно пропахла спиртным. Глазные яблоки болели, кишки выворачивало, в горле было кисло. В общем, сущее дерьмо… Сквозь щель в зашторенном окне нагло проникали солнечные лучи.
     Опустив худые ноги на ковер, я сел и уставился в зеркало стоявшего напротив трюмо.
     Ну вот, сказал я себе с ухмылкой, посмотрите, перед вами Влад Негин, отвратительнейший тип. Вы только поглядите, на что он похож! Лицо осунулось, серые глаза помутнели, заговорщически нарисовалась морщинка под правым глазом. Только не надо хмуриться, ведь так еще хуже! Пьет уже: раз, два… Третий день. Нет, четвертый, если считать сегодняшний, а сегодняшний надо причислить. Ибо немыслимо это солнечное летнее утро без опохмелки.
     Я сдернул со стула смятую рубашку (белый шелк, короткий рукав), накинул на себя. Непослушные руки стали проталкивать пуговички в дырочки. Бля! Ужасающее пятно прямо под сердцем! Красное вино? Кетчуп? Как будто меня прострелили на дуэли. Ну почему вечно, как только немного поносишь что-нибудь новое, так сразу появляются пятна? Идиотизм! Закон подлости – это единственная истина, в которую стоит верить с раннего детства и до смерти. Серые брюки оказались в более удачном положении.
     Плевать. Я поплелся в ванную и застирал пятно, заодно тщательно умылся. Лучше мокрый след, чем красное пятно.
     Затем я пошел на кухню и врубил электрический чайник. Хоть и хотелось пива, а кофе надо выпить. Ведь человек я все-таки, а не тварь дрожащая. Да и два-три глотка обжигающего крепкого кофе – бальзам на прокисшую пасть. И немного – на вывернутый живот, а еще меньше, совсем тютельку – на истерзанную душу. Затем зачистить все хвойной зубной пастой. А потом уж и ботинкам дать ощутить небрежный легкий прошлогодний полувысохший крем.
     Наконец ваш покорный слуга явил себя улице. Жаркий июльский полдень сразу же зашумел в ушах. Маленькие рыхлые перышки неподвижно висели, пришпиленные тут и там к ясному небу. Дети катались на велосипедах и курили сигареты. Жутко пищала сигнализация какой-то иномарки. Я апатично поморщился. Все окружающее, в иной ситуации призвавшее бы в очередной раз полюбить жизнь, поблеять в экстазе этой любви, лишь вызвало досадную резь в башке.
     И вот тут-то старое, непонятное чувство вновь вернулось. Будто некий призрак преследует меня шаг за шагом, неотступно наблюдает за каждым моим движением. Вот сейчас он находится где-то за спиной, стоит только оглянуться…
     Две девицы в коротких джинсовых юбочках дефилировали вслед за мной, хихикая над чем-то своим. Только и всего. Никаких преследователей. Глупое, ничем не обоснованное чувство. Может мне впору обращаться к психотерапевту?
     Я сплюнул и пошел по направлению к рынку. Впрочем, рынок – это громко сказано. Так, маленький уличный закуток.
     Что же, выходит, жизнь такое дерьмо? Я порвал с той, которую уже не любил. (Или еще любил?) Я уволился с работы, крупно повздорив с шефом. (Я просто послал его). Я ушел в вялотекущий запой, и теперь меня мучило гнусное похмелье, сдобренное отвратной жарой. Меня не покидает дурацкое ощущение, что мою персону все время кто-то преследует.
     Но я не поддамся унынию, я не буду распускать нюни. И плевать на эту поганую работу, найду другую – в сто раз лучше. И плевать на Марину. Она вампир, самый настоящий, высосала из меня все соки. Я уже не мог так больше жить. Да это и не жизнь, а так, жалкое существование.
     На рынке я забрел в маленькое кафе азербайджанцев. Впрочем, кафе – это громко сказано. Мизерная забегаловка, мило запрятавшаяся в закутке. Четыре серых пластиковых стола с красными зонтами и восемь стульев. И неизменно манящий запах шашлыков. В столь ранний для посиделок час посетители здесь отсутствовали. Я выбрал столик в тени.
     Маша, милая девица в синем фартучке, сразу заприметила меня. Она здесь работает у азербайджанцев. Веселое личико с правильными чертами, аккуратно прибранные каштановые локоны. Лето, забавляясь, окропило ее скромной горсточкой веснушек.
     – Привет, Влад! – славно улыбаясь, сказала она звонким голосом.
     – Здравствуй, Машенька! Мне бы две «семерки» да шашлык.
     Аппетита не было, но во время запоя главное – есть мясо.
     – Опять пиво с утра пьешь? – она опять улыбнулась с задоринкой в глазах.
     – Есть немного, – виновато протянул я.
     Она растворилась в дверях вагончика. А я прикурил сигарету. Вскоре Маша принесла холодное пиво. Я поблагодарил, поймав понимающий взгляд, вскрыл первую жестянку, сделал два жадных глотка. Сразу же стало легче. В груди повеяло прохладой. Мозги начали оживать. Монотонная тягучая мелодия азербайджанцев уже не казалась противной. Я сделал еще два больших глотка. Кровь стала теплеть. Я сделал еще несколько глотков. Появился аппетит. Ну что ж, сказал я себе с ухмылкой, теперь перед вами, господа, нормальный Влад Негин, вполне пришедший в себя тип. Южная мелодия сделалась приятной. Под ее размеренное течение я вдруг начал вспоминать иное кафе. В том далеком южном городке, где мы с Мариной…
     – Влад, ты ли это? – услышал я за спиной отдаленно знакомый голос.
     И оглянулся.
     Надо мной стоял Сергей Толстоногов, бывший одноклассник, которого я не видел лет сто, наверное. Овальное лицо его, ясно, давно повзрослело, но все равно было легко узнаваемо. Лишь слегка округлилось, подрумянилось, и весь он какой-то стал слащавый. В те далекие школьные годы, честно сказать, я недолюбливал его. Мы тогда и общались мало.
     – А, Серега! – с притворной радостью воскликнул я и протянул руку.
     – Какими судьбами? – банально спросил он, бесцеремонно присаживаясь за мой столик.
     – Да вот, сижу, пиво пью, – заметил я, изучающе оглядывая Сергея. – Будешь?
     – Ну, как же. Выпью баночку с тобой-то. За одной партой ведь сидели, - сказал Сергей.
     (Когда это мы сидели за одной партой?! Не было такого!) Весь его вид выражал собой полное удовлетворение жизнью. Добрая цветастая рубашка с коротким рукавом. Верхняя пуговица расстегнута, обнажена волосатая грудь. Большая золотая цепь. На правой руке – рифленое обручальное кольцо. Купи-продай. Все троечники превратились в мэнов с баблом, это их время. А отличники палец сосут, со своими дурацкими принципами.
     Его зеленые глаза с хитринкой слегка прищурились.
     – Машенька, – сказал я выглянувшей по случаю девице, – солнышко, принеси нам, пожалуйста, еще две «семерочки».
     – Сейчас, – прожурчала дива и растаяла в дверях вагончика.
     – Ну, рассказывай, – Сергей вальяжно откинулся на спинку стула, - что ты, где? Работаешь? Женился?
     – Да, – я неопределенно махнул рукой. – А ты-то как здесь?
     – Ну, был в этих краях, зашел на рынок фруктов купить, – он указал на пакет под ногами.
     –Ясно… Ну что рассказывать. Как женился, так и развелся.
     – Оно и правильно, – почему-то поддержал Сергей. – А где работаешь?
     – Сейчас пока нигде. Так получилось. С одной работы ушел, а на другую еще не устроился, – я смущенно улыбнулся.
     Идиот! Зачем я оправдываюсь? И перед кем? Наверное, надо было соврать, что у меня все хорошо. Но врать не хотелось. Моя репутация в глазах Толстоногова мало заботила меня.
     – Вот как? Что ж, бывает, – он сделал сочувствующее лицо. Иногда я забавляюсь над тем, как люди примеряют на себя театральные маски.
     – А у тебя, я вижу, все отлично, – добродушно заметил я.
     – Ну, для полного счастья не хватает баночки пивка, – улыбнулся он.
     В этот момент Маша принесла две банки. Мы дружно поблагодарили ее.
     – Вот и счастье привалило, – сострил я.
     Он неуверенно хихикнул, и мы начали пить пиво. Прямо как в дурацкой рекламе.
     – Чем промышляешь-то? – поинтересовался я между делом.
     – Да так, мелкий бизнес, – загадочно и многозначительно произнес Серый.
     – Угу, понятно…
     – Кстати, могу устроить к себе, – вдруг заявил он.
     Я пожал плечами. Априори сомнительная перспектива.
     – Ты наших кого-нибудь видел? – спросил я.
     – Наших, – замялся Сергей. – Ну, Наташку Семенову встречал, Генку Козловского, Пашу с Кирей…
     – Правда? Интересно. Я-то их давно не видал. Ну и как они?
     – Наташка тоже развелась. Дочь воспитывает. Дочь у нее в этом году в школу пойдет, в семнадцатую.
     – Понятно. А Гена Козловский, он что?
     – В ментуре работает. Майор уже.
     – Ух ты, – изумился я. – Ну и дела!
     – Да-да, время идет, – философски заметил Сергей.
     – Сколько воды утекло с тех пор, - шаблонно добавил я. – А сам-то давно женат?
     – Лет семь, – гордо сказал одноклассник.
     – Сын, дочь?
     – Сын. Тоже в школу на будущий год. Только не в нашу. Я ведь теперь в В-но живу. Хату там купил.
     – Молодец.
     – А ты все в этом районе обитаешь?
     – Угу, старики умерли, квартира осталась.
     – Да, кстати, насчет работы, я ведь серьезно, – спохватился Толстоногов, – просто у нас сейчас расширение штата, люди нужны серьезные. А ты ведь толковый был всегда.
     – И что за работа? – равнодушно осведомился я.
     – Не пыльная, и платить будут хорошо. Вот ты сколько на своем старом месте получал? Если не секрет, конечно.
     – Ну, долларов четыреста, – честно сознался я.
     – Вот видишь. А у нас будешь иметь в два раза больше.
     Я с сомнением поглядел на него. Как-то не верилось, что такой оклад могут предложить первому встречному, пусть даже и «сидели за одной партой» когда-то.
     – Да ты не парься, – почувствовав мое недоверие, Сергей принял дружелюбный вид. – Я ведь тебя хорошо знаю, ты же у нас отличником был в классе, а такие люди в любой работе хороши.
     Непривычно было услышать от Сережи столь здравую фразу.
     – А что, собственно, делать-то нужно? – спросил я.
     – Ты вот что. Я тебе адресок дам. Приходи, когда надумаешь, на месте все и поймешь, – с загадочностью проговорил он. – А мне бежать уже надо, а то жена заждалась, наверно.
     В подтверждение он взглянул на наручные часы, солидные, явно из бутика. Затем он извлек толстое черное портмоне из кармана кремовых брюк. Достал оттуда визитку и протянул мне.
     ООО «Гриф»
     Ул. Подгорная, 177, т. 8-902-534-52-76
     – «Гриф», значит. Хм, интересно, – пробормотал я, – и все-таки, чем же вы занимаетесь?
     - Придешь, узнаешь. Скажешь, что от меня, и там сразу все поймут – заговорщически улыбнулся он, продолжая упорствовать. Затем он взял пивную банку и большими глотками допил остатки.
     Ладно, черт с тобой, сказал я про себя.
     – Ну, ты извини, Влад, что я так быстро испаряюсь, – произнес он, вытирая губы, – не последний раз видимся. А тут, понимаешь, жена с сыном ждут. Собрались в цирк сходить…
     – Цирк? Хорошее дело, – задумчиво сказал я, спрятав визитку в нагрудный карман рубашки.
     Меж тем Толстоногов поднялся из-за стола, крепко пожал мне руку, и, не оглядываясь, удалился неспешной походкой.
     Что ж, катись мое старое школьное воспоминание, вряд ли у меня есть желание еще когда-нибудь увидеть твое милое личико…
    
     * * *
     Старое бревенчатое здание в два этажа, покрытое призрачной зеленоватой краской, облупившейся во многих местах, такой же бледной, как пыльные лопухи округ, являлось типовым домом древней части города. Строение, с виду совершенно не примечательное, затерялось к тому же в незаметном ответвлении переулка. И поскольку судьба еще не забрасывала меня в этот район, окрестная местность оказалась совершенно незнакомой. Долгое время я блуждал в поисках заветного дома, пока, наконец, сутулая бабуля с острым лицом, та самая, из местных и вездесущих, обмотанная, несмотря на неизменную жару, в старомодную шаль (не хватало ей только клюки), охотно пояснила мне, что, дескать, по недоразумению, улица имеет ответвление. Коварный аппендикс – скрытый выход из лабиринта, неведомый заблудшему путнику. И вот в этом-то аппендиксе и располагался дом под номером 177.
     Должен сказать, поначалу я не имел никакого желания воспользоваться толстоноговским предложением. Все это казалось мне, по меньшей мере, странным: в кои-то веки встретились совершенно случайно, и тут вдруг ни с того ни с сего сразу же предлагают работу. Не может же так примитивно все сойтись.
     Но, возможно, именно в связи с такими интригующими обстоятельствами, да еще и потому, что восемьсот долларов на дороге не валяются, а отказаться никогда не поздно, я предпринял решающий шаг. И отправился по адресу на визитке.
     И вот я был на месте. (Это случилось на следующий день.) По-прежнему мучимый похмельем, я прищурил глаза, разглядывая маленький черный квадрат с серыми буквами «ООО Гриф», скромно приютившийся среди других подобных табличек.
     Огромная дубовая дверь со зловещим скрипом поддалась, и я ступил внутрь, на свежевыкрашенный дощатый пол. Меня сразу же встретил спертый дух старого дерева. Черная стрелка на стене направляла в конец пустого коридора. Немного волнуясь, (по случаю, кстати, надел единственный пиджак и даже не опохмелился) я несмело приблизился к цели. Небольшая дверь с аккуратной табличкой. Все это отдаленно напомнило мне почему-то поликлинику, в которой, правда, отсутствовали посетители. Я скромно постучался, скромно открыл дверь и переступил порог.
     Просторная комната также напомнила кабинет врача. Стены, выкрашенные в цвет неспелых яблок, навевали что-то детское и простое. Пол скрипнул у меня под ногами. У приоткрытого окна за письменным столом сидел человек, облаченный в серый костюм. Круглая голова с залысиной и причудливой ямочкой-вмятиной на макушке. Он заинтересованно глянул на меня своими карими глазками, отвлекшись от каких-то бумаг. Надо сказать, я ожидал увидеть здесь офис, оснащенный по последнему слову техники. Но, кроме современного компьютера, у человека ничего не было. Даже факса. Странная фирма, сказал я себе не в первый раз.
     – Здрасте, я от Сергея Толстоногова.
     – А, понятно. Присаживайтесь, – человек указал на простецкий стул для посетителей в углу стола.
     Когда он произнес эти слова, я случайно отметил одну странную деталь. Передние зубы у него были все ровные, почти белые, но оба крайних в верхнем ряду оказались длиннее других. Словно клыки.
     – Паспорт с собой? – спросил этот тип.
     – Да, конечно, – сказал я и извлек из нагрудного кармана пиджака свою «краснокожую книжицу».
     – Та-ак, – растянул он, пролистав мой паспорт, будто бы скучный технический журнал.
     Затем отложил его в сторону и вперил в меня свои маленькие глаза-пуговички. Они были мутными. Тот самый случай, когда трудно что либо прочесть по глазам.
     – Итак, Владислав Негин, я вас оформляю, паспорт пока побудет у меня… Меня зовут Борис Владимирович, я – секретарь юго-западного офиса.
     – Вот как, – заметил я. – Но я, собственно, так и не понял, чем я буду заниматься?
     – Ну, сопровождение специфического товара, оформление накладных, – неопределенно сообщил этот хмырь с залысиной.
     – Ясно, экспедитором… А что за товар? – скромно поинтересовался я.
     – Продукция фирмы. Да вы сами увидите сегодня. Смена начинается в восемь вечера. Так что к восьми и приступайте, – и он мило улыбнулся.
     Так сразу? Я не думал, что начинать надо будет уже сегодня. Однако я не стал спорить. И не стал заикаться о трудовом договоре. Черт с ними. Приду к восьми и узнаю. Не понравится – сразу же свалю. И паспорт у этого клыкастого заберу. Может, Сережа Толстоногов решил мне криминал какой-нибудь впарить? Только этого не хватало!
     – В восемь вечера у входа вас будут ждать два напарника. Всего хорошего, – добавил Борис Владимирович и снова уставился в бумаги, всем своим видом давая понять, что аудиенция закончена.
     Я удалился. Вышел на улицу и посмотрел на часы. Половина третьего. Впереди еще уйма времени. Однако домой пилить на другой конец города: час на метро, затем полчаса на автобусе, и столько же обратно. Стоит ли? Я решил, что нет, и поплелся по переулку в поисках ближайшей сходной забегаловки. Ибо пара рюмочек водки таки не помешает, подумал я. Ведь меня уже приняли.
     Вскоре я обнаружил милую летнюю кафешку в тени небольшого скверика, наполовину заполненную посетителями.
     Я взял бутылку пива, съел горячий гамбургер, затем выпил рюмку водки, снова съел разогретый гамбургер, еще раз выпил рюмку водки и потом уже просто сидел, наблюдая, как милые жители старой части города ходят туда-сюда по своим делам. И наслаждаясь замечательным солнечным деньком. Так я провел больше часа. Затем я погулял по окрестностям. Время, сдобренное небольшой дозой спиртного, стало лететь заметно быстрее. Наткнувшись неожиданно на малоизвестный мне доселе кинотеатр, я решил сходить в кино, тем более что до сеанса оставалось как раз минут десять. Вооружившись пивом про запас, я купил билет. Фильм оказался обычной голливудской дребеденью. Впрочем, под пиво он пошел на ура.
     По окончании сеанса я решил продолжить прогулку и изучить местные окрестности. В конце концов, я набрел на новую кафешку такого же типа и посидел еще там. Не буду перечислять, что я еще выпил и съел, скажу только, что мне стало еще лучше.
     Наконец, заветный час приблизился. Слегка волнуясь, я вернулся к бледно-зеленому дому. У входа действительно торчали два типа. Один, долговязый, стройный, с лицом, имеющим постоянное выражение легкости бытия. Он был в клетчатой рубашке и каких-то мутных матерчатых брюках. Второй – не в пример ему невысокий, приблизительно с меня ростом, в джинсах и футболке, тоже со странноватым выражением лица. Он был мускулистый, и было в его облике что-то от коня, что-то конское.
     – Ты новенький? – равнодушно спросил длинный. Мне даже показалось, что он пребывает в некой прострации. При этом оба посмотрели вроде и на меня, но скорее, как-то сквозь меня.
     – Похоже на то, – медленно выговорил я.
     – Как зовут? – так же равнодушно спросил второй, короткий.
     – Влад, – я протянул руку.
     Он ее пожал. Некрепко. И рука у него была холодная, будто у покойника. Длинный тоже пожал, но у него рука была нормальная.
     – Петр, – представился долговязый, но мне уже было наплевать. Про себя я прикрепил к нему прозвище Каланча.
     – Паша, – безучастно произнес второй.
     После чего Каланча прислонился к стене и уставился куда-то в сторону, а Павел, забравшись на крыльцо, присел на корточки, уткнулся глазами в грязные расслоившиеся доски. Я постоял около них в растерянности.
     – Чего мы ждем? – не вытерпев, спросил я все равно у кого.
     – Машину, – легко произнес Каланча, как произносят нечто само собой разумеющееся. При этом он даже не взглянул на меня.
     – Ясно, – промямлил я.
     Ну что ж, машину, так машину, посмотрим, что будет дальше. И я вновь всецело отдался во власть обстоятельствам. Мысль о том, что у меня всегда будет возможность уйти, не покидала меня, как негаснущий маяк в ночи.
     Минут пять прошло в неудобном молчании. Наконец, я снова не выдержал и спросил у обоих:
     – Вы давно тут работаете?
     – Да уж недели две, – зевнув, сообщил Павел и впервые поглядел на меня оживившимся, заинтересованным взглядом, будто бы только что меня заметил.
     – Ясно, – опять сказал я.
     После маленькой паузы я попытался вытянуть его на разговор.
     – И что мы будем делать, когда придет машина?
     Каланча посмотрел на меня, как на глупого ребенка, Паша же, игнорируя вопрос, вновь бессмысленно уставился на доски крыльца.
     – У тебя курить есть? – спросил Каланча.
     – Не курю, – соврал я, поскольку сигареты кончались.
     Долговязый Петр разочарованно отвернулся. Вновь воцарилось молчание. Я сплюнул, уселся на корточки рядом с Павлом, и стал терпеливо ждать, смирившись со своей участью.
     Так прошло минут пятнадцать-двадцать. Я почувствовал себя несколько отрезвевшим. И вот когда совсем надоело ждать, из-за угла показался коричневый УАЗ-фургон. Фыркнув, он остановился возле нас и заглох. Каланча сразу же схватился за ручку боковой двери. Я забрался вслед за Павлом, Каланча замкнул нас. Громко хлопнув дверью, дал знак водителю. Последнего я не смог толком разглядеть. Он оглянулся на нас лишь раз. Я запечатлел только остроносый орлиный профиль.
     УАЗик тронулся и поехал, и мы затряслись на жестких сиденьях, как кости в кубышке. Я заглянул в окно. Машина двигалась в неизвестном мне направлении. Неизбежное похмелье напомнило о себе сухостью в горле и стуком молоточка в голове.
     Мы ехали долго, я даже вздремнул немного. Приснились какие-то кошмары, которые я сразу же забыл при пробуждении, наступившем из-за сильной трясучки. Трясучка была связана с тем, что УАЗ блуждал по не асфальтированным задворкам. Но вот он остановился, и стало неожиданно тихо. Водитель выбрался из машины. Каланча отпер нам дверь и спрыгнул на землю. Затем подались Павел и я. Когда я оказался на улице, то предо мной предстали зады большого дома, – три этажа, красный и белый кирпич, мутные окна. Из маленькой будки пискляво залаяла мелкая дворняжка. Рядом с будкой стоял большой мусорный контейнер, доверху набитый разным дерьмом.
     Водитель, оказавшийся среднего роста, в сорочке и джинсах, чуть скачущей походкой приблизился к серой металлической двери и громко забарабанил по ней кулаком. У меня родилась ассоциация – задний вход пельменной с нудно гудящей вентиляцией. Дверь отперли не сразу, и из чернеющего проема возникла круглая голова. Голова тут же узнала водителя и что-то сонно пробурчала, но я ничего не расслышал. Каланча неожиданно подтолкнул меня в бок, и я поплелся вслед за водителем и Павлом в темнеющий коридор. Петр, как всегда, замыкал процессию. Нас встретил влажный душок плесени, как в погребе, и резкий холодок. Было темно, хоть глаз выколи. Мы все спускались медленно по ступенькам, как слепцы, вытянув руки, и нащупывая стены.
     До следующей двери.
     И когда она со скрипом отворилась, яркий свет больно ударил в глаза. Огромный зал, очень холодный, покрытый иссиня-белым кафелем, предстал перед нами. Меня словно пронзило ударом электрического тока. В зале, прямо на полу, абсурдно и неподвижно, как на картине Босха, неряшливо лежали многочисленные, совершенно голые, бледные, под цвет кафельной плитки, трупы. Часть из них, правда, была уложена на больничные каталки.
     – Мать вашу, это ж морг! – тихо воскликнул я, чувствуя, как пол уходит из-под ног.
     – Хм, а ты думал, в сказку попал, – беззаботно съязвил Каланча.
     Павел беззубо ухмыльнулся.
     Водитель с санитаром, открывшим нам металлическую дверь, направились к ближайшей кучке трупов, тихо что-то обсуждая между собой.
     – Да вы что, бля, охренели все что ли?! – взорвался я. – Вы чем тут занимаетесь вообще? Не, я на такую работу не согласен. Спасибо, извините, но я пас.
     При этих словах я вознамерился развернуться и пойти обратно, вверх по мрачному проему. Но Петр и Павел неожиданно крепко схватили меня за руки и удержали на месте.
     – Э, апостолы, – обозвал я их, – мать вашу, ну-ка пустите меня!
     Почувствовав за спиной копошение, водитель и санитар оглянулись, молча поморщились и отвернулись, продолжив медленное шествие вдоль кучки трупов.
     В это время Каланча выхватил из кармана поллитровую бутыль «Бальзам Биттнера», доверху наполненную какой-то мутной жидкостью, зубами освободил горлышко и насильно влил в меня добрую половину содержимого. Я сопротивлялся, как мог, изворачивался, как червяк, но оба «апостола» оказались, конечно, сильнее меня. Хотя я и поперхнулся, и откашлялся, и сплюнул, все равно большая часть настойки попала внутрь. Я ощутил себя подопытной собачкой. Жидкость крепко обожгла горло (она явно была на спирту), по животу растеклось приятное тепло. Тело стало слегка неметь, то же самое можно было сказать и о мозгах. Я весь обмяк. Напарники отпустили меня.
     Так странно и так хорошо я себя никогда еще не ощущал. Это было нечто иное, чем просто опьянение спиртным. Нечто нирваническое, этакое состояние беспечной невесомости, и даже небольшого страха от необычности этой невесомости, а вместе с тем полной безучастности ко всему происходящему, – это дурацкое состояние в несколько секунд овладело мной. Теперь я вроде бы и осознавал, что меня окружают трупы, но в то же время к собственному удивлению оставался равнодушным к этому факту.
     – Да и пошло оно все, – махнул я рукой.
     Но это был не я, и как бы не мой голос.
     В следующую минуту я ощутил себя стоящим рядом с санитаром, который глядел на меня странным взглядом с хитрецой и протягивал прозрачные перчатки. На щеке у него была гнусная бородавка.
     – На, надевай, – рот его растянулся в снисходительной улыбке. Я бездушно взял перчатки и стал их натягивать.
     – Так, хватайте вот этого, усатого, и еще вон того азера, – дал указания водитель, и Каланча послушно подхватил за руки первый указанный труп, а Павел предложил мне жестом взять его (труп) за ноги. Я машинально наклонился, мы подхватили одеревеневшее тело, водрузили на оказавшиеся вдруг возле меня носилки и потащили наружу.
     Я подчиненно плелся, ведомый Каланчей; огромные ступни жмурика с оттопыренными большими пальцами, то и дело тыкались мне в ляжки. Кроме того, мне казалось, что покойник дико улыбается сквозь густые усы. Но все это я воспринимал с удивительным равнодушием, будто бы нес дрова. Мы протиснулись в приоткрытую дверь. Чудодейственная настойка из биттнеровской бутылки сделала со мной невероятное – мне стало смешно. Может, оттого что Каланча забавно пыхтел и спотыкался в темноте на ступеньках. Так мы выбрались на улицу. Там несколько прибавили ходу и добрели до УАЗика. Дружно положили носилки на землю, словно трудяги на субботнике. За сим так же дружно подхватили тело, - странно было, что мы легко спелись, - и, слегка подбросив тело в воздухе, как бревно, погрузили его на пол салона через раскрытые задние двери.
     Я оглянулся назад. Водитель вместе с коренастым Павлом вынесли второго покойника, седовласого кавказца. Мы с Каланчей молча пронаблюдали, как они подобно нам забросили его в машину.
     Затем водитель без слов забрался в кабину. Санитар растворился в дверях и скрипнул засовом, «апостолы» и я забрались к жмурикам. Машина тронулась с места.
     – Куда мы теперь? – спросил все еще не мой голос у Павла.
     – На явку, – загадочно сказал он, всем своим видом давая понять, что я должен теперь от него отстать. Я глупо пожал плечами.
     После всего этого я потерял реальное ощущение времени. Словно провалился в пропасть, а потом вернулся. За окном вдруг стало темно. Лишь один момент врезался конкретно: Каланча, с божественной улыбкой объясняющий, что волшебное пойло – это ни что иное, как замешанная на спирту настойка на несъедобном грибе. «Гриб называется то ли дымовик, то ли ложный маховик, не помню, – он изредка встречается в наших лесах».
     Окончательно я вернулся из забытья, когда мы выбрались из машины на поле, окутанное звездной ночью. Поле было огромным; звезды мерцали. Луна, ущербно обрезанная наполовину, пялилась на нас недремлющим оком.
     Петр и Павел сразу засуетились, развели костер. Я же сел на мягкую траву, испытывая по-прежнему полнейшую непричастность по отношению к окружающему миру. Только треск горящих веток (и где они их взяли тут, в поле?), - лишь треск горящих веток оставался теперь связующей нитью между мной и окружающим миром. Но и он только слегка щекотал мое сознание. О чем я думал? Пожалуй, ни о чем. Странная безысходность охватила меня. Совершенно бессмысленно я наблюдал, как Каланча со своим напарником вытащили обоих жмуриков из машины и аккуратно уложили их рядом, на траву. Водитель тем временем отошел в сторону и очень долго освобождал мочевой пузырь.
     Я поглядел в смолистое небо, подсвеченное жалкими искорками – звездами. Они разбрелись по бесконечности точками, будто бы кто-то безжалостно истыкал ее (бесконечность) шариковой ручкой. Их мириады выстраивались в безупречные рисунки и тут же стремительно распадались, теряя всякие очертания. И там, прямо над собой, я вдруг увидел впервые в жизни и четко, как несколько воображаемых линий, возобладав поразительным свойством, организовались в ясную, как неожиданное озарение, дающее творческий экстаз, до гениальности простую и необычайно откровенную связь очевидных элементов. Огромная собака, раскинув лапы по полотну неба, застыв в немом прыгающем движении, повисла над моей головой. Очевидно, это было всего-навсего Созвездие Большого Пса. Но я без колебаний обнаружил в его явлении нечто мистическое, знак, сделавший все иным и легким. Это трудно объяснить словами…
     Я знал уже, что сейчас я разорву весь этот бред, образно говоря, одним мановением руки.
     Я собрал последние остатки воли, пытаясь перебороть свою затянувшуюся прострацию. Повернувшись в полный оборот от костра, приподнявшись, я присел на корточки. Склонив голову к земле, засунул два пальца в рот и надавил на язык. Тут же все содержимое моего нутра отвратительной серой жижей полилось на чернеющую траву, выворачивая живот наизнанку. На глазах появились слезы. Я жестоко прокашлялся, отдышался. Поднявшись на ноги, мокрыми глазами осмотрелся вокруг. Петр и Павел безучастно сидели у костра, водитель спал в открытой машине. Я почувствовал, как прихожу в себя, как очищаются и трезвеют мозги.
     Я приблизился к «апостолам». Каланча сидел без движения, тупо уставившись в костер, в его остекленевших глазах отражались язычки пламени. Павел сидел поодаль в позе лотоса, шизофренически покачиваясь, прикрыв глаза и приложив руки ко рту, могло показаться, будто он читает какую-то сложную молитву. Я воспользовался тем, что он отключился от окружающего мира, и подошел к Каланче. Главным моим козырем был фактор неожиданности – я ведь слабее каждого из них, даже взятого по отдельности.
     Изо всей силы я пнул Каланчу в район солнечного сплетения. Он, раскинув руки, нелепо отлетел назад и, к счастью, сразу отключился. Я даже не ожидал такого исхода. Тут же, выхватив длинную головешку из костра, я ткнул ей Павла прямо в плечо.
     С выпученными глазами он уставился на меня, но, вопреки моим ожиданиям, не взвыл от боли и не пошевелился.
     – Так что же все это значит, япона мать?! – заорал я, – куда вы денете эти трупы?
     Я угрожающе приблизил головешку к его глазам. В них появился оттенок страха, но Павел по-прежнему не двигался.
     – Это секта, – спокойно сказал он, – сейчас они приедут за телами… Они их сжигают и молятся потом на пепелище… своим богам… А мы им просто продаем…
     – Так, понятно, – немного утихомирился я.
     Рядом застонал Каланча.
     – Значит, слушай сюда, – приказал я, – сейчас мы сгружаем этих жмуриков обратно в машину и везем их в милицию, понял?
     – Это глупо с твоей стороны, – вяло ухмыльнулся он, – а что ты намереваешься сделать с водилой?
     – Заглохни, – рявкнул я, – твое дело сейчас погрузить трупы в машину.
     И я вновь с угрозой приблизил головешку к его лицу. Что-то вспыхнуло в его глазах, но уже не испуг, а что-то другое, я не успел понять. Вдруг все поплыло в моих глазах, резкая боль распространилась по всему черепу, и я стал оседать на землю. Кажется, только две мысли успел осознать: меня крепко ударили по голове, и я теряю сознание…
    
     * * *
     Очнулся я у себя в квартире, залитой солнечным светом, сидя на полу, что было очень странно, и привело меня поначалу в глубокое замешательство. Я подумал было, что сошел с ума. Голову ломило куда хуже, чем с похмелья. Но когда ощутил, что левая рука чем-то сильно зажата, а затем увидел с ужасом, что она заключена в наручники, пристегнутые к батареи, тогда я понял, что все не случайно. В соседней комнате раздавались приглушенные голоса, отдаленно знакомые мне. Прислушавшись, я понял, что один голос принадлежит… Сергею Толстоногову! На счет второго я не мог пока сказать себе ничего определенного.
     Только я пошевелился, голоса стихли, и Сережа Толстоногов с наглой улыбкой собственной персоной появился в дверях.
     – Ну, здравствуй, Владик, – слащаво пропел он, – как твое самочувствие?
     – Издеваешься, – сказал я с презрением. – Что все это значит?
     Он присел рядом со мной прямо на пол, снисходительно глядя на меня, как смотрят на нашкодившего щенка.
     – А то, что ты чуть не сорвал мне поставку. Если бы мой водитель не оказался столь бдительным, ты бы, очевидно, все испортил.
     – И правильно бы сделал. Во что ты меня хотел втянуть? – вполне правомерно спросил я. – И вообще, что вы здесь делаете? Освободите меня и покиньте мою квартиру!
     – Ха, как бы не так! – самодовольно усмехнулся Сергей. – Я думал, ты будешь послушным мальчиком. А теперь… Придется разговаривать с тобой по-другому.
     Тут, почему-то припозднившись, в комнату вошел второй тип с ухмылкой на лице. Душа моя дрогнула: это был водитель УАЗика. У него были маленькие злые глазки.
     – Вась, сходи, купи пивка холодного, что-то жарко стало, – обратился к нему Сережа, расстегивая верхнюю пуговицу рубашки. – А мы тут с одноклассничком пока потолкуем по душам.
     Вася, так и не произнеся ни слова, послушно удалился.
     – Понимаешь, Владичек, – продолжил Сергей, уже повернувшись ко мне, – я надеялся, что ты воспримешь все как должное. И станешь славным малым… Тебе ведь все равно, чем заниматься, правда? Лишь бы водку наливали, да пожрать было.
     – Ты глубоко ошибаешься, ублюдок, – прошипел я.
     Его глаза яростно блеснули.
     Я знал, что за батареей по плинтусу у меня проложена старая электропроводка. Давно хотел ее убрать, но все руки не доходили. Может, оно и к лучшему. Ведь именно там, за батареей, был сплетенный стык проводов, наспех перемотанный старой черной изолентой. Провода под напряжением двести двадцать вольт. Я слушал Сережу и думал, достаточно ли будет такого напряжения, чтобы отключить его? Однажды в детстве меня ударило током, и я чуть не сдох – вовремя отскочил.
     Я незаметно протянул свободную руку и нащупал провод.
     – Но теперь ты сам подписал себе приговор, – говорил Сергей, – работать ты на нас не хочешь, а знаешь уже слишком много…
     – Да кто вы такие, черт возьми?! – я уже нащупал стык и сильно дернул провод, стараясь, однако, чтоб это было незамечено.
     – Что ж, теперь уже все равно. Так и быть, я расскажу, позабавишься напоследок.
     К счастью, провод поддался. Я крепко зажал в руке освободившийся кончик, приготовившись неожиданно ткнуть Толстоногова, и принялся пока слушать, что он скажет «напоследок».
     – Видишь ли, – продолжал он, – у некоторых весьма обеспеченных людей в России (впрочем, скоро, возможно, мы выйдем на иностранные рынки сбыта)… Так вот, у них появилось в последнее время несколько странное хобби. С жиру бесятся, понимаешь.
     – И что же это за хобби? – спросил я, стараясь придать себе как можно более равнодушный вид.
     – Они, знаешь ли, коллекционируют трупы. (Он усмехнулся) Забальзамированные. Нда-с, такое вот мрачноватое увлечение. Представляешь, в роскошном особняке полумрачная комната, а там: мертвый хохол, мертвый чечен, мертвый толстяк, стоят, как в музее восковых фигур. Или лежат. Идиотизм, правда? (Он захихикал) А мы этим богатеньким буратинам поставляем экземпляры. Знаешь, в морге есть такие невостребованные, их потом хоронят в братской могиле и над каждым ставят табличку с номером. А черную работу у нас делают такие, как ты – спившиеся неудачники… А потом и их можно пустить в оборот… За тобой мы, между прочим, давно уже следили, все не могли решить, сгодишься ты нам или нет… Так что наша с тобой встреча, Владик, там, в кафе, была не случайна.
     – Вот, значит, как, – искренне изумился я.
     – Да-да. Кстати, – добавил он с ехидной улыбочкой, – у нас тут один клиент запросил экземпляр, ну вылитый ты! Только квартирку свою сначала на меня перепишешь, одноклассничек, – и он тупо заржал.
     Я резко выдернул руку из-за батареи и отчаянно ткнул его оголенным проводом в шею. Сережа заорал, забился в конвульсиях, глаза его выкатились. Я упорно давил проводом все в одну точку на его шее. Наконец он упал на пол и замер, прикрыв глаза. Я отбросил провод и потрогал сонную артерию: пульс вроде бы был. Если у него нет ключей от наручников, то я пропал. Я стал судорожно шарить рукой у него в карманах, едва дотягиваясь до него. Но мне повезло: в правом кармане брюк я нащупал заветный ключик. От сердца сразу отлегло, словно душа взлетела. Дрожащей рукой я отстегнул себя от батареи. Встал. В голове еще был бедлам.
     Я спешно стал искать в комнате записную книжку. Однажды я встретил однокурсника. Вместе учились в университете, в одной группе, пять лет. Вот так же вот случайно встретил, как этого гада. Хотя этого гада, оказывается, не случайно. Однокурсник же нынче работает в ФСБ. Он там большая шишка – скромно похвастал мне тогда за рюмкой водки. Говорил, если будут какие-нибудь проблемы – звони, и телефон оставил. Который я записал в книжку (мой мобильник давно ушел по пьянке). Вот так вот. Встречайте лучше одногруппников, а не одноклассников.
     Почти без труда я нашел свою записную книжицу, на удивление сразу же открыл нужную страницу. Глянул на Сережу. Тот лежал в прежней позе.
     Я взял трубку радиотелефона, сел у окна, выходящего во двор. Набрал номер, в трубке раздались длинные гудки. Они тянулись, как это и бывает, целую вечность. Но все же их цепь внезапно оборвалась.
     – Смольный на проводе. – Как я обрадовался, что слышу вкрадчивый баритон ироничного Севы!
     Я облегченно вздохнул, машинально глянул в окно.
     Водитель УАЗа с двумя банками пива чуть скачущей походкой приближался к подъезду.
     И пока он поднимался в квартиру, я успел все выложить Севе, а заодно и сцепить наручниками запястья Сережи. Когда водитель подошел к квартире, я уже стоял за дверью наготове.
     Ну что, ублюдки, вот и пришел ваш пипец, удовлетворенно сказал я себе.