Деревянная палочка, которой она пыталась разрыхлить иссохшую землю сломалась в руке, девушка потянулась к охватистой плетёной кадке с улыбающимся лиловыми соцветиями лирисом, выдернула оттуда другую палочку. Это, казалось бы, простое движение потребовало серьёзного усилия, значит, и здесь земля высохла, превратившись в безжизненный, не дающий цветку вздохнуть монолит. Удивительно, что растение всё ещё зеленеет, узкими будто восковыми листьями.
     Нет, так не пойдёт. Сколько их здесь, горшков и горшочков с разными по форме и величине цветами, игольчатыми сактусами, риалками, желтеющими мелкими плодами карликовыми кимонами. На двух квадратных метрах ведущего в кухню коридора раскинулся волшебный сад, кропотливо взращённый её хрупкими руками.
     Планируя будущий дом, отец специально для бесчисленных горшочков Игни придумал эту ступеньку. Раньше земля в горшках никогда не пересыхала, она не позволяла подобному случиться. А теперь… теперь, приходится мучиться, заставляя дышать и без этого не засыхающие вечность растения. Всегда, когда бы она ни вернулась, а в последнее время это случается совсем не часто, любимый сад встречает её буйной зеленью и мёртвой землёй, которую она вскапывает, не покладая рук, и упорно поливает из стеклянного кувшинчика. Да, так будет проще. Залить всё водой, земля размокнет, и будет легче рыхлить, иначе скоро и палочек не останется, сколько уже сломала, а новых взять негде. Понятно, что все её смешные попытки оживить мертвый, по сути, сад, пусты. Когда ещё удастся возвратиться, если вообще удастся, она и словом не обмолвилась маме о своём бедственном положении, земля будет такой же сухой, а растения, такими же зелёными. Зелёными до боли, до отчаяния, до кровавых кругов перед глазами. Маме нельзя говорить правду, ведь она всё ещё верит, что её девочка – лучшая. В школе, по количеству набранных за год баллов умница Игни всегда была первой, потом и в ступени класса «А». Учёба давалась ей с необычайной лёгкостью просто потому, что из пространных объяснений киберпедагогов она умудрялась сразу ухватывать главное и потом, уже самостоятельно увлечённо двигалась дальше, точно сухая губка, жадно впитывая немыслимые количества разнообразной информации. Редкая фотографическая память позволяла вызвать перед внутренним взором симпатичной курносой девчушки любую страницу, даже читанную несколько лет назад, нужную формулу или диаграмму. Стоило однажды поймать суть, и невероятная память сохраняла её навечно.
     На Игни возлагали большие надежды. Компания «Силон», к величайшей радости семьи, взялась оплачивать дальнейшее обучение одаренного подростка, и место научного сотрудника в её блестящих лабораториях, недоступных менее даровитым, заранее поджидало отличницу. Девочке предстояло прекрасное будущее.
     Избавившись от непосильной платы за образование, семья построила собственный дом, немного погодя у Игни появилась маленькая сестричка Хлоя. Что и говорить, подобную роскошь в наше время могли позволить себе лишь очень немногие. Собственно, семейство никогда и не бедствовало, отец работал архитектором в компании «Хруст», а мама… она была просто самой лучшей мамой на свете. Каждый вечер она придумывала и рассказывала дочери на ночь истории, от которых замирало в груди маленькое сердечко, она же научила Игни выращивать домашние цветы. Этим безнадёжно устаревшим занятием давно никто не увлекался, куда проще и красивее псиголограммные стены. Нажимаешь на кнопку – и вот тебе неувядающий сад любой степени экзотичности. Но мама утверждала, что цветы должны быть живыми, разве можно почувствовать голограмму, ездила за саженцами и семенами за тридевять земель в дальнее селение, где, как она говорила, ещё оставались отживающие последние годы чудаки – натуралисты.
     Со временем Игни стала понимать, чего стоило маме, не остаться за чертой бедности, не попасть в подземные кварталы, где в жуткой тесноте проживали тысячи тысяч так и не сумевших получить приличное место и вовсе не потому, что все они были бездарны, нет. У их родителей попросту не хватало кредитов, чтобы оплачивать отпрыскам дорогу в лучшую жизнь.
     Это отец полюбил маму и спас, увёз из подземелья к солнцу, так с таинственной улыбкой она частенько говаривала дочери, расчёсывая её длинные золотистые локоны, или попросту обнимая перед сном, шептала ей на ухо, что папа у них замечательный, пусть и не такой, как все, другой ей не нужен.
     Уже потом, после, нежные прикосновения материнских ладоней остались самым прекрасным воспоминанием из всех, которые могла предоставить Игни её великолепная память. Нет, был ещё один день, тот самый, когда они переехали в новый дом на отшибе от всего остального мира, куда бы не добрались осуждающие взоры соседей, а так же начальников и сотрудников отца, живущих совершенно иначе, по иным канонам и понятиям. Помнится, отец довольно долго добивался разрешения на строительство. День, когда из дальней поездки мама привезла домой маленький пушистый комочек по имени Муки. Потом щеночек вырос и превратился в большого добродушного пса, а тогда… Тогда малыш едва справлялся со своими огромными по сравнению с тщедушным телом вечно путающимися меж собою лапами, обнюхивал всё вокруг чёрным влажным носом и тихонько поскуливал. Игни держала его на руках, гладила мягкую рыжую спинку, а на душе сияли солнечные зайчики, как никогда в жизни ни до, ни после этого…
     Нет, неправда, память стала подводить в последнее время, но это уже не важно, главное, чтобы домашние не заметили. В тот день мама вернулась из госпиталя и привезла с собой сестричку Хлою, тогда же в саду у Игни зацвёл первый лирис, тот самый, у которого она теперь отняла деревянную палочку. Кажется, последнюю. Последнюю палочку у первого цветка.
     Между тем кувшинчик в её руках продолжал поливать сухую землю, плавно передвигаясь от горшочка к горшочку, совсем небольшой кувшинчик, а вода в нём не заканчивается.
     Только бы успеть завершить работу и не услышать противный, отдающийся болью во всем теле, треклятый зов. И пообедать дома. Мама по случаю её приезда поставила в духовку бисквитный пирог. Крутится теперь на кухне, источающей аппетитные ароматы, напевая весёлую песенку. Игни исподволь, уголком глаза наблюдает за её выверенными лёгкими движениями и на душе становится теплее.
     – Ты обещала, что поиграешь со мной, – дернула за футболку вдруг оказавшаяся позади Хлоя.
     – Конечно, поиграю. Только закончу с цветами и сразу к тебе, – повернулась она к заждавшейся сестрёнке. Всё же, какая она красавица, вылитая принцесса из маминой сказки.
     – Ты всегда так говоришь, – укоризненно надула пухлые губки Хлоя. Что–что, а выказывать обиду на своём очаровательном личике у неё получалось отменно, – и ни разу ещё не успела, всегда уходишь раньше.
     Настороженный взгляд матери чиркнул по щеке и тут же погас, скрылся за поспешившими опуститься ресницами. Игни вздрогнула, заставила себя улыбнуться и ласково провела ладонью по спадающим на плечи шелковистой волной волосам надувшейся сестрички.
     – Не сердись, милая, я скоро, осталось только взрыхлить цветочкам землю, иначе они задохнутся и высохнут, разве тебе их не жалко?
     – Они никогда не высохнут, – возразила сестра, задумалась на минутку, смягчилась в лице и добавила, – давай помогу.
     – Я буду поливать, я ты рыхлить, хорошо? – передавая палочку в маленькую ладошку Хлои, сказала Игни, – только осторожно, корни не повреди, они ведь живые.
     Хлоя кивнула, принявшись за работу, устроилась рядом с сестрой, будто нарочно именно так, чтобы широкая юбка её атласного розового платьица то и дело прикасалась к её ноге. Игни сама выбирала это праздничное платье. Хлое исполнялось десять, Игни с блеском прошла последние тесты ступени «В». Семья решила отметить эти два счастливо совпавших события праздничным застольем. Возвращаясь, домой из института, Игни остановила полёт своего видера на втором уровне и купила Хлое очаровавшее её с первого взгляда воздушное платье. Вот только довезти подарок домой не успела. Сообщение пришло прежде, чем девушка переступила порог магазина. Стальной безжизненный голос, разрывая душу в клочки каждым словом, сообщил, что…
     Нельзя об этом думать, иначе она снова услышит зов, он не оставит времени поиграть с сестрой, а ведь она обещала. В который раз уже обещала!
     Кувшинчик дёрнулся в руке, тело прожгла жгучая боль. Игни сжалась в комок, всеми силами удерживая зарябившую перед глазами картинку. Вдох – выдох, вдох – выдох, медленно и осторожно выпускать воздух, пока испуганное сердце колотится в висках, ещё раз и ещё. Кажется, отлегло. Изображение восстановилось, мир вокруг перестал схлопываться, мерзко ухмыляясь искривлёнными линиями.
     – Я говорила, что не успеешь, – сквозь мерцающую пелену послышался слабый голос сестры, – они тебя нашли.
     Игни растерянно огляделась. Мама застыла у плиты, заломив за голову худые, отчего-то показавшиеся прозрачными руки. Хлоя с нескрываемым ужасом в глазах вглядывалась во вмиг покрывшееся мелкими бисеринками пота лицо сестры. Боль отошла, но не отпустила, мерцая где-то в глубине, ища выход, и, потихоньку выбираясь наружу, упрямо подкатывала к горлу. Игни задержала дыхание.
     – Ты вернёшься? – воскликнула Хлоя.
     В ответ она смогла лишь кивнуть.
     – Тогда, я буду поливать твой сад, и рыхлить землю, пока ты не вернёшься, можно?
     Ещё один судорожный кивок.
     – В следующий раз мы сможем поиграть. Не уходи! Пожалуйста! Мама плачет, всегда плачет, когда ты уходишь! И па…
     Боль прорвалась, зов оглушил грозным набатом, и всё исчезло, закружившись перед глазами. Мир, упрямо сворачиваясь в тугую спираль, потащил её за собой и чуть погодя выплюнул в отчаянно ненавидимую реальность.
     Когда холодные чужие руки откинули прозрачный колпак бокса наведённой реальности, Игни долго приходила в себя. Над ней склонялись незнакомые лица, что-то говорили…
     Она не слышала, точнее упорно не желала слушать, обречённо махала головой.
     – Игни Байер, вы признаёте себя виновной в краже кредита компании «Силон»? – сорвал глухую пелену резкий женский голос.
     Игни кивнула, из глаз брызнули предательские слёзы.
     – Вы можете встать? – настойчиво спросили сверху.
     Девушка поднялась лишь со второй попытки, точнее ей помогли подняться, и сразу силой завели руки за спину.
     Пока на лодыжках застывал гибкий пластик наручников, задержанная преступница бесчувственно глядела в никуда. Двое крепких парней с отстранёнными лицами встали по бокам и повели, впереди в форменном обтягивающем стройную фигуру комбинезоне шла женщина, видимо та самая, что обращалась к ней несколько минут назад.
     Игни знобило, каждое следующее возвращение из виртула оказывалось всё тяжелее. На этот раз тем более, она оступалась по дороге, но сопровождающие её крепкие ребята, вовремя подхватывая под руки, возвращали в вертикальное положение. Когда похитительницу усадили в полицейский видер, девушку вырвало в услужливо подставленный под подбородок пластиковый пакет. Система жизнеобеспечения омыла лицо и ласково обдула щёки теплым воздухом. Но Игни не реагировала, её обычно подвижное лицо превратилось в безжизненную маску. Глаза потускнели, щеки залила мертвенная бледность, она стала медленно заваливаться вперёд.
     Следующим осмысленным впечатлением был тёмный потолок камеры-одиночки, где в состоянии поствиртрального шока, без единой мысли в голове, долго лежала заключённая. Мозг не желал передавать и обрабатывать информацию, застыв в черепной коробке, точно мутное желе отвечал лишь основным инстинктам и потребностям. Здесь её обслуживали киборги, что-то кололи в руку, во рту торчала трубка с кислородом, больно обжигавшим лёгкие. Несмотря на откровенное желание самой девушки никогда не просыпаться, молодой организм со временем взял своё. Она пришла в себя.
     После был суд, она уже не помнила, какой по счёту. И обвинительный приговор. Компания – истец, которую ей удалось ограбить, чтобы увидеть семью, требовала принудительных работ на своё благо. В своё время они вложили в Игни немалые средства, ныне требовали отдачи и возмещения убытков.
     Пять лет каторги, с встроенным в голову жучком, контролирующим каждый вздох, она будет разрабатывать для «Силона» новые технологии. Но прежде они проведут тестирование, проверят работоспособность её мозга после стольких разрушительных сеансов наведённой реальности. Компания надеется, что подсудимая сможет самостоятельно расплатиться с долгами, раз сумела избавиться от слежки, да ещё оплатить за их счёт кредит по виртулу. Она способная, чёрт возьми!
     Без тени эмоции, выслушав заранее известный приговор, Игни села на место.
     Отца она так и не увидела, странно, только его она не смогла повстречать, сколько бы не ходила в иную реальность. Может потому, что он был единственным в семье, кто умудрялся балансировать между уютным и таким непохожим на все другие мирком их дома и реальной жизнью, где не было места живым цветам, собакам и пирогам домашнего приготовления.
     Соученицы не верили рассказам девочки о живой собаке, справедливо считая её свихнувшейся на древности фантазёркой. У них тоже были питомцы, это настойчиво рекомендовали родителям всезнающие психологи, правда питомцы живыми не были, самообучающиеся роботы-киборги, как, впрочем, и воспитывавшие детей няньки. Родителей эти дети видели редко. Их мамы и папы вечно пропадали на престижных работах, ведь и сама школа была престижной. В отличие от Игни, одноклассницы не знали прикосновений материнских рук. Она звала подружек в гости, чтобы удостоверились, что она не обманщица. Хотела, чтобы подтрунивающие над ней девчонки своими глазами увидели живые цветы и малыша Муки. Никто не пришёл, напротив, Игни начали сторониться. Киберпедагог направил девочку на собеседование к психологу. Услышав об этом, мама сама поехала в школу. Игни так и не узнала, что она говорила психологу, но девочку без лишних разбирательств вернули в класс. После этого случая она перестала сообщать соученикам необычные для них подробности своей жизни, рассказывая лишь то, что было доступно их пониманию. Её настораживающие выдумки забылись, но стоило однажды стать изгоем…
     Пусть так, окончив занятия, Игни всякий раз на крыльях летела домой, к своему саду, маме, Хлое и Муки. Отца она почти не видела, ведь он зарабатывал на жизнь, порой месяцами не возвращаясь домой. Скорее всего, именно поэтому в виртуале она никак не может восстановить его образ.
     В тот страшный день, когда их дом вследствие землетрясения в один миг ушёл под землю, так что никто не смог спастись, отец взял выходной. Семья ждала возвращения Игни. Не дождалась. Уж лучше бы она была с ними.
     Девушка получила солидную компенсацию от правительства и сухие соболезнования по поводу гибели близких людей, да и компания «Силон», где после реабилитации осталась работать Игни, щедро оплачивала потуги её замечательного мозга. Та же самая компания по проекту отца построила исчезнувший дом, не удосужившись предупредить клиента, что возводит жилище прямо на карстовой воронке. А где ещё ей было строить, если заказчик упорно желал уединиться с природой, просил, чтобы в районе двадцати километров от его крепости не было людских поселений. Уединение стоило дорого, и его можно было найти исключительно в сейсмоопасных районах. Всё остальное издавна подвергалось тесной застройке.
     Первые месяцы после трагедии, когда она ещё находилась под неусыпным наблюдением киберпсихолога, девушку мучил вопрос: знал ли отец – опытный архитектор, о возможной опасности, а если знал, почему не отказался от строительства. Запрограммированный на реабилитацию пострадавших кибер приятной наружности на эти её метания дружелюбно улыбался, говорил, что ответ на этот вопрос уже не имеет значения и, в конце концов, посоветовал Игни влюбиться, добавив, что новое яркое чувство сможет немного смягчить боль утраты.
     Влюбиться!? В кого? И, самое главное, как? Как это сделать девушке, имеющей представление о любви только из маминых сказок. Она рассмеялась в лицо незадачливому доке и гневно смахнула на пол стакан с водой, звонко разлетевшийся прозрачными брызгами, а через мгновение вновь оказавшийся на столе. Псиголограмма! Здесь всё ненастоящее.
     После проявления внезапной агрессии девушку задержали в реабилитационной клинике. Игни стала осторожнее, прекратила спорить с дружелюбным советчиком и очень скоро оказалась на свободе. Компания «Силон» предоставила ей отдельную квартиру в третьем ярусе. От серости и убожества нового жилища, если не включать псиголограммные стены, становилось тошно, хотелось бежать куда подальше. Игни включала. Заменила стандартные настройки, сотворив нечто похожее на родной дом. Потом поняла, что без его жильцов вид мёртвых цветов делает и без того сильную боль утраты практически невыносимой. Вернула запрограммированную картинку. Во всяком случае, в этом чужом комфортабельном доме она не будет ожидать услышать мамин голос или серебристый колокольчик Хлои.
     Спасатели не стали извлекать из-под земли их раздавленные тела, тем самым избавив девушку от церемонии похорон, она знала, что не выдержала бы этого. Поехать в долину, пожравшую её родных, Игни так и не решилась. Чтобы не думать, с головой ушла в работу. Однако по выходным становилось невмоготу. На вечеринки, устраиваемые компанией для развлечения молодых сотрудников, она тогда ещё не ходила, оставалась дома, совершенно не зная, чем себя занять. Однако гениальный мозг вновь нашёл выход, скорее подобие выхода. Она начала писать письма утраченной семье, а после разработала программу, позволившую получать ответы, стоило описать характер и привычки дорогих сердцу людей. Девушка знала, что обманывает сама себя, однако фиктивная переписка сделала её немного спокойнее и счастливее. Она ждала писем, иногда, так по умолчанию была настроена программа, послания задерживались, будто родные и впрямь были чем-нибудь заняты, и у них не хватало времени написать Игни ответ, заставляя девушку волноваться и ждать. Потом ответы всё же приходили, мама сообщала, что очень скучает, а Хлоя о том, что учится на отделении истории ступени «В». Вскоре компания «Силон» прознала о самовольном изобретении молодой сотрудницы. Игни получила солидную прибавку к жалованию и официальный заказ по усовершенствованию программы, чтобы можно было переписываться не только с людьми, которых лично знает клиент, но и с теми, кого ему заблагорассудится для себя выдумать, несуществующими виртуальными друзьями. Новая игрушка быстро завоевала великое множество приверженцев и часто рекомендовалась психологами не только, как средство для невозможного в реальности общения, но и как способ избавиться от отрицательных эмоций, стоило написать оскорбительное письмо вымышленному знакомцу. Компания сорвала серьёзный куш, а девушку – изобретателя наградили премией, специально для этого устроив вечеринку не пойти на которую Игни уже не могла. Она купила себе новое платье, по цвету в точности совпадающее с бережно хранимым платьицем Хлои. Похоже, что и магазин был тем же. Но что теперь сделаешь с надтреснутой памятью.
     Вечеринка обрушилась на девушку яркими цветными огнями. Просторное помещение, заполненное массой молодых людей, вызвало сначала недоумение, а затем с непривычки и удушье, так что пространные похвалы начальства Игни слушала вполуха. Больше всего на свете хотелось уйти, сбросить с себя всю одежду и написать Хлое о том, как, оказывается, трудно выживать на вечеринках. Несмотря на юный возраст, сестричка понимала каждое слово, как впрочем, и то, что оставалось скрытым между словами, выстукивало сердцем, билось в височных жилках, расширяло зрачки, заставляя вглядываться в бездну, или суживало их, скрывая суть под изысканной мозаикой васильковых тонов радужных оболочек глаз Игни. И не важно, что именно она напишет, хрупкая девчушка, точно свободно проникающий под одежду легкий ветерок, безошибочно, сквозь сонмы букв прочувствует настроение. Хотя, какой юный возраст, ведь Хлоя перешла на второй курс ступени «В», сама недавно написала…
     Когда нудная официальная часть корпоративной встречи завершилась, за её столик, вежливо поздоровавшись, подсела высокая брюнетка с озорными глазами, представившаяся Дионой. Она с первого взгляда понравилась Игни. Замкнутая и нелюдимая девушка мгновенно расслабилась. Новая знакомая вызвалась принести скучающей одиночке потрясающий коктейль. До сих пор не бравшая в рот спиртного Игни мгновенно захмелела и принялась, перекрикивая музыку, поверять Дионе свои беды. Выслушав невесёлую историю, подруга прослезилась. Её не удивили ни сад, ни дом, ни Муки, ни мамины привычки. Диона поинтересовалась, навещает ли Игни своих погибших родственников, и удивилась лишь тогда, когда получила отрицательный ответ, а, услышав о переписке с мёртвыми матерью и сестрой, которая и подтолкнула девушку разработать нашумевшую программу, немедля поманила её к выходу:
     – Поехали отсюда, – когда за их спинами сомкнулись стелликоновые двери, сказала Диона, – я хочу тебе кое-что показать. Лети за мной.
     И не добавив более ни слова, впорхнула в кабину видера. Игни бездумно последовала её примеру. Засомневалась лишь потом, когда аппарат подруги, выйдя за пределы жилого комплекса компании «Силон», покинул высокие уровни и стал опускаться всё ниже, на уровень откровенных трущоб, затем нырнул в подземный туннель и принялся петлять ветвящимися коридорами, освещёнными длинными лампами, по мере движения сливавшимися в яркую линию. В конце концов, когда утомлённая непривычной гонкой Игни начала терять терпение, Диона остановилась напротив приземистого заведения со странной неоновой вывеской: «Братья Виртул». Под вывеской бегущей строкой высвечивалось:
     «Виртул по особой цене. Постоянным клиентам предоставляются дополнительные скидки. Только у нас дёшево и безопасно».
    
     Игни тупо перечитывала ничего не говорящие ей слова и не могла уяснить, как по первому зову совершенно незнакомой девушки умудрилась оказаться в этом странном, если не сказать пугающем месте. Однако Диона вновь не оставила времени для раздумий, кликнув устрашающего вида парковщика, девушка посоветовала Игни как можно быстрее выметаться из кабины:
     – А не то все боксы займут, и мы с тобой останемся с носом, – весело, будто не замечая окружающего убожества, добавила она.
     Игни снова повиновалась, как повиновалась и тогда, когда ей предложили лечь в прозрачный бокс, позволила одеть себе на голову сдавивший виски обруч. И сама не заметила, как очутилась на узкой, выложенной белым булыжником дорожке, ведущей к дому, казалось бы, навечно потерянному дому!
     Мама и Хлоя радостно встречали её у двери, к ногам уже ласкался забавник Муки.
     Когда сеанс наведённой реальности окончился, девушка очнулась заново родившейся и недрогнувшей рукой оплатила в кассу заведения целых тридцать кредитов. Какая разница сколько стоит, денег у неё предостаточно, да и можно ли мерить деньгами подаренную ей подругой невероятную встречу. На выходе из салуна Игни уже поджидал её новенький видер, только Диона куда-то запропастилась. Ей очень хотелось поделиться впечатлениями с новой подругой. Так и не добившись от парковщика, куда пропала девушка, Игни отправилась домой. Обижаться не стала, мало ли что заставило Диону не дождаться товарки. Ведь они едва знакомы. Дала указание навигатору запомнить место, чтобы вернуться, когда вздумается.
     Оказавшись в своей квартире, не раздеваясь, повалилась на кровать, совсем разбитая, но счастливая, как никогда прежде. Начала посещать корпоративные вечеринки, конечно не для того, чтобы снова с кем-нибудь познакомиться, надеялась встретить Диону. Однако подарившая ей новую жизнь девушка не появлялась и там. Наводить о ней справки через компанию Игни не решилась, ведь кроме имени не знала о Дионе совсем ничего. Дружба не состоялась, но она нашла салон братьев Виртул, где вскоре стала завсегдатаем. Там ей завели личную карточку, она получила дополнительные скидки и каждую свободную от работы минуту стремилась умчаться домой. Предостерегающие статьи о вреде наведённой реальности и её разрушительном воздействии на мозг человека совсем не интересовали Игни. Она никому не рассказывала, куда исчезает по выходным и на что тратит заработанные средства, тем более, что после таинственного исчезновения Дионы, разрываясь между любимым домом, и всё более ненавистной работой, девушка сильнее прежнего замкнулась в себе. Она мечтала остаться в виртуле навсегда, да только техника не позволяла, всякий раз отключаясь ровно через два часа, предельного срока пребывания в нереальном, но таком родном и знакомом мире. Рабочая неделя длилась вечность, перемежаясь короткими мгновениями счастья и часами поствиртрального шока. Но Игни не жаловалась, довольствовалась малым. Не жаловалась бы и после, вот только денег внезапно стало не хватать. Она брала у компании кредиты в счёт будущей зарплаты, но и это оказалось недостаточным, да и работать толком не могла, разом утратив всякий интерес к разработкам чего бы то ни было, а без интереса её программа виртпереписки так и осталась единственным серьёзным достижением молодой сотрудницы. Её предупредили раз, другой, потом узнали о посещениях салона. Это обстоятельство бросало серьёзную тень на светлое имя компании. Девушку уволили, оставив заштатным сотрудником, пока не отработает долги, и с третьего яруса выселили на первый. Дальше Игни ждали подземелья и незнакомый мир трущоб. Навещать семью стало не на что. А без этого и незачем жить. Конечно, оставался видер, она могла бы его продать, но как тогда добраться до салуна, если у неё вдруг появятся средства.
     Игни взяла себя в руки, полгода работала, как сумасшедшая, отчаянно надеясь, что вырвется из кредитных тенет и сможет потом, пусть и не так часто, усердно рассчитывая расходы, навещать домашних. Ничего не вышло, её долги и не думали уменьшаться, напротив, неуклонно росли. Всему виной были проценты, на которые она не обратила внимания, когда брала огромные кредиты. Теперь они душили девушку, неразрываемым узлом затягиваясь на шее. В порыве отчаяния Игни умудрилась взломать базу данных компании и совершила первую кражу… Главное, чтобы мама не узнала, до чего докатилась её одичавшая от одиночества дочь.
     Девушку окликнули, перед ней уже высветилось первое задание теста на псипригодность. В каждом задании несколько ярких картинок, из которых нужно выбрать одну. Она знала правильные ответы, но что толку от их правильности, потом её всё равно заставят работать на «Силон». А если… Игни не знала, что её ждёт, если она ответит неправильно, но желание изменить хоть что-нибудь в опостылевшей и приевшейся жизни, вырваться из заколдованного круга заставило девушку тыкать пальцем, куда попало. В конце концов, теперь Хлоя будет поливать её цветы, а мама… Игни с каждым возвращением всё труднее смотреть матери в глаза. Смотреть, улыбаться и отвечать, что у неё всё в порядке. Это хорошо, что она не видит отца, вряд ли сумела бы соврать и ему.
     После тестирования за девушкой прислали медицинский видер. Психолог заискивающим голосом сообщил, что компания «Силон» лишает Игни имущества (речь всё о том же видере) и прощает её кредиты, им нечего ожидать от психически неуравновешенной бывшей сотрудницы. Отныне Игни Байер будет жить в госпитале, бояться нечего, за ней будут ухаживать, что позволяет её социальная страховка. Он поспешил уверить, что только там девушке будет хорошо. Ей помогут избавиться от виртул – зависимости и тогда возможно у неё появится шанс вернуться в нормальную жизнь.
     Выслушав вердикт, Игни покорно кивнула. В самом деле, к чему перечить, если она и правда сможет вернуться в нормальную жизнь. Только что именно является нормальной жизнью, психолог объяснить не удосужился. Что бы там ни было, пора пожалеть маму, ведь она, само собой, уже начинает догадываться.
    
     ************
    
     Он увидел в окне палаты-одиночки бездонные лучистые глаза. На низком подоконнике большого, во всю стену, окна, поджав под себя ноги, сидела хрупкая, на вид совершенно беззащитная девушка и с детским любопытством наблюдала, как он работает. Ощущение молчаливого присутствия пришло сразу, стоило ему начать белить древесные стволы в этой, наиболее отдалённой части сада. Зная, что палата пустует, Иган долго не оборачивался. А, обернувшись, растерялся. Девушка за окном приветственно кивнула и поманила к себе рукой. Так, будто она сидела где-нибудь на пляже, а не в палате для агрессивных сумасшедших, и хотела поинтересоваться у случайного прохожего, каким волшебным образом она здесь оказалась.
     Иган слишком давно работал при госпитале, чтобы верить обманчивым взглядам проживающих здесь душевнобольных. Однако отложил кисть и приблизился, не смог сдержать любопытства, да и силлистекло слишком прочный материал, чтобы ему могло угрожать нападение.
     – Ты белишь деревья, а это значит, что сад настоящий. Разве это не псиголограмма? – без лишних предисловий поинтересовалась незнакомка.
     Удивительно чистый, хрустальный голос донёсся до его ушей. Странно, что он услышал. Обычно, когда в эту особую палату помещали больных, оттуда не доносилось и единого звука.
     – Сад настоящий, – сдержанно, хорошо понимая, с кем имеет дело, ответил Иган.
     – Не может быть! – воскликнула буйно помешанная, безобидно захлопала в ладоши и вскочила на ноги. Удивительные васильковые очи оказались напротив его глаз, маленькие ладоши упёрлись в прозрачное, тут же запотевшее от тёплого дыхания препятствие.
     – Почему не может, сад действительно настоящий.
     – Значит, сад, а ты в нём садовник?
     – Он самый, – с усилием отводя взгляд, ответил Иган.
     – Всего хорошего, – оборвал он завязывающийся разговор. Негоже ему с умалишённой беседовать, да и работы в саду невпроворот, а в семь он должен быть в городе. Линда терпеть не может, когда он задерживается.
     – Меня зовут Игни, Игни Байер, – вдогонку выкрикнула болящая. Знакомая фамилия заставила остановиться. Иган прирос к земле. Он вспомнил, где видел эти глаза.
     – Байер? – точно во сне повторил он.
     Девушка торопливо закивала головой.
     – Милита Байер? – медленно, будто не веря самому себе, произнёс он другое имя.
     – Милита – это моя мама, ты знаешь маму?
     Он тянул с ответом, а перед внутренним взором вставал образ миловидной женщины, частенько навещавшей отца. Матери мальчик не знал, родитель ещё в детстве раз и навсегда оборвал любые расспросы по этому поводу. Так оборвал, что даже после его внезапной смерти Иган не решился наводить справки.
     Милита привозила ему игрушки, ласково называла Иги, интересовалась школьными успехами. Иногда усаживала его себе на колени и нежным мелодичным голосом рассказывала диковинные истории о древних героях, называя их рыцарями, о драконах и принцессах, феях и колдунах. Иган очень любил слушать эти необычайные сказки. Всегда с нетерпением ожидал приезда Милиты. Отец тоже ждал эту женщину, специально для неё выращивал цветы в плетёных самодельных горшках, а после помогал гостье загружать подарки в легкий одноместный видер. Папа знал, Милита приезжает на лечение, а за цветами заходит между делом, знал так же, что она замужем. Всё знал...
     Однажды, женщина не приехала в назначенный день. Цветы, не дождавшись, хозяйки, остались запертыми в сарае, где содержался инструмент садовника.
     – Ничего, – утешал отец расстроенного отпрыска, – зато в следующий раз тётя Милита увезёт с собой вдвое больше рассады.
     Вскоре небольшой сарай до отказа заполнился горшками и вазонами, а женщина так и не появилась в благоухающем цветущем саду. Два месяца отец не решался спрашивать о Милите, потом не выдержал, отправился к доктору Ингрид. Вернулся чернее тучи, весь оставшийся день срывался и кричал на сына, так и не озвучив ему причину своей внезапной раздражительности, а вечером лёг спать и не проснулся.
     – Ты знаком с Милитой Байер? – оборвала воспоминания девушка.
     – Она приезжала к нам за цветами, – слова упорно не желали выходить наружу, точно рот вдруг заполнился чем-то вязким, – иногда.
     – Правда? Вот не попала бы сюда, так и не узнала, откуда мама привозила цветы. Подожди, я сейчас выйду, мне разрешается гулять в саду.
     Окно затуманилось. Растерянно потоптавшись на месте, Иган вернулся к работе. Как же, выйдет она, из этой палаты по собственной воле ещё никто не выходил.
     Связывало ли отца и Милиту ещё что-нибудь, помимо цветов, Иган мог только догадываться. Отец никогда не говорил с сыном о своих сердечных делах, а профессию передал сполна, столь же редкую, сколь и невостребованную, но пришедшуюся как раз кстати. В школе Иган учился неважно и с большим трудом сдал экзамены ступени «А» на проходной балл. Дальше учиться не пошёл, всё пропадал в саду, помогая отцу, а после его внезапной смерти почти естественно занял место родителя. А что плохого, зарплата от государства, жилье при госпитале бесплатное и полная свобода действий. Ему и правда повезло, этот госпиталь остался, чуть ли не единственным, содержащим на обеспечении живого садовника. Линду, скорее всего, не слишком прельщала перспектива бракосочетания с садовником. Бывшая одноклассница, обделённая от природы внешней красотой, коренастая девушка, ныне с отличием заканчивала ступень «В». В школе он не обращал на неё внимания. Но так уж вышло, что они встретились именно в тот момент, когда невозможно было перейти на другую сторону улицы или сделать вид, что не заметил знакомую. Столкнулись нос к носу, девушка ровно из-под земли прямо перед ним выросла и явно обрадовалась встрече. Он сдержанно поздоровался. Она с места в карьер забросала вопросами и пригласила к себе на чай. Иган так и не понял, почему в тот же день остался у неё на ночь. Обычно с противоположным полом сходился он довольно тяжело.
     Сообразив, что застыл на месте с кистью в руках, он переставил коробку с белилами к отягощённой плодами яблоне и вдруг почувствовал легкое прикосновение. Дёрнулся, будто по спине прошёл электрический разряд, краем глаза заметил скользнувшие с плеча тонкие пальцы, скорее всего кто-нибудь из знакомых пациентов, и медленно обернулся.
     Едва доставая макушкой до его подбородка, за спиной стояла Игни Байер из бокса для особо опасных больных. Значит, не врала, когда говорила, что может гулять без сопровождения. Хрупкая, точно у девочки-подростка, миниатюрная фигурка терялась в просторной больничной пижаме, улыбчивое солнце светлыми пятнами золотилось в распущенных длинных волосах, а на глазах лежала тень от яблоневой ветви:
     – Я хотела бы помогать тебе в саду, – робко попросила она, – я умею, правда. Устала от ничегонеделания. Смотреть фильмы мне нельзя, читать или писать тоже, и как прикажешь жить. Чем жить? – Маленькие кулачки сжались от бессилия. – Ведь я человек, а не растение, но и растениям требуются почва, солнце, вода, человеческие руки.
     – Прости, без разрешения доктора Ингрид я не смогу доверить тебе инструменты, – внезапно принялся оправдываться Иган. Раньше разговаривать с пациентами в подобном тоне ему и в голову не приходило.
     – Я знаю, это ты меня прости, что глупости говорю, – она потянулась к ветке, сорвала яблоко и, вытерев зрелый плод о рукав пижамы, с хрустом откусила наливной бочок, – больше не буду тебе мешать.
     Отвернулась и медленно побрела по ведущей к боксу узкой тропинке.
     – Ты очень похожа на маму.
     – Я знаю, – будто только этого и ждала, в одно мгновенье оказываясь рядом, с улыбкой сообщила девушка, – но мамы давно уже нет. – И ушла, с быстротой молнии скрывшись между деревьев. Иган не сразу опомнился. А, опомнившись, нехотя вернулся к брошенному делу.
     Закончив работу, он осознал, что вовсе не желает видеться сегодня с Линдой. Была ли причиной тому всколыхнувшая воспоминания детства удивительная встреча, раздумывать не стал. Сбросил девушке сообщение, что очень сожалеет, но никак не может вырваться. После ужина завалился на кровать, включив соревнования по гонкам. Захватывающее зрелище на этот раз не тронуло азартного болельщика, мимо него под улюлюканье разгорячённой толпы с бешеной скоростью проносились яркие машины, а он сидел, заворожено глядя в никуда, и не заметил, когда, закончив погоню смелым виражом, одержал красивую победу его любимый гонщик. Зрители разом вскочили на ноги, их голоса слились в безумный рев, возвращая к действительности заплутавшего в воспоминаниях садовника. Всю ночь он ворочался на кровати, пытаясь прогнать из головы непривычные мысли о девушке из бокса, но, сколько не старался, она упрямо стояла перед глазами. Уснуть не удалось ни на минуту. Иган вернулся в сад вместе с рассветом. В той части сада, на которую выходило окно бокса Игни, работы не осталось вовсе, однако он прокрутился там с кистью и белилами почти весь день. Напрасно, девушка так и не появилась, её окно осталось затуманенным. Сожалея о не состоявшемся вчера свидании, садовник поплёлся к себе. Попробовал связаться с Линдой, девушка не отвечала.
     «За двумя зайцами погонишься, ни одного не поймаешь», вспомнилась любимая поговорка отца. Порядком надоевшие отношения с Линдой хоть и не отличались излишней чувственностью, но позволяли хоть как-то разнообразить жизнь, еженедельно вырываться в город. Иган знал, что рано или поздно Линда отзовётся, куда денется, уже обижалась не раз и не два, и потому, сочинив ей извинительное сообщение, позабыв об ужине, заснул беспробудным сном. Утром приступил к работе, запретив себе появляться возле тянущего к себе магнитом окна.
     В цветнике ему встретилась доктор Ингрид, директор госпиталя, сопровождавшая прогуливавшихся тут же пациентов. Они обменялись приветствиями. Игни нигде не было. Не было ещё несколько дней, зато на связь вышла Линда. Голографическое изображение девушки возникло перед ним окаменевшей маской с сомкнутыми в прямую линию губами. Прежде чем договорились о встрече, Игану пришлось долго оправдываться и объяснять причины вчерашнего отбоя. Он видел – Линда не поверила. Но раз уж позвонила первой, ей пришлось принять за чистую монету и сбивчивую речь, и бегающий взгляд и отговорки, лишенные всякой логики. Видимо, она и не надеялась, да и не желала слышать правду, хотя какую правду он мог ей поведать? Не приехал потому, что познакомился с дочерью Милиты? Бред!
     Милита Байер любила ирисы. Примерно за неделю до знакомства с Игни садовнику приснилась великолепная ирисовая клумба, цветы располагались по спирали, в самом центре росли тёмно–лиловые ирисы, следующий ряд был лиловым, далее всё светлее, переходы от цвета к цвету были выполнены с завидным мастерством, внешняя часть причудливой спирали блистала ослепительной, первозданной белизной. Садовник загорелся идеей, подготовил рассаду, только подобрать место для воплощения причудливого замысла никак не мог. То слишком мало солнца, то тропинка получится некстати, как раз посредине, и будет портить красоту, а здесь клумба выйдет слишком маленькой, не привлечёт должного внимания. Под окном бокса-одиночки, и почему он не заметил её раньше, нашлась подходящая площадка. Иган работал весь день, изрядно умаялся, но не успокоился, пока не вышло точно, как во сне. Пока трудился, частенько поглядывал в тоскливо клубившееся серым промозглым туманом безучастное окно. И очень обрадовался, когда услышал за спиной серебристый голосок Игни. Она вежливо поздоровалась, поинтересовалась, как его зовут. Спохватившись, он поспешил представиться. девушка смотрела на произведение его рук и не могла отвести очарованных глаз.
     – Очень красиво, – наконец сказала она.
     – Это для тебя, ведь говорила, что скучаешь, – смущённо признался садовник. Щёки предательски запылали огнём.
     – Спасибо, – пронзая его васильковыми лучами, на грани слышимости произнесла душевнобольная.
     Сердце защемило, ему захотелось обнять затерявшуюся в излишках ткани до прозрачности тонкую фигурку, прижать её к себе и не отпускать. Никогда не отпускать!
     Верно, она и без слов поняла, что творится в душе. Потупилась и сделала маленький шажок назад. Он спохватился, взял себя в руки и официальным тоном предложил пациентке прогуляться к искусственному озеру, на берегу которого находилась увитая плющом живописная беседка, где молодой человек любил проводить свободные минуты. Игни согласилась. По дороге он расспрашивал о Милите. Соскучившаяся по общению девушка охотно поведала едва знакомому садовнику историю своей жизни. Узнав о жуткой гибели родственников, Иган дрогнул. Больная извиняющимся голосом спросила, интересно ли ему слушать её бредни. Он закивал головой. Будто, между прочим, вызнал у девушки, когда именно произошла катастрофа. Игни без запинки произнесла роковую дату. Отца Игана не стало ровно через два месяца. Девушка посетовала, что не может более видеться с семьёй, чем вызвала настороженный взгляд садовника. Они пришли в беседку и сели рядом под её прохладным пологом. Ладошка Игни оказалась в его руке, пальцы были мягкими и тёплыми. Ласковое летнее солнце стояло в зените, купалось в ясном бездонном небе, а Иган не в силах оторвать взор, тонул в таинственной глубине лазурных глаз Игни.
     К себе Иган вернулся затемно, сухо переговорил с Линдой, вдруг показавшейся ещё боле некрасивой, чем раньше. Ночью снова бодрствовал, размышлял о своём одиночестве в живом саду. Он тоже потерял отца, но это не заставило его бегать в виртул. Отец никогда не был ему по-настоящему близок. Единственной, кто говорил с ним с откровенным интересом, была Милита, но та появлялась редко. У Игни всё было иначе, девушка знала, что значит жить в любящей и тёплой семье. На поверку выходило, что садовник ещё несчастнее, чем маленькая пациентка госпиталя для умалишённых. Эта мысль ему не понравилась, он отбросил её, накрылся с головой и уснул вместе с рассветом. А вскоре ругал противный зуммер будильника.
     Весь следующий день работа буквально валилась из рук. К окну Игни садовник не подошел, новая пациентка умудрилась разом сбить все привычные жизненные настройки, заставила запутаться и растеряться. Вечером, страшась, что в четырёх стенах своей комнаты ещё сильней почувствуется нехватка кислорода, неприятно сдавливавшая грудь, решил прогуляться на свежем воздухе. Под сумеречной безграничностью неба легче думается. Направился в беседку. На скамейке, с нескрываемым удовольствием уплетая набранные в подол просторной рубахи мелкие зелёные яблоки, сидела Игни. Предвосхищая вопросы, девушка объяснила, что доктор Ингрид разрешила ей подольше гулять в саду, хотя обычно в это время все пациенты уже лежали в своих кроватях:
     – Ингрид вообще очень приятная, одного не пойму, почему она не разрешает мне посещать библиотеку и держит в одиночке, ведь я не опасная. От такой жизни и умереть недолго. Моя бы воля, ушла в виртул, да там и осталась.
     – Не смей так говорить, – живо возразил Иган, – вот у меня, к примеру, тоже никого нет, но в виртул я не бегаю. Чего я там не видел. Игни, тебе необходимо понять, что та, другая жизнь давно закончилась, пора перевернуть страницу.
     – Я не знаю, как это сделать.
     – Я тебе помогу, – не до конца понимая, о чём говорит, уверенно пообещал Иган.
     Игни вскочила, неожиданно чмокнула в губы. Рассыпавшиеся яблоки запрыгали по утоптанной земле. От внезапной ласки по телу пробежала горячая волна, ударила в голову, та пошла кругом. Прежде он никогда не чувствовал ничего подобного. А девушка, спешно распрощавшись (даже в подступавших сумерках было заметно, как раскраснелись её щеки), уже была такова. Он механически подобрал яблоки, положил их на скамейку и побрёл к себе, с трудом переставляя отяжелевшие ноги. Захлестнувшие чувства отняли силы, все до последней капли.
     Назавтра, едва пробудившись, Иган посадил в горшок сиреневый ирис, надеясь, что этот цветок поможет Игни, или хотя бы облегчит её заточение. Помчался к доктору Ингрид за разрешением сделать больной необычный подарок, а заодно поинтересоваться, на каком основании девушку так прочно отгораживают от окружающих.
     Пока он говорил, пристальный взгляд доктора Ингрид становился всё серьёзнее, с её тонких губ в одно мгновение слетела приветливая улыбка. Выслушав до конца, она молча повела Игана в свой кабинет и усадила в кресло. В раскрывшемся объёмном экране, точно в дурном сне, побежали кадры истории болезни Игни. Когда псифильм закончился, Иган знал о девушке всё. Знал и не мог, не хотел поверить. Сидел, пригвожденный к удобному креслу спудом невероятной информации, не в силах ни думать, не говорить.
     – Прости, что не подумала о твоей защите, – наконец заговорила доктор, – я и помыслить не могла, что она на такое способна. Я понимаю твои чувства, но Игни Байер все эти дни не переступала порог своего бокса, а ваши встречи, всего лишь наведённые девушкой воспоминания, то, чего на самом деле не случалось. Хотя, – прервала она сама себя, – чему я удивляюсь, если она заставила весь приют, в котором воспитывалась, поверить в существование Милиты Байер. Все помнили Милиту, мать Игни, которой в реальности не было. Как не было и ничего из того, что она тебе рассказывала. Не было ушедшего под землю дома, не было сестры, не было престижной работы и походов в виртул. Вся её жизнь это бред больного воображения Игни. Заразного воображения, надо сказать. Стоило ей посмотреть в твои глаза, и ты подключился к ее безудержным фантазиям. Ведь и у тебя на самом деле не было никакого отца. Тебя привезли сюда из интерната, когда киберпедагог предположил серьёзные психические отклонения, и я оставила тебя здесь, работать в саду. Ты помнишь?
     Иган что есть силы, сдавил ладонями виски, но помнил Игни, её лучистые глаза, растерянную улыбку и поцелуй, невинный детский порыв, в один миг перевернувший душу…
     – Не мучайся. От наведенных воспоминаний избавится невозможно, необходимо просто понять, что всё это неправда. – Доктор отняла от головы садовника будто примёрзшие ладони, дружелюбно потрепала по волосам. – Знаешь, я тоже помню Милиту, – понизив голос, словно её мог услышать некто третий, призналась она, – однажды забыла надеть защитные линзы, и вот результат: сама отключила девочке прибор слежения и вывела за ворота клиники, снабдив средствами на дорогу. После этого Игни два года жила у некоей Линды Байер, внушив ей, что приходится дочерью её умершей сестры Милиты. То, что ты знаешь об Игни, на самом деле далеко не первая, придуманная девушкой интерпретация её жизни. Самое интересное, что, измысливая следующую, она начисто забывает все предыдущие, только образ Милиты остаётся неизменным. Я потратила годы, прежде чем узнала кто эта Милита на самом деле. Сейчас узнаешь и ты.
     Перед глазами Игана снова возник экран, на этот раз изображение было плоским: «История Милиты Байер», появилось название старинного фильма. Посмотрев небольшую часть серии, Иган попросил остановить запись.
     – Выпей, – перед лицом садовника на раскрытой ладони лежала красная пилюля, – это успокоительное, я слышу, у тебя снова проблемы с дыханием. Иган, не стоит отказываться от помощи, особенно когда её предлагают люди, которым ты небезразличен. – Заметив, как от одного вида таблетки садовник вытянулся в готовую вот-вот порваться струну неприятия, поспешила добавить доктор, – и не думай плохого, твои детские одышки давно уже в прошлом. Болезнь отступила, я могу утверждать это, как специалист, поводов для опасений нет. Просто ты запутался из-за Игни, а кто бы не растерялся на твоём месте. Стало труднее дышать, а там где тонко, как правило, рвётся. Ну же, пожалуйста.
     Садовник не понял, о какой болезни зашла речь, как не осознал и своей собственной реакции на предложенное лекарство, покорно выполнил указание доктора. Дышать сразу стало легче, видимо Ингрид знала, о чём говорила:
     – Игни воспитывалась в приюте, была очень замкнутой, однако увлекалась историей, – будто нарочно не давая ему времени на осмысление, вновь заговорила доктор, – кто мог заподозрить неладное в подобном похвальном увлечении? Киберпедагог усердно показывал девочке старые фильмы. Не знаю, что именно потрясло школьницу в этом на первый взгляд простецком сериале, если она решила, что именно Милита Байер – её настоящая мать. Дальше больше, однако, каким именно образом Игни удаётся делиться с окружающими своей изувеченной памятью, до сих пор для меня загадка. Это я говорю к тому, чтобы ты не повторял моих ошибок. Ты понимаешь?
     Садовник отрешенно кивнул.
     – Я помогу тебе, вижу, мой мальчик влюбился, – с этими словами, произнесёнными осторожно и вскользь тихим голосом, доктор достала из ящика стола маленькую коробочку, – это защитные линзы, в саду без них не появляйся, снимать можно только перед сном. В самом деле, какие могут быть землетрясения, какие ярусы и подземелья, всё это в прошлом и виртулсалоны тоже. Нет больше войн, болезней и социального неравенства, как нет и волнений, киберпсихологи усердно заботятся, чтобы жизнь каждого члена общества была наиболее спокойной и размеренной. Человечество ещё никогда не было таким здоровым и счастливым и, в то же время, таким безнадёжно больным. Спокойствие и размеренность, признаюсь честно, угнетают и меня, наверное поэтому я выбрала профессию, позволяющую находиться рядом с теми, кто не нашёл себя в этом волшебном мире. Мне искренне жаль девочку, но что поделаешь, правительство считает её опасной для общества. Наверное, правильно. К слову сказать, у Игни есть ещё одна особенность: иногда она отключается, нечто похожее на летаргический сон. Бывает, не просыпается несколько дней, сейчас вот опять спит, это нам на руку. В себя придёшь. Если считаешь нужным, возьми отпуск.
     Иган задумался, а потом, заверив доктора, что всё будет в порядке, торопливо откланялся. Голова гудела, точно чугунная, но наставления Ингрид он исполнял в точности, только от свиданий с Линдой зачем-то открещивался раз за разом. Девушка тихо исчезла из жизни, не позволила себе упрёков и ссор. Оборвала контакт, не теряя достоинства, видимо отсутствие к ней всякого интереса слишком отчётливо читалось на его лице. К боксу, где содержалась Игни, садовник приближаться не мог. Ирисовая клумба высохла без своевременного полива. Заботливая доктор Ингрид то и дело справлялась о его самочувствии, видимо ещё и поэтому боль понимания понемногу разжимала прочные тиски. Однажды ночью он подскочил на постели, увидев в призрачном свете ночника сидящую рядом девушку.
     – Мне кажется, я влюбилась, всё время думаю о тебе, – упали в сердце робкие слова.
    
     ************
     Ингрид нажала на кнопку, дверь бокса-одиночки послушно уехала в сторону. Вчера ночью приборы отметили у пациентки всплеск психической активности, девушка проснулась. Доктор шагнула вперёд. Измятая постель была пуста, датчики слежения отключены, а на столе в охватистой плетёной кадке распустил лепестки нежно-сиреневый ирис. Значит единственный сын, пациент и садовник, которому она так и не решилась признаться в кровном родстве, ушёл вместе с больной. Рука инстинктивно прижалась к халату там, где бешеным галопом колотилось сердце. Несколько глубоких вдохов. Значит так, сообщать о побеге властям она и не подумает. Ведь помнит, отлично помнит Милиту Байер. Какое ей дело до того, что женщина не существовала в реальности?
     Если вдуматься, чем, собственно, является реальность, выходит, что очень близко, практически не пересекаясь друг с другом, существуют миллионы отдельных реальностей. Доктор знала свою: Гай оставил её прежде, чем она узнала о будущем ребёнке, увлёкся красавицей Мирой, бывшей подругой и сокурсницей. Конечно, она могла покончить с этим задолго до рождения Игана, но не сумела оборвать единственную связующую нить, живое доказательство любви, которой уже не было. А когда малыш появился на свет, не смогла притронуться к младенцу. Психологи сказали, что это послеродовая депрессия, и посоветовали молодой мамаше на время оставить мальчика в приюте. Она сможет вернуться за ним, когда почувствует, что готова заботиться о ребёнке. Но время шло, Ингрид успешно прошла тесты на освободившуюся директорскую должность, приступила к работе в психиатрической клинике, только возможность съездить в приют никак не подворачивалась. Поначалу всё собиралась взять отпуск, но ежедневные заботы о больных не позволяли вырваться даже на денёк-другой. Когда очнулась и поняла, что со дня рождения мальчика прошло четыре года, сумела убедить себя, что повзрослевший сын вряд ли захочет видеться с матерью – отступницей, свыклась с этой мыслью, да так никуда и не поехала. Государство заботится о детях, а потому у мальчика и без её вмешательства будет всё необходимое. Тем не менее, чувство вины противной занозой сидело в сердце, и в то же время не давало женщине сделать хотя бы шаг навстречу затерявшемуся во времени сыну. Спустя два года в клинике появилась Милита, яркая, утончённая женщина с глазами, похожими на бездонные озёра в старинной широкополой шляпе и газовом шарфе, свободно повязанным вокруг длинной шеи. Едва завидев на тропинке сада чудную пришелицу, сама не зная, зачем Ингрид бросилась ей навстречу.
     Милита привезла на обследование ребёнка с подозрением на невротическую астму, как бы между делом шепнув Инрид, что вот ведь удивительное дело: доктор и Иган однофамильцы, Этот худенький мальчуган с грустными глазами, тенью отделившийся от длинной юбки наставницы – воспитанник приюта. Того самого. Женщина дважды повторила название и, сославшись на занятость, поспешно откланялась, заверив остолбеневшую Ингрид в том, что не сомневается в высокой квалификации доктора, и потому со спокойным сердцем передает Игана в руки прекрасного специалиста.
     – Иган очень добрый и послушный мальчик, только немного замкнутый. Думаю, вы подружитесь. Когда посчитаете вашу миссию завершённой, можете связаться со мной, – в руку Ингрид легла визитная карточка.
     Нет, нельзя более оставаться в этой закрытой палате, наедине с цветком. Наедине… Она знала – сын не вернётся, теперь уже никогда. Душно здесь. Невыносимо душно и тяжело плутать в извивах искалеченной памяти. Доктор подошла к окну, открыла его, нажав на потайной рычажок, позволив пробудившемуся солнцу ворваться в полутёмное помещение. Великолепный сад, ухоженные деревья замерли в стройном порядке, чёткая сеть аккуратных тропинок, яркая ирисовая клумба прямо под окном, мальчиком можно гордиться. Из него вырос прекрасный садовник. Всё, пора на свободу. Она легко поднялась на низкий подоконник, сделала шаг и, не ощущая движения, будто и впрямь плыла над землёй, в считанные мгновенья добралась до берега искусственного озера, где живописная беседка звала отдохнуть усталого путника. Внутри находился один из её подопечных, громко хрустя оставленными Иганом яблоками. Неприметное, точно выгоревший от времени портрет, лицо пациента выражало блаженство. Будто не маленькое зелёное яблоко ел человек, а невообразимо вкусный плод из райского сада. Ингрид остановилась перед входом, не в силах отвести изумлённого взгляда:
     – Здравствуй, Марсий, – поспешила прервать тишину обыденными словами, – скажи, – сердце замерло на миг, – ты Игана не видел, с утра его ищу.
     Умалишенный Марсий с видимым недовольством оторвался от трапезы:
     – Как ваши дела, доктор, вы очень бледная сегодня, – нараспев начал он, – Игана нет, вы же сами сказали, он уехал со своей девушкой. Хотите?
     К ней потянулась иссохшая рука, на раскрытой ладони лежало яблоко. Ингрид приняла подношение и села на скамейку. Откусила. Яблоко оказалось кислым.
     – Вот и я говорю, что вкусно, – глядя на её скоробившееся лицо, понимающе улыбнулся пациент, – заставляет почувствовать, а?
     Ингрид отстраненно кивнула. Значит, все уже знают об исчезновении садовника, так, когда же она успела сообщить об отъезде? Память упорно не отзывалась. Она прожевала, резкий вкус яблока отвлёк от раздумий, откусила ещё. Марсий ободряюще кивнул, поднялся, и, не оборачиваясь, пошел прочь. Кислота сводила скулы.
     Внутренний мир человека сугубо индивидуален, индивидуальна и память, постучались в голову непрошенные мысли. Каждый из нас, точно в прозрачный кокон, закуклен оболочкой собственной реальности. Если включить воображение, сообщество индивидуальных реальностей напоминает рыбью икру, мириады прилипших друг к другу зародышей будущей жизни, Ингрид представила себе картинку и улыбнулась, забавное сравнение, когда-нибудь икринки вырастут и покинут тесные ограниченные мирки. Игни научилась делиться собственной реальностью, возможно, это и есть следующая ступень развития. Человечество испокон веков боялось кардинальных перемен, особенно первых людей, которым приходили в голову новые идеи. В древности подобных провозвестников грядущего краха существующего уклада жизни попросту уничтожали, а перемены случались, несмотря ни на что, в наш гуманный век для инакомыслящих чудаков существуют психушки. Однако всегда находится некто…
     Ингрид ничуть не сожалеет о том, что однажды забыла зашторить окно, оставив девушке узкую тропинку к внешнему миру. Догадывалась: Игни сумеет ей воспользоваться, она удивительно быстро развивается, учится проходить неприступные преграды, чего стоит сегодняшний ночной визит. Девушка пробилась к сердцу сына, подарила одинокому садовнику память об отце (жаль, доктор так и не поинтересовалась его именем), и неведомое прежде чувство любви. А что есть любовь, как не безграничный доступ к памяти партнёра? Любовь…
     Рука слепо пошарила по скамейке, нащупала пустоту, яблок больше не осталось. Иган пришёл в её память вместе с Милитой, три года назад в клинике появилась Игни.
     Милита, Иган, Игни, любовь. Нет, только не это! Ингрид сорвало со скамейки, она помчалась назад, к палате с развёрстым окном, соревнуясь с ветром и обгоняя собственные ожегшие душу холодом мысли. Ругая себя за то, что пошла кружным путём, остановилась у двери, сжимая в дрожащей руке магнитную карточку – ключ к поразившей молнией догадке. Ключ… Рука не желала слушаться. Есть правда, которой лучше не знать. Попросить санитаров намертво заколотить палату? Сама не поехала к сыну, а теперь боишься, дрожишь, точно тонкие лепестки на ветру? Быть может Иган, настоящий Иган, остался там, за гранью. А ты, презренная предательница, топчешься тут, не в силах сделать один единственный верный шаг? Рука поднялась, карточка уверенно легла в предназначенную для неё ложбинку электронного замка. Ингирд зажмурилась, увидев, как перед ней раскрывается дверь. С закрытыми глазами жизнь не проживешь! Ну же, трусиха, а ещё называешь себя доктором, считаешь себя способной помогать другим, таким же, бегущим от реальности. Дыхание сбилось, время замерло, веки поднимались медленно, точно глаза мифического оракула.
     Цветок на месте! Замешкавшиеся секунды вновь побежали своим чередом. Стараясь отдышаться, доктор повалилась на кровать, вгляделась в лиловые соцветия оставленного на память сыном ириса. Она видит его своими глазами, здесь и сейчас. Это не память, а значит… Щеки стали мокрыми. Ничего это не значит, зашевелился в голове дьяволёнок сомнения, то, что мы видим, ощущаем и зовём реальностью, через мгновенье становится памятью. Власть над памятью – власть над реальностью. Кто властитель?
     – Садовник! – громко произнёс незнакомый голос.
     Обезумевшая от озарений женщина вскочила на ноги. Мимо окна палаты-одиночки чинно прошествовал кибернетический садовник, приветственно взмахнул рукой и принялся собирать опавшие яблоки. Сердце Ингрид замерло в немой тоске, рука потянулась к кармашку халата, где лежали успокоительные таблетки, метнулась быстрее молнии и не успела. Она услышала противный зов, мир задрожал, оскалился искривлёнными линиями и начал медленно, невыносимо медленно схлопываться.