«У ВАС ЕСТЬ ПРЕКРАСНАЯ ВОЗМОЖНОСТЬ» - сияла надпись на двери моего подъезда, тонувшего в сером мраке дождливого вечера.
     Уж о чем - о чем, а об этом я знала не понаслышке.
     Надвинув капюшон поглубже на лоб, я продолжила свою вынужденную прогулку под аккомпанемент сентябрьской мороси, медленно переходящей в туман. Дорога к метро исчезала прямо на глазах; было в этом что-то магическое, страшное, неизбежное. Где-то там, вдалеке, может, и вход в подземные норы, вырытые людьми, размоет; останутся только тени камней, и трава между плитами, зеленая и сочная, и призраки туннельного света, его далекие отголоски.
     Как всегда, праздные фантазии сократили путь вдвое; метро было на месте, как и люди, магазинчики, автоматы с кофе. Дождь не забрал ничего, кроме моего настроения.
     Жетон выскользнул из пальцев и покатился по мраморному полу.
     - Ох, извините, - выдохнула я, когда пластмассовую монетку таки удалось остановить у ног какой-то девушки. Ноги были обуты в кожаные сапоги на шнуровке.
     - Да ничего, все путем, - раздался голос сверху. Кстати, здорово похожий на мой собственный – но только со щепоткой хрипотцы и уверенности.
     Не оглядываясь, я спустилась на станцию.
     План был незатейлив и прост – поездить с одной ветки на другую, выйти прогуляться в ботаническом саду, вытрясти лишний мусор из головы, чтобы наконец-то совершить то, что хуже всего давалось мне в жизни. Принять решение.
     Да и выбор-то был не так уж сложен – оставаться летом дома или поехать куда-нибудь учиться. Всего-то. По сравнению с выводом войск из Афганистана или глобальным потеплением это были даже не цветочки – так, пыльца на лепестке мироздания. Но мысль цеплялась за мысль, пока я входила в вагон и устраивалась на сиденье, и вот я уже пыталась решить, кем быть в жизни, куда направить усилия по борьбе со своей неиссякаемой ленью. Лучше остаться там, где я есть? Может, бросить все – и будь что будет? Отправиться работать на кругосветных круизах, как я мечтала всего месяц назад? Или на раскопки, как в детстве представлялось?
     …писать для газеты…
     …путешествовать…
     …или работать на радио…
     - У вас есть прекрасная возможность, - пробормотала я устало. У вас есть прекрасная возможность, и еще одна, и еще – но какая же из них наипрекраснейшая? Варианты и последствия перекатывались валунами в моем бессильном мозгу и, если честно, вряд ли я могла придумать хоть что-нибудь путное, когда вместо головы на моих плечах в мутном стекле дверей отражался гудящий миксер.
     «Это ваш выбор!» - улыбалась мне с противоположной стены девица в баварском костюме с куском мяса наперевес.
     - Заткнись, - пробормотала я ей.
     - Простите?
     Я подняла глаза. Надо мной возвышалась девушка в огромных очках с черными дужками; в ее ушах покачивались в такт движению разноцветные сережки, волосы были коротко острижены. Симпатичная, в некоторой мере. Уверенная.
     Одна странность – у неё было мое лицо.
     «Вот это поворот» - пронеслось бегущей строкой в моей голове. И все замерло. Я пыталась примириться с реальностью.
     Наверняка, это галлюцинация.
     Почему она так пялится на меня?
     Ах да, она же что-то спросила.
     - Извините, я не…
     Девушка толкнула локтем в бок своего спутника, броско одетого парня с пирсингом и тубусом для чертежей.
     Я отчетливо услышала ее шепот – сквозь вакханалию гудков и стуков, в душном вагоне, несущемся ореолом слепящего света навстречу лицам, выглядывающим из-за мраморных колонн.
     Она сказала:
     - Ты это видишь?
     Парень недоуменно перевел взгляд на меня.
     - Да у неё же мое лицо!
     В ее взгляде было что-то яростное и напуганное; она, казалось, всего за секунду возненавидела меня всей душой.
     - Ах ты, мелкая…
     Я не стала ждать продолжения и метнулась к открывающимся дверям.
     К счастью, успела. Меня вынесло на гребне людской волны и выкинуло на берег станции. Под невоспроизводимое бормотание кондуктора двери закрылись за моей спиной; я пыталась отдышаться, но, не сумев побороть любопытства, обернулась. Всего в полуметре от меня, отделенная толстым стеклом, стояла моя двойняшка. Ее глаза пристально ловили каждое мое движение, губы были сомкнуты, пара прядей выбилась из безупречного каре.
     …И пока поезд спешно покидал станцию, этот взгляд преследовал меня, этот осуждающий, ненавидящий взгляд. Последний вагон скрылся в туннеле; с ним, мне показалось, унеслась часть меня.
     Я побрела в сторону выхода, старательно избегая всех встречных прохожих. Никаких логичных объяснений в голову не приходило. Людской поток струился бесперебойно, пока мой взгляд не упал на одну женщину. Она была беременна.
     Удивительно, как такие вещи завораживают иногда. Женщина с трудом продвигалась в моем направлении, да еще и с сумками; ее лицо вспотело и немного осунулось. Оно было добрым, но не очень приятным; без косметики и этакого блеска в глазах ей было далеко до среднестатистической уроженки города.
     И все же это тоже было мое лицо.
     Она схватила мою руку и сжала что есть сил. Было видно по глазам – ей хотелось причинить мне боль; мой страх приносил ей удовлетворение и помогал справиться с собственным. А она боялась, это точно. Ее левая рука судорожно скорчилась на огромном животе, словно пытаясь защитить его – и в то же время понимая всю тщетность и никчемность своих попыток. В этой руке было столько жалости к себе, стыда и несчастья, что мне захотелось расплакаться – наверное, просто за компанию.
     Женщина, одевшая мое лицо, словно украденное платье, зашипела:
     - Только попробуй это сделать, мелкая дрянь!
     Надо сказать, я всегда теряюсь, когда меня оскорбляют.
     Ничего не ответив, я попыталась избавиться от ее хватки. Худые, но удивительно сильные пальцы не хотели разжиматься. Мне стало даже интересно, что будет дальше.
     Беременная довольно долго смотрела в моё лицо, словно искала там признаки понимания, сочувствия… да чего угодно. Но я не чувствовала ничего – бывает такое; вероятно, именно это напугало ее еще сильнее.
     Она заканючила:
     - Ну, пожалуйста, у меня же ребенок скоро будет, - и слезы внезапно – словно кран открыли – заструились по ее бесцветному, измученному лицу. - Дай время, еще чуть-чуть. Что тебе, сложно?
     - Женщина, - высокомерно начала я, чувствуя себя Безумным Шляпником, - выход к автобусной остановке в той стороне.
     Думаю, только замешательство от этой глубокомысленной фразы и помогло мне скрыться.
     Перед турникетами меня обогнала еще одна двойняшка; она казалась выше меня из-за каблуков, да и серьёзнее – из-за строгой обтягивающей юбки, папки в руках, целеустремленности во взгляде. Не успело мое сердце пропустить удар, как она пронеслась, даже не оглянувшись, мимо; в воздухе повис аромат апельсинов и жасмина.
     - Чертовы воры, - зачем-то пробормотала я.
     Под потолком надрывалось радио.
     …При дневном тусклом свете, омытом дождливым небом, все показалось дурным сном. Злые двойники, шипящие угрозы, сведенные судорогой пальцы и мольбы о пощаде – что за бред? Можно найти тысячи объяснений, ясно одно – неплохо бы обуздать свою неуемную фантазию.
     И все было хорошо, пока я не поняла, что за мной следят.
     При спуске в очередной подземный переход я обернулась – просто машинально. Солнечный луч, пробившийся сквозь тучи, очень лирично сверкнул на черной оправе очков; моя знакомая двойняшка злорадно улыбнулась. Она была не одна. Несколько других девушек составляли ей компанию; я не видела их лиц, но могла поклясться, что все они чем-то похожи.
     Я – их общий знаменатель.
     Шаг ускорился, сердце забилось. Побежать? Хорошо бы. Но тяжесть сковала мои уставшие ноги, сердце буквально тонуло в жалости к себе, остром приступе меланхолии и внутреннего нытья. Ну почему все не могло оставаться как раньше?
     Моя тень внезапно слилась с общим мраком – здесь лампочку выбили или украли.
     Я знала, что должна бежать, но побоялась споткнуться.
     Все, на что меня хватило – это начать считать.
     Раз, гулко отозвалось в моей голове. Все будет хорошо.
     Два. Я не сумасшедшая.
     Три. Надо взять себя в руки. Как назло, некого рядом попросить о помощи.
     Четыре. Это ведь тайна. Я всегда убеждала себя, что люблю тайны; думала, что, может быть, стану детективом, когда вырасту. Вот он, мой золотой шанс. Напросилась.
     Пя…
     Но я не досчитала.
     Меня вырубили ударом по голове и проворно утащили во тьму несколько тонких, до боли знакомых рук.
     ***
     Я очнулась на каком-то пустыре. Руки были связаны за спинкой стула, да и все тело довольно ощутимо ныло. А голова – это была просто симфония непередаваемых ощущений.
     Дождь все еще немного накрапывал, из чего я сделала поспешный вывод о том, что времени прошло немного. Тьма еще не успела накинуть вуаль на черты реальности, сделать ее неразличимой, серой, однородной. Но скоро наступит ее час.
     Все они стояли вокруг; ближе остальных – пресловутая рокерша в тяжелых сапогах и еще одна я – неприметно одетая, зачуханная девушка с кобурой под мышкой. В моей гудящей голове возникло смутное подозрение. Подозрение, которое лишь окрепло, когда я окинула взглядом остальных – эту разношерстную толпу, переговаривающуюся, возбужденную, сыплющую невразумительными мольбами-угрозами.
     Я ведь хотела стать детективом. И вот она, моя мечта во плоти, стоит на расстоянии вытянутой руки и с некоторой смиренной безысходностью смотрит на меня. Позади всех, под тенистой ивой, явно не понимая, что она здесь забыла, стояла другая двойняшка в запыленной одежде – загорелая, поджарая, излучающая веселость. В первую же секунду я каким-то образом поняла – она археолог. С ней мирно беседовала бедно одетая поэтесса; только эти двое не обращали внимания на происходящее. Все остальные пытались перекричать друг друга, что в исполнении моего невзрачного голоса было довольно уморительно.
     Я оклемалась достаточно, чтобы тихо сказать:
     - Ну что, наговорились, милые?
     …и на пустырь опустилась тишина. Они переминались с ноги на ногу – почти синхронно, вполне изящно, мои прекрасные и множественные возможности; но выбрать спикера пока не смогли.
     Вперед выступила девушка с папкой; обычно, когда я вижу человека с папкой, мой разум отключается на некоторое время. Так, я, например, заметила чудовищно беременную себя, тихо плачущую на коленях нагловатого вида официантки. Неужто я и официанткой хотела быть?
     - …Так что как бы сложно тебе ни было поверить, но мы – это все твои непринятые решения, твои промедления, страхи и апатии. Мы пришли через двери, которые ты открыла, но которыми не воспользовалась. Да, можно сказать, мы – фантомы вариантов твоей жизни, но мы – ты по себе знаешь – чрезвычайно уперты. И мы не хотим уходить.
     - Так в чем проблема? – удалось мне вклиниться в этот кошмарно-драматичный монолог. Все таки литературные склонности во многих профессиях играют с тобой злую шутку.
     - Проблема в том, что мы встретились. Проблема в том, что ты решила наконец сделать выбор. - Щеки девушки раскраснелись, придав ей несуразный и немного страстный вид. Ну и странно же я выгляжу со стороны.
     - И?
     - Твой выбор отменит существование каждой из нас.
     Осознание распространялось по моему телу, словно яд.
     - И я убью вас?
     Во мне бурлила слабость и тошнота; мои собственные глаза сверлили меня со всех сторон – в них было осуждение, неприятие и страх, они знали все про меня. Их определенность подавляла мое безволие.
     - Мы тебе не позволим, - ропот поднялся со всех сторон; они, очевидно, понимали, что было на уме у девушки с папкой. Ее лицо было решительным и пустым – как у меня, когда я не позволяю себе чувствовать.
     - Что вы сделаете? – вопрос прозвучал приязненно, с интересом. Мне было противно от самой себя, от своего понимания. Я уже видела, как эти множественные разветвления и варианты живут своими жизнями, растаскивая меня по кусочкам, и все же все они были частью меня. А это значит, что, не сделав ни одного выбора – все мои выборы станут реальностью, все они оживут.
     Десятки моих лиц не будут мучиться моими вопросами; для них откроются многие пути.
     Но пока эти альтруистические размышления струились потоком в моей голове, девушка с папкой что-то сказала – и явно ожидала ответа.
     Пришлось извиняться:
     - Прости, что?
     - Я говорю, - мученически вздохнула она, - что мы убьем тебя, и тогда ты уж точно не примешь ни одного решения. Думаю, это разумный выход. Арифметика, уж извини, не на твоей стороне. Нас тут десятки.
     - Эммм, - вклинилась интеллигентного вида двойняшка, скорее всего – библиотекарь, - а тебе не кажется, что с ее смертью и наши ответвления усохнут – так как будет срублен ствол?
     - А все равно, - равнодушно пожала плечами папконосица, - и так и так помирать.
     - А как же арифметика? – возмущенно откликнулась я. - Хоть мне-то дайте шанс!
     - А ты мне не нравишься, - осклабилась моя двойняшка. - Почему это тебе достается все? Почему у тебя есть выбор, а у нас – нет? Потому что ты настоящая? Да посмотри на себя в зеркало, ты, чудище! – она мстительно ткнула мне в нос маленький блестящий овал.
     Я увидела свое лицо и поняла. Я соединяла всех них; это лицо – и как я раньше не замечала – было одновременно милым, безвольным, жестоким, хитрым и вдохновенным – ужасающее сочетание. Столько черт проглядывало из-под маски, что мне становилось страшно; как будто все присутствующие двойники решили одновременно перестать прятаться и выйти из-за скрывавшего их угла – только углом было мое лицо. И это лицо перестало существовать: была только круговерть и свистопляска, и пыль дальних стран, и старые книжные полки, и честолюбивые мечты, и дикие фантазии – всего понемножку.
     - Ну ты и сволочь, - восхищенно протянула я, - по крайней мере, я не хочу быть тобой.
     Смертельная бледность нахлынула на лицо девушки с папкой – мое лицо. Я продолжила.
     - Я не хочу быть тобой, и не хочу быть всеми вами, или большинством из вас – неважно. Главное, я решила, - театральная пауза, - летом останусь дома.
     Рука невзрачной девушки потянулась за пистолетом, но все та же апатия, что нападала и на меня изредка, сковала ее движения; она смирилась и даже блекло улыбнулась мне напоследок.
     Я сидела одна, привязанная к стулу, посреди залитого уже звездным светом пустыря, и про себя честила все и вся – как мне теперь выбираться?
     …Но тут это чувство опять вернулось – словно многие, многие лица смотрели на меня из-за непробиваемого стекла вагона; их невыразительные, но укоряющие взгляды следят за движениями моих пальцев. Они молчат; знают, что я их не услышу. И когда поезд неспешно начинает свой бег прочь от платформы, словно морская волна, они все так же неподвижны и непреклонны в своем отчуждении. Я протягиваю руки и кричу – вернитесь, не оставляйте меня! Я зову свои мечты, бегу и спотыкаюсь на ходу, но медленно, слишком медленно. Мне не суждено их догнать. Выбор приковывает якорем и тянет на дно; а бесчисленные части меня уже летят вдоль светового коридора – вдаль, в бесконечность.
     Я закрываю лицо руками и начинаю тихо всхлипывать...