Сэндай, 1612 г.
Как обычно, страдали чайные принадлежности. Причем, судя по звуку, это была даже не чашка. Следом за звоном послышалось бормотание падре Сотело: «мессир, вам памятник поставят… конный…»
Катакура Шигецуна и Хасекура Рокуэмон Цунэнага нервно переглянулись. Похоже, сегодня ничего хорошего в плане подготовки экспедиции ждать не стоило. В последний раз такой филологический коллапс с метанием подручных предметов наблюдался, когда князь изволил изучать тот ужасный гайдзинский, на котором изъясняются варвары с островов. Тогда господин Кокс, в целях наглядности обучения притащил книжку какого-то сэнсэя, чьи сочинения пользовались особой популярностью у капитанов Ост-Индской компании. Князь книжку попробовал читать, но осерчал, и кричал, что все этот Сакеспиру перепутал, и все было совсем не так. Впрочем, тогда все кончилось относительно благополучно, если не считать того, что господин Кокс теперь изъясняется на японском примерно так же, как его светлость на гайдзинском.
Из княжеских покоев величественно выплыла Мэго-химэ. Падре Сотело следовал в фарватере, как шлюпка за галеоном.
– Ну, как он? – спросил Шигецуна. Он, конечно, был демон войны, и все такое, но к перепадам настроения своего господина, в отличие от невозмутимого родителя, еще не привык.
– Гневен, – спокойно ответствовала ее светлость. Уж она-то за тридцать лет замужества всякого повидала.
Верные вассалы сглотнули. Но мешать князю никто не посмел. Он был занят чрезвычайно важным делом. Из-за которого настоящий, а не метафорический галеон со сложносочиненным названием «Санжуанбатиста», в просторечии, а также для официальной отчетности – «Датэ -мару» томился в порту, а экспедиция, важнейшая в новейшей истории, а может и во всей истории Японии, откладывалась со дня на день. Потому что князь никак не мог написать письмо. И это он-то, с его эпистолярным талантом, и способностью к языкам!
Во всем, по мнению Шигецуны, был виноват Луис Сотело. Он уверял, что лучше всего писать по латыни, потому что это международный язык истинных мудрецов. Хотя всем известно, что таковым языком является китайский.
Между тем проблема была гораздо глубже, чем виделась вассалам. Потому что из-за своих талантов князь знал, что в разных языках слова многозначны, а значения многослойны. И сейчас он, забыв о судьбе безвременно погибшего чайника, сидел над листом бумаги, не в состоянии продвинуться дальше первой строчки. Ибо для начала, как вежливый человек, должен был представиться. Обозначить свой титул. А как перевести с японского слово «дайме»?
Варвары в японских титулованиях не разбираются. Они не могут отличить сегуна от императора – причем даже те, кто достаточно долго здесь живет. Правда, знакомясь с историями их Римской империи, можно понять причину этого заблуждения. Но от этого не легче. А как объяснить варвару, тем более – духовному главе варваров, значение слова «дайме»? Тем более втолковать разницу между первыми дайме и сэнгоку-дайме, внешними и внутренними?
Падре казалось, что сложностей тут нет никаких. Назовись принцем, и все тут. Но у варваров «принц», кроме владетельного правителя, означает наследника престола – это князь усвоил из пьесы, в которой Сакеспиру-сэнсэй так переврал историю рода Датэ. И чьего престола, спрашивается? Содержание письма так или иначе дойдет до господина сегуна в отставке, из-за этого будут сложности… то есть, они и без того будут, а так возникнут дополнительные.
Хорошо, говорил падре, тогда чем вас не устраивает «герцог»? Славнейший титул среди дворянства, первый после короля…
Нет уж, увольте. Именно это и не устраивает. Быть первым после кого-то – значит не быть первым вовсе.
Сегодня договорился до «феодала». Эдак любого владельца замка обозвать можно!
Хорошо господину Коксу с его ужасным гайдзинским. Он всех, кто выше владельца замка, именует «kings» и не заморачивается.
И что-то в этом есть. Все равно всех тонкостей в переводе не передать.
Он берется за кисть и выводит:
Idate Masamune in imperio Japonico Rex Voxu…*
* Я, Датэ Масамунэ, король Осю в Японской империи… (лат.)
|