Гл.1
     Огромная махина «броненосца» - мощного красавца дизель электрохода, встретила нового помощника капитана приветливо. Ледокольный профиль исполина внушал спокойную уверенность и неторопливую обстоятельность.
     Красавец!
     Но радости не было. Это прекрасное судно всю свою жизнь должно было крушить льды морей Дальнего Востока и Заполярья. Ему заказан путь в южные широты и заморские страны. Большой и малый каботаж.
     Серёга поставил свой импортный чемодан на пирс, ещё раз осмотрел своё новое место работы, сдвинул на глаза, сделанную по заказу, фуражку с эмблемой торгового флота, чуть расстегнул молнию куртки и, немного постояв, направился к трапу. Последние дни осени дарили радость тёплых дней, и даже здесь, в порту, на бетоне пирса липли к подошвам жёлтые листья.
    
     Ещё несколько месяцев назад жизнь катилась по белой полосе, осыпая его всеми своими удовольствиями. Япония, Канада, США, Сингапур, Гонконг, Таиланд – мелькали и проплывали мимо разные страны, десятки портов. Всё шло просто хорошо!
     Беда подкралась неожиданно.
     Их судно направили во Вьетнам, в порт Хайфон. Приход, выгрузка, погрузка – обычная работа для коммерческого судна. Свободное время, когда оно выпадало, деть было некуда. Досаждала несносная жара и влажность, лютые комары и круглосуточная работа грузовых лебёдок. Их грохот и визг постоянно стояли в ушах. И ещё налёты американских самолётов, бомбивших в ночное время порт и рейд. Стоящие у стенок суда освещали себя мощными прожекторами, что крепились на грузовых мачтах, а «власти» порта требовали их выключать, поскольку этим обозначалась линия пирсов. У каждого была своя правда – капитаны судов не собирались в полной темноте, заодно с портовыми сооружениями, получать гостинцы от дяди Сэма, а вьетнамцев беспокоила светомаскировка. Но всё как-то утрясалось – полная темнота в порту и ярко освещённые пароходы у его причалов. Возможно, космическая разведка Штатов что-то напутала, но, как два самых мощных стратегических объекта местной инфраструктуры, были в дым разбомблены Интерклуб и магазин для иностранных моряков. Вьетнамцы, которые кроме постоянной войны, что длилась у них уже не первое десятилетие, ещё очень любили торговать, а посему, быстро открыли запасной ресторан для морских волков. Находился этот культурный объект в городке, примерно в километре от проходной. Туда и ходили в «увольнение» труженики морских дорог. Практически каждый день. И назад возвращались не в том состоянии, когда ГАИ разрешает сесть за руль. Всё как всегда. Выгрузка и погрузка генерального груза редко проходит в сжатые сроки, это вам не танкер, где моряки не успевают даже обнять приехавших к ним в гости жён. Сухогруз избавляется от содержимого трюмов и наполняет их довольно долго. Затянулась и их стоянка. В СССР моряки загранзаплыва не ходили в чужие города по одному, только сплочённым коллективом, не менее трёх человек. И обязательно во главе со старшим из командного состав. Так третий помощник капитана Сергей Сергеевич Сотников и оказался во главе очередной группы, что отправилась откушать рисовой водочки и закусить их морским салатиком. Пришли, откушали, ещё разок откушали, нормы не добрали, но деньги кончились, поговорили за жизнь, всё обсудили и потопали назад. И всё бы нечего, да в состоянии всеобщей любви ко всему человечеству разговорились с поляками, чьё судно тоже обтирало своими бортами здешний пирс. Темы нашлись, поскольку Серёга начинал свой школьный путь в Речи Посполитой, уж так ему выпало по жизни, и мог, вполне сносно, шепелявит по-польски. Вы сами понимаете, что при таком раскладе есть о чём поговорить. Перекиньтесь парой слов, где-нибудь в США, с поляком на его языке и вы сразу поймёте ситуацию.
     Назад шли вместе, вернее Сергеич топал с «пшеками», а, вверенный ему, «личный состав» отстал метров на пятьдесят. Ну, так получилось. И взбрело «третьему» пригласить своих новых друзей к себе на судно, так, вроде, и не родом он из СССР был. Вот ведь знал, что не приветствуется это, а …
     И вот тут то и начались для него неприятности, так сказать роковое стечение негативных факторов. Один из его «подопечных», моторист, переходя узенькую улицу с полным отсутствием транспорта, умудрился попасть под трактор «Беларусь», что буксировал какую-то тележку. То ли водила-вьетнамец был замаскированным диверсантом, то ли правду говорят, что некоторые люди не едят соленых огурцов, поскольку голова в банку не лезет, но факт остался фактом – произошло ДТП.
     Ничего страшного, так, джинсы порвал морячок, да бедро поцарапал и, сам по себе, этот факт не вызвал бы нареканий особых, но Сергеич не знал о происшествии, а уселся в каюте продолжать банкет с поляками, а старпом эти два события быстро суммировал и доложил капитану. Капитан – человек бывалый и к своему грамотному помощнику относился хорошо, но вызвал «третьего» к себе на лёгкую встряску.
     Нельзя иначе.
     Закон жанра.
     А Серёге так не хотелось прерывать беседу за «рюмкой чая», раздосадованный пришёл он «на ковёр» к шефу. Вместо того, чтобы выслушать, молча, покаяться и уйти без серьёзных последствий, чего то не сильно лояльное произнёс в ответ, вставил слово не ласковое. И тут ещё четвёртое, самое главное событие наслоилось – «помпа» случайно зашёл на огонёк. Первый помощник капитана – лицо важное, партийное око на судне. Делать особо нечего, но зарплата старпомовская. Надо, как ни крути, отрабатывать, вот и попал Сергеич к нему на передний фланг борьбы за чистоту рядов. Завертелось безжалостное колесо истории. Мастер бы и рад назад раскрутить, разве не понимает, что не стоит портить карьеру достойному судоводителю, всяко бывает по жизни, не суди, да не судим будешь. Но, всё пошло, как пошло. Закончилось строгим выговором с интересной формулировкой – за пьянство на берегу и нетактичное поведение на судне. Не самый страшный вариант в данном положении, но отодвигавший капитанские погоны для штурмана лет на несколько. И это ещё не было катастрофой. Осталось бы всё в папке капитанской, с сор из избы кто любит выметать, но негатив так и валил кучей. Уже через месяц и уже в Японии, умудрились намотать на винт капроновый конец, что самураи со своего буксира сбросили. Пришлось водолазов вызывать.
     Сотников тут был совершенно не причём, но случай аварийный, по приходу домой – куча проверяющих со всех инстанций, все бумаги рыли, все «дела» поднимали, и попался на глаза проверяющих тот злополучный приказ о его наказании. Очень он, видимо, понравился инспекторам, поплыла на самый вверх ксива, что для формальной цели состряпана была. Ведь и палка раз в сто лет стреляет.
     Как Сергеич тогда проклинал, что случаем с поляками разговор затеял!
     Как ни крути, а русскому от поляков одна головная боль, уж, сколько веков это тянется.
     Талон предупреждений цел остался, А вот с «визой» - правом ходить за кордон, он расстался, на целый год. И светило ему теперь прокладывать курс судна не в тёплые и солнечные страны капитала, а на наш суровый и героический север.
    
     Будущий капитан тяжело вздохнул, переложил чемодан из одной руки в другую и стал подниматься по трапу.
    
     Гл.2
    
     «Третий помощник на борту?» - Сергей приостановился возле вахтенного матроса.
     «Ага» - страж ворот с бело-красной замызганной повязкой на рукаве, даже не взглянул на него, продолжая разговор с молоденькой разбитной бабёнкой, видимо из судовой обслуги.
     «А Вы Петровича менять будете?» - женщина кокетливо стрельнула глазами.
     «Буду. Где его каюта?»
     «Пойдёмте, я покажу» - она бросила своего собеседника и начала подниматься по трапу.
     Сергей пошёл следом.
     «Вот все они бабы такие, чуть комсостав появится и не нужны им мы, простые ребята» - проворчал под нос рядовой палубной команды.
     «Это - здесь» - она указала на дверь – «А меня Валей зовут» - ещё раз улыбнулась и, оставив в коридоре запах дешёвых духов, упорхнула по коридору.
     Сергей постучал и вошёл в своё будущее жилище.
     «Опа! Никак замена мне! Ёкарный бабай! Думал, никогда отсюда не слиняю! Проходи, пожалуйста. Присаживайся» - высокий худощавый, лет около тридцати мужчина приветливо протягивал обе руки – « Володя меня звать. Бросай шмутки, пойдём мастеру доложимся, акт передачи я уже отпечатал, твоя вахта завтра. Ты не представляешь, как я рад тебя видеть, дорогой!»
     Вернувшись от капитана, за час передали имущество, что было у «третьего» в подотчёте, кассу судовую, документы, прошлись по судну, осмотрели штурманскую и ходовой мостик, присели на дорожку. Петрович извлёк бутылку водки, колбасу, разлили и выпили.
     «Долго ты здесь проработал?»
     «Год! Блин, я ведь бывший второй помощник, на «банановозе» ходил, на «Марине Расковой». Привезли ананасы, апельсины во Владик, а при выгрузке, слишком много растащили грузчики, вот меня сюда на год с понижением в должности и пнули. А ты как сюда влетел?»
     « Да, вообще ерунда полная, у меня в Хайфоне моторист из моей группы под трактор умудрился влезть. Он, сучонок, похромал три дня и всё, а меня сюда на год»
     «Ты, Сергеич, главное не задержись тут. Гиблое место. Я здесь даже не нюхал водку, это для прощания держал» - он кивнул на бутылку – « Тут пропасть, как пару пальцев… Ты поработай через силу, но вырвись отсюда. Вон здешний «второй» здесь вечный, ему ни «чифом» не стать, не отсюда уйти. Пропадёт мужик, сам того не понимая. Но, ты не раскисай. Жить везде можно, главное - вовремя отсюда уйди. Ладно, мне пора, пока ещё светло надо до автовокзала добраться. Такси цапануть и домой, во Владик. Надоела приходить в Находку, одно слово – грязь да водка»
     Петрович взял свой объёмный чемодан, пожал руку и исчез за дверями каюты.
     «Вот и приплыл» - Сергей сплюнул и прилёг на диван. Каюта просторная, расположена высоко, на третьей палубе от главной, большой прямоугольный иллюминатор, почти как окно дома. Умывальник, несколько шкафов-рундуков, кровать за плотными занавесками, стол, под ним сейф притаился, на диване - печатная машинка – обычное её место хранения, чтобы не слетела при качке. Он ещё раз вздохнул, плеснул немного водки в длинный фужер, выпил, закусил, перекинул через плечо полотенце и пошёл в душ.
    
     Гл.3
    
     Получили от «властей» добро на отход, два буксира под стальным бортом, мужики концы с «пушек» береговых скинули, завертелись оба шпиля, выбирая якорь цепь и швартовые.
     « Якорь вышел из воды, якорь чист, якорь в клюзе» - передал последовательно «третий» на мостик.
     Коренастые буксиры-кантователи напряглись, вытащили судно на средину бухту, развернули носом на выход, отдали буксиры, гуднули на прощание. Обычная процедура, привычная и всегда немного тревожная. Поднимая бурун под кормой, заработала главная машина в свои десятки тысяч лошадок, вибрация прошла по мощному корпусу, неторопливо двинулась вперёд стальная громадина.
     Сергеич пригладил свою бородку, поправил фуражку: «Боцман, швартовую команду можно отпустить»
     «Добро»
     Пятеро моряков спустились с бака на главную палубу и, не спеша направились в надстройку.
     «Пижон новый «третий», ты глянь, при параде на швартовку выходит, бородку смотри какую модную имеет, прямо франт из кино, будет теперь бабцам нашим голову дурить» - шмыгнув носом, ухмыльнулся небольшой, лет восемнадцати морячок, обращаясь к товарищу, что брёл рядом.
     «Сразу видать из загранки его сюда опустили, видать чего-то натворил там, как Петрович. Сюда, сынок, зря не присылают. Походит с годик и опять упорхнёт в тёплые страны. А ты, пенёк, будешь здесь до пенсии»
     «Сам ты пенёк! И чего это до пенсии? Скоро визу получу и видал я этот броненосец»
     «Вот говорю, Витёк, что пенёк ты, значить и есть пенёк. Ты же из детдома, сирота и никто тебя за бугор не пустит, пока не женишься и детей не заведешь. Ясно?»
     «Это мы ещё поглядим!»
     «Ну, гляди, гляди. Ты лучше вон на Галке женись, дети у неё уже есть, усыновишь и мотай в загнивающие страны, а пока будешь там шмутьё ей скупать, она тебе ещё детишек настругает со слесарем».
     «С каким слесарем?»
     «А шут его знает, с каким, какой подвернётся. Или с токарем. Но, самое страшное, если с сантехником»
     «Почему»
     «Так они канализацию ремонтируют постоянно, ну, как наш четвёртый механик, и у них даже дети вонючие получаются»
     «Подкалываешь?»
     «Не, учу жизни» - Толян улыбнулся – « Ты учись, пока я жив»
     Тяжёлая стальная дверь закрылась за последним матросом, на баке остались только боцман и Сергей.
     «Вы к нам надолго сюда? – «дракон» посмотрел на помощника.
     « Думаю на год. Надеюсь не дольше»
     «Понятно, Владимир Петрович здесь тоже срок отбывал, хороший был мужик, мы с ним общий язык находили» - боцман вопросительно посмотрел на «третьего».
     «Ну, и со мной найдёте, если на одном языке говорить будем»
     «Как величать Вас?»
     «Сергей Сергеевич»
     «А меня Виталий Викторович»
     «Понятно, Викторыч, думаю, что мы сработаемся»
     «Дай Бог, Сергеич»
     Слева, с высокого скалистого мыса чего-то подмигивал световой морзянкой пост НИС. Машина добавила обороты.
     «Давай, боцман, ставь якоря на все стопора, я пошёл на мостик, моя вахта сейчас».
     Гл.4
    
     Капитан мельком взглянул на вошедшего помощника: «Сергей Сергеевич, «четвёртый» всё записал, потом не забудьте в чистовой журнал перенести, вот здесь дадите полный ход» - он ткнул карандашом в карту – «Надеюсь, мне не придётся с Вами вахту стоять, Вы, как я понимаю, не первый раз на мостике?».
     «Да уж, так. Вы разве не смотрели моё личное дело?» - ответил Сергей, глядя мимо капитана.
     «Нет, не смотрел. Мне это без надобности. Я всяких здесь видел. Главное – работа. Будет хорошая работа – расстанемся через год. Вы ведь не слишком горите тут остаться?»
     «Дмитрий Аркадьевич, а Вы как думаете?» - третий натянуто улыбнулся.
     «Я как думаю, никто не знает. Ладно, работайте, а труд сделает из Вас настоящего строителя коммунизма» - он чуть улыбнулся и, Сергею показалось, что слегка подмигнул.
     Через несколько минут после капитана с мостика ушёл старпом – коренастый, вальяжный, с непроницаемым лицом, лет сорока пяти. Остался один четвёртый помощник и два матроса. Один моряк на крыле, второй на руле.
     «Ну, чего, бросай свою писанину и можешь идти отдыхать» - Сергей повернулся к «четвёртому».
     «Может, какие вопросы?»
     «У матросов нет вопросов. Свободен»
     Взял несколько пеленгов, поставил точку: «На руле, вправо не ходить»
     Матрос кивнул головой.
     «Моряк, не понял, где ответ?»
     «Есть, вправо не ходить!»
     «Вот так, голуба, бодро и чётко, как в школе учили»
     Второй матрос, что маялся от скуки на крыле – хихикнул.
     Сергеич повернулся к нему: «Вперёд смотреть внимательно и докладывать обо всём, а не комедию разыгрывать. Ясно?»
     «Ясно»
     «Не ясно, а так точно, сынок!»
     Сверился с картой и перевёл телеграф на полный ход.
     «Лево на борт, курс……»
     Ещё через двадцать минут включил авторулевого и отпустил второго моряка к боцману.
     Прошёлся по огромному мостику. А ничего рабочее место. От борта до борта. Крыльев – открытых площадок с левого и правого борта, что обычно есть на всех судах здесь не было, вернее они были под общей с мостиком обшивкой, как на ледоколах. Чтобы тепло и уютно чувствовать себя в северных широтах.
     Повернулся к вахтенному моряку: «Это правда, что у вас тут крысы не живут?»
     «Врут это, живут суки, они везде живут»
     «Ну, это хорошо, раз крысы живут, значит и человек от ваших электромагнитных полей не загнётся. Как зовут?»
     « Степан. Степан Корнилов»
     «Фамилия смотри, какая боевая. Не родственник генерала Корнилова? Меня - Сергей Сергеевич, можно Сергеич»
     Не дожидаясь ответа, уткнулся в тубус локатора, покрутил ручку измерения расстояний и пошёл в штурманскую.
     Справа, из-за дымки, пытались прорваться тусклые лучики полуденного солнца, до конца вахты оставалось совсем немного. Судно начинало мерно покачивать на шедшей с моря зыби, потрескивали репитера гирокомпаса, описывал свои бесконечные круги луч радара, авторулевой уверенно держал курс на север, на бухту Нагаево, в солнечный Магадан. За стеклами иллюминаторов свистел мокрый и холодный ветер, средина ноября, скоро зима, а на мостике было тепло и уютно.
    
     Гл.5
    
     Мерно гудел внизу главный двигатель, вырабатывая электроэнергию для мощных моторов, что крутили два огромных стальных винта, месившие сейчас воды Японского моря. Раскачиваясь на встречной плавной волне, судно уверенно двигалось к проливу Лаперуза. Стрелка часов указала полдень. Сергей сдал вахту второму помощнику, потерявшему возраст невзрачному мужичку с крестьянской физиономией. От него попахивало «свежаком», и Семёна Трофимовича, пёрло на беседу. «Третий» односложно и без особой охоты ответил на несколько его вопросов и быстро ушёл с мостика.
     «Гордый, пренебрегает, ничего обломается франт заморский» - то ли сам себе, то ли вахтенному матросу пробурчал Трофимович, зашёл в штурманскую, посмотрел на карту и вернулся на мостик.
     Петренко Семён Трофимович уже пятнадцать лет, как окончил среднее училище на западе страны и по распределению попал в Дальневосточное пароходство. Не слишком удачно сложилась его морская карьера. Визы он не имел, а потому попал на судно, смотрящее носом на север. Согласно образованию, начал с четвёртого помощника и, в те годы, ещё мог со своим дипломом дорасти до старпома, но долго, в силу любви к алкоголю, переходил с одной карьерной ступеньки на другую. Вялым был его «степ ту степ». А потом неожиданно вышел приказ по Министерству Морского флота, что судоводителей, не имеющих высшего образования не ставить на должности больше второго помощника. Идти учиться заочно было лениво, и Семён Трофимович окончательно сломался. Детская мечта погулять по пригороду родного Херсона со значком капитана дальнего плавания умерла. Никогда не удивить ему соседей по грязному деревянному бараку, где прошло его детство, своим заморским видом. Трофимыч навсегда вычеркнул из своей памяти босоногое прошлое, и просто поплыл по течению, разменивая один день за другим. Месяц за месяцем, год за годом.
     Он тоскливо посмотрел в лобовой иллюминатор на мерно поднимающийся и опускающийся бак судна, проверил взглядом крепление грузовых стрел и тяжеловеса, скользнул по крышкам грузовых трюмов, на которых начали оседать мелкие брызги катившего навстречу шторма, уткнулся лбом в холодное стекло и задумался.
     На кой чёрт уехал он с милого сердцу юга страны? Какого беса понесло его в этот далёкий край, где летом сыро и туманно, а зимой злой морозный ветер бросает в лицо вместо снега, пригоршни песка и мелких камешков?
     Через несколько месяцев после начала трудовой деятельности, он, ещё совсем молодой, девятнадцатилетний четвёртый помощник, после первого рейса пошёл в кабак, а утром проснулся в постели, рядом с толстой тридцатилетней тёткой, у которой, как потом выяснилось, было двое детей. И как выяснилось ещё позже, которая уже трижды побывала замужем. «Размагничивание» молодого моряка затянулось до конца отгулов, а полупьяный отдых закончился регистрацией брака. Так, в свои неполные двадцать он стал мужем и отцом сразу двух детей. Процесс усыновления пятиклассниц, странной беременности жены, к которой Трофимыч вряд ли имел отношение, и развода не заняли больше полутора лет. Он опять был практически свободен, если не считать пятидесяти процентов зарплаты, что методично высчитывались из его финансового довольствия в фонд оставленной подруги жизни.
     Последняя стоянка в порту Находка прошла для него по обычному сценарию – он, как проклятый, полторы недели занимался затариванием судна генеральным грузом, не спал ночей, сорвал голос, собачась с хамовитыми грузчиками, уличал вороватых тальманш, кувыркался по трюмам, проверяя соответствие каргоплана фактически уложенным ящикам, замерял метацентрическую высоту, сверял коносаменты, лично проверял прочность крепления палубного груза, который, к слову, отправлялся «на риск и страх отправителя», а перед отходом, как всегда надрался. Когда всё уже было готово к отходу, он глыкнул порядочную дозу и улёгся спать одетым на кожаном диване в своей каюте. И всё бы ничего, но Трофимыч, по давней традиции, ложился спать, подстелив под себя все свои документы на груз. И, уже по давней традиции, старпом, своими мощными руками, без напряжения, перекидывал маловесное тело «второго» с дивана на кровать, собирал и укладывал документы, четвёртый помощник «брал добро у властей» и судно уходило в очередной рейс. И опять, по местной традиции, на корме судна, вместо «второго», швартовой командой управлял плотник, а утром следующего дня в кают-компании, куда не заходит рядовой состав, появлялся приказ об очередном выговоре Трофимычу и лишению его очередной премии за его очередной ударный труд.
     Всё, как всегда.
     Почему его не списывали с судна? А кто ещё так страстно будет трудиться на его месте? Малые шалости бескорыстного труженика каботажа.
     Петренко потёр свой широкий нос, зашёл в штурманскую, огляделся, достал из внутреннего кармана маленькую плоскую фляжку из нержавейки, открутил крышку и с удовольствие сделал несколько глотков.
    
     Гл.6.
    
     В кают-компании было пусто, все уже пообедали, только он, да ещё менявшийся вместе с ним четвёртый механик, не приняли свои обеденные калории. Сергей сел на своё место, нажал кнопочку под столешницей, в проёме двери в буфет появилась милое и немного испуганное круглое девичье личико.
     «Сейчас принесу» - произнесли пухлые губки и мордашка скрылась за переборкой.
     «Ничего мамзелька» - отметил «третий».
     Очень скоро она появилась вновь и поставила на стол тарелку классного борща. Сергей довольно внимательно осмотрел её, однозначно ничего девочка, а она чего-то пробормотала и, опустив свои серые большущие глаза, скрылась в буфете.
     Появился четвёртый механик, поздоровался, сел напротив, перекинулись парой фраз. Разговор особо не клеился, да и не было настроение у Сергея вести беседы. Закончив обед, заглянул в буфет: «Спасибо, кормилица! Как звать такую красоту?»
     «Лена»
     «Прекрасное имя, всегда хотел, чтобы мою жену так величали»
     «А её как звать?»
     «Кого? Жену? Авдотья Никаноровна моя жена»
     «Шутите? Наверное, не женаты»
     «Это почему? Так плохо выгляжу?»
     «Да нет, скорей наоборот»
     «Заходи в гости, побеседуем о моей семейной жизни»
     Она только взглянула на него и отвела глаза.
     Сергеич поднялся к себе в каюту и прилёг на диван. Ну, вот, отстоял первую вахту на новом пароходе, сколько их уже осталось в прошлом, а сколько ещё предстояло в будущем. Вот так четыре часа через восемь, неделями, месяцами, годами. Открыл задвижку стола, достал толстую тетрадь, в которой он уже раз двадцать начинал вести дневник, чиркнул пару строк и бросил назад. Бросил на пару месяцев, до того момента, пока опять не решит записывать важные моменты своей жизни. Чутка посидел, глядя в пластик переборки, завалился на диван и быстро уснул.
    
     Гл.7
    
     Охотское море встретило ленивой волной и мелкой шугой. Отмеряя по пятнадцать миль в час, судно упорно стремилось на север. Где-то слева, за дымкой находился Сахалин, локатор ещё с трудом цеплял его, но к концу вахты уже на экране пропал последний берег и белый луч радара беспомощно описывал круги, не находя никакой цели. Дальше, если солнышко и звёзды будут по-прежнему прятаться за тучами, то определяться придётся по изотермам, как шутили часто судоводители. Или по трём «п» - пол, переборка, потолок.
     Третий включил радиопеленгатор и очень быстро поймал радиомаяк системы ВРМ-5, с трудом нашёл карту секторов, которой, судя по её девственному состоянию, похоже, никто не пользовался и минут через пять-десять изобразил на карте обсервацию – место судна. Полюбовавшись делами рук своих, вышел из штурманской на мостик, чего – то промурлыкал себе под нос и, в хорошем настроении, стал смотреть вперёд. Он до безобразия любил свою работу, море, возможность перемещаться по планете без жертв в виде удобств и комфорта. Чёрт побери, но где ещё можно путешествовать вместе с квартирой, которую тебе ежедневно убирают, привычными вещами, обедами, душем и, если чутка подфартит, то и сердечной зазнобой. И при этом управлять махиной в десятки тысяч тонн, управлять, проводя линию на карте, управлять, переводя стрелку авторулевого. Легко, непринуждённо, ощущая на себе чистоту одежды и уют судна, управлять только мановением карандаша и движением пальца. Хотя….. хотя, сколько для этого должен знать судоводитель! Господи! Только ты это знаешь!
     Открылась и закрылась дверь в штурманской, Сотников заглянул туда, капитан склонился над картой, повернулся к нему: «Это что за обсервация?»
     «Так по секторным радиомаякам, Крильон, Анива»
     «Хм. И можно верить?»
     «А почему нет?»
     Капитан поставил жирный знак вопроса возле его точки: «Перенесите счисление согласно последним определениям, а эту точку оставьте для информации, ну, не зря ведь точки-тире считали»
     Большего унижения представить было трудно, под сомнение поставлен его профессионализм. Если бы на голову штурмана вылили горшок с дерьмом, то это было бы легче перенести.
     «Херня каботажная» - подумал Сергей, но, молча, перенёс счисление.
     Через несколько минут появился «второй», трезвый и мрачный, принял вахту. Сотников заполнил журнал и ушёл в каюту, посидел минут двадцать, чтобы четвёртый механик успел закончить обед и пошёл в кают-компанию.
     «Как жизнь, Ленуся?»
     «Да нормально. А чего Вы так задержались?»
     «Да хотел, чтобы все ушли, с тобой за жизнь побеседовать»
     Буфетчица густо покраснела и начала подавать обед.
     «Ты, как закончишь, заходи в гости, посидим, поговорим, мне надо в финансовых документах кое-что уточнить, там какие-то вопросы были к тебе. Буду ждать».
     Вернувшись в каюту, достал из рундука бутылку белого вина, коробку шоколадных конфет, виноград. В дверь постучали, он открыл, Ленка нерешительно переступила порог.
     «Присаживайся, я тут ещё раз бумаги посмотрел, всё нормально, напутал, видать, по-стариковски. Ты уж извини, вот давай я заглажу свою вину. По маленькой винца пропустим?»
     Не дожидаясь ответа, налил в оставшиеся от прежнего помощника фужеры, протянул один ей.
     «Мне ведь ещё работать»
     «Так и мне в двадцать ноль-ноль на вахту. Мы малость совсем. По трошки, ну, поехали. Вот и умница, виноградик бери, конфетку, что желаешь».
     Через полчасика бутылка опустела, Лена раскраснелась и весело рассказывала про свою жизнь в маленьком провинциальном городке где-то на Урале, откуда приехала работать на море.
     Разговор прыгал с темы на тему: «А Вы совсем не такой суровый, как с первого взгляда кажитесь, я Вас боялась поначалу»
     «Не надо меня бояться, я добрый, но слушаться надо и всё будет хорошо» - он повернул ключ в замке двери, щёлкнул металлический язычок – «А у тебя здесь есть друг сердечный?»
     «Нет»
     «Такая красавица и без кавалера?»
     «Я девушка серьёзная»
     «Это хорошо, я очень уважаю серьёзных» - Сотников положил ей руку на плечо, притянул слегка к себе, чуть повернул голову, поцеловал в губы, а второй рукой стал расстегивать пуговки на её беленькой лёгкой кофточке. Ленка упёрлась рукой ему в грудь, вяло отталкивая.
     Минут через двадцать они, лёжа на его кровати, продолжили разговор.
     «Ты просто прелесть, зайка. Тебе хорошо было?»
     Она кивнула и, проведя рукой по его губам, счастливо улыбнулась: «Мне идти надо, ужин скоро, уже четвёртый час, я вечером, после вашей вахты приду. Ладно?»
     «Буду сильно ждать! Только давай, когда мы вдвоём, на «ты» говорить. Теперь прямо не дождусь, когда эти сутки закончатся»
     «Я тоже буду по Вам, ой, по тебе, сильно скучать. Я побежала?»
     «Давай, милая, не задерживайся долго»
    
     Гл.8
    
     Льды сплошным полем окружали судно, лишь кое - где виднелись чёрные пятна чистой воды. Быстро стемнело. На передней грузовой мачте включили мощный прожектор.
     «Ну, вот так, «третий», телеграф дёргать только в аварийной ситуации, здесь, конечно, не теплоход, реверс на сам дизель не идёт, но и электромоторы без нужды тревожить не стоит. Вправо, влево, старайся большие льдины не долбить, корпус не вашим тропическим дохлякам чета, но, всё одно, без особой надобности бить его не стоит. А вообще килевой пояс и шерстречный почти сорок миллиметров, фортпик усиленный, пробоину только с огромного желания получить можно. Всё понятно? Автопрокладчика, к сожаленью, нет, так уж придётся все манёвры записывать, а потом на карту переносить общим генеральным курсом. Понятно?»
     «Всё ясно»
     «Хорошо, если будут проблемы – звоните, я за это не наказываю, я за аварии спрашиваю строго»
     Полная темень, только яркий луч прожектора выдёргивает из темноты белые льды, а по бокам, куда не достаёт его свет, кажется тёмная вода. Пять градусов влево. Десять вправо. Мощные удары ломающегося льда, корпус сотрясается, как при езде по плохой дороге. Записывать все эти повороты нудно и утомительно. Сотников, каким-то неведомым чувством приноровился почти машинально интерполировать их в уме.
     «Чёрт, возьми, так и приросту к этим походам во льдах»
     Включил радиопеленгатор, определился по любимому ВРМ-5, в этих водах больше нет никаких технических средств дальней навигации, да и находились они не в секторе самого устойчивого приёма.
     «Вот ведь есть тут что-нибудь у вояк, почему для нас не откроют эти возможности?» - бурчал себе под нос «третий - «Да, даже во Вьетнаме было проще»
     Вахта пролетела быстро, полночь, «второй» пришёл на смену, ему до четырёх утра рулить, а потом старпом, до восьми, а следом опять «третьему» до двенадцати. Так и крутится эта бесконечная карусель.
     «Ты опять свои каракульки тут нарисовал по эти маякам? Мастер им не верит».
     «Это его дело, как и твоё, я свои точки поставил, а дальше тебе думать, можешь игнорировать, а можешь поверить»
     «Зачем игнорировать, если что с тебя за эти определения спросят, а я лучше по счислению буду определяться, хлопот меньше»
     «Спокойной вахты, ревизор»
     «Спокойной ночи, Сергеич»
     Сотников спустился в каюту, прилёг на кровать. В дверь тихо постучали, она приоткрылась и в образовавшуюся щель просунулась милая русая головка: «Это я – Лена»
     «Заходи, заходи быстренько, дорогая, заждался уже тебя».
     Она присела на край кровати и стала быстро раздеваться.
    
     Гл.9
    
     К магаданскому берегу вышли на вахте старпома. Зацепились локатором, определились, оказалось - южней Нагаево на пятьдесят миль. Старпом поколдовал у карты, потом подозвал капитана: «Дмитрий Аркадьевич, а вот у «третьего» его точки практически тютелька в тютельку с реальным нашим местом. Молодец этот франт загранзаплыва. Зря его определения игнорировали. А?»
     «Ладно, вижу, я ему скажу сам об этом, с характером юнец, но работает грамотно, в прокладках ни одной помарки, жаль, но придётся через год отпустить, а может и раньше сделаю ему характеристику. Как думаешь, чиф?»
     «Пусть ещё себя покажет. А что там у него приключилось?»
     «Да, ерунда форменная, под колесо раздачи попал случайно, но, видно, не без помощи своего характера. Он такой же, как и ты, к себе в душу особо не пустит. Ладно, я пойду, вздремну немного, там ближе к Нагаево позвонишь, хотя если всё нормально будет, то сам заходи в бухту, место якорной стоянки запроси и становись. Сколько там температура воздуха?».
     «Минус пятнадцать»
     «Да, и это ещё ноябрь не закончился. И кто придумал сюда круглый год ходить? Как раньше было хорошо. Сейчас уже был бы последний рейс. Опять начнётся морока с ледокольной проводкой. При такой погоде и льдах, дай бог ещё рейс-два самостоятельно сделать» - он вздохнул и вышел с мостика.
     Старпом взял бинокль, долго смотрел на едва различимые в темноте берега с правого борта. Его морская судьба начиналась столь же радостно и безоблачно, как у Сотникова, но однажды они пришлю в Австралию. Удалов тогда, как Сергей сейчас, был третьим помощником.
     Пришло приглашение от русских эмигрантов, что жили здесь ещё с Богом проклятой революции. Приглашение на встречу от тех, что бежали из России. Кто в двадцатом, а кто позднее, в конце Второй Мировой, уже из Китая. Особой любви к покинутой родине они не питали, как впрочем и ненависти. Скорей ревность, похожую на отношение к предавшей, но любимой жене, у которой всё сложилось нормально. Сложный вопрос, сложных отношений. Время должно его вылечить, другого нет, тем паче, что наследники буйных времён к этому стремятся.
     Небольшая официальная часть, разговоры, концерт, а потом обычное застолье. Приехало их трое – старпом, стармех и Удалов. Тосты сменялись танцами. Уже прилично накачавшийся «третий» видел, как его старпом удалился из зала и пропал с местной дамочкой лет тридцати, внучкой какого – то казачьего есаула, что служил у атамана Дутова. Вместе с «дедом», как величают на флоте старшего механика, их отправили на машине домой, Поднялся по трапу, ввалился в каюту и уснул. Когда вернулся на судно старпом, он не знал, и никто его не спрашивал. Чудеса начались значительно позже, во Владивостоке, когда они пришли туда. На судне появились трое культурных ребят в гражданском, пригласили его в каюту первого помощника, показали корочки «комитетчиков» и задали простой вопрос – они возвращались на судно все вместе или нет.
     «Так, что Вы нам скажите, Анатолий Макарович?» - поигрывая крупным бицепсом под белой рубашкой и глядя в упор на Удалова, спросил сидящий напротив него офицер.
     Удалов сглотнул и произнёс: «Вместе вернулись»
     Офицер посмотрел на него, то ли с уважением, то ли с сожалением: «Подумайте, у Вас вся жизнь впереди, не ломайте её».
     «Вместе!»- уже твёрдо ответил третий помощник капитана.
     «Ну, смотри, орёл, тебе жить, но мы Вам, Анатолий Макарович, больше не верим» - он встал и, не пожав руки, вышел.
     Уже в дверях, когда двое его сослуживцев скрылись, повернул к нему свою крупную голову, чуть сузил глаза, слегка улыбнулся: «Благородно, смело, но глупо. Однако – молодец! Уважаю».
     Дверь закрылась, а вместе с дверью закрылась перед Удаловым и возможность бывать за границей Империи.
     Так, волей судьбы, он стал полярным асом, которому предстояло стать лучшим ледовым капитаном пароходства. Макарыч умрёт от сердечного приступа на мостике своего судна в очередном рейсе на Север.
    
     Гл.10.
    
     Боцман выключил контроллеры шпилей и, спросив разрешение, вслед за матросами ушёл с бака. Они стояли в Нагаево. Отсюда, по порядком разбитой бетонке, до Магадана несколько километров. Сотников поёжился от холодного морозного ветра, поправил на голове шапку, которую пришлось одеть вместо щёгольской фуражки, и продолжал стоять, опершись на релинг. На стояночную вахту должен был заступить «ревизор», приход побежал оформлять «четвёртый», дел не было, а его дежурство будет только через двое е суток. Красота! По трапу поднимались грузчики, гремели, сползая одна за другой крышки трюмов, открывая горловину твиндека, матросы суетились на лебёдках, зазвенел сигнализацией, подъезжая по рельсам пирса кран, через открытое стекло его кабины – женское личико в шапке-ушанке. Привычная картина прихода в порт. Когда раньше он уже бывал здесь? Давно, ещё курсантом, на первой своем морской практике. Позади осталась летняя сессия, пройден был самый тяжёлый курс обучения. Недаром кадеты называли начало обучения – два года над пропастью. Первый курс, он усмехнулся, вспоминая ту зиму в училище, когда ещё угловато топорщилась на них форма и над гюйсом, морским воротничком формы, торчали тоненькие шейки. Аж, защемило что-то в груди.
     Сотник чуть прикрыл глаза, задумался.
    
     " Рота! Подъём! Выходи строиться на утреннюю прогулку!" - до чего мерзкий голос у дневального.
     В кубрике - обычной комнате общежития, жуткий холод. Владивосток загибался без воды, и отопление было символическое.
     Пять кроватей. Забившиеся под невесомые шерстяные одеяла и шинели начинают копошиться тонкошеие курсантики- первогодки. На улице темень, в окна бьёт ветер, мороз под двадцать. Прогулка! Одеваться не надо, тропическая ХБ-ха вся на тебе. Ноги ныряют в пахнущие какой-то гадостью рабочие ботинки- говнодавы. "Сопливчик" на шее, шинель, шапка. На подоконнике графин с замёрзшей водой, между рамами, почти на всю высоту окна - опилки.
     Шмыгая носами, чертыхаясь и кашляя, публика выползает в длинный коридор. Перед шеренгой гарцует выбившийся в люди старшина. Ему надо выслуживаться - рядовым курсантом он не удержится в седле. Это его третий заход в училище. Первый окончился на вступительных экзаменах, во второй - дотянул до первой сессии и вот, сучонок, опять поступил и, как уже опытный сторожил, назначен командовать.
     Серёга подмигивает соседу: "Спасибо, Толян, что подсказал газеты под матрац подстелить, снизу не продувало".
     "То-то, а то спорил!" - Толян довольно улыбается, его узкие корейские глаза превращаются в щелочки.
     "Гарный хлопчик"- старшина привстал на носочках: "Быстрей! Внизу дежурный ахфицер! Рота! Направо, на выход!" - он один сейчас доволен жизнью. Сотни рабочих башмаков, хлюпая и растирая до крови ноги, гремят по лестничным пролётам.
     Медленнее, медленнее надо спускаться. Время прогулки ограниченно и лучше потратить его на лестнице. Жгучий морозный ветер сковывает тело, рота сбилась в кучу, идти нас теперь никто не заставит.
     " Старшина! Веди роту в общежитие!" - дежурный капитан третьего ранга трет свои замёрзшие уши.
     А как тепло в промёрзшем до основании коридоре!
     Теперь умываться.
     Вода храниться в пустых корпусах аккумуляторов от подводных лодок. Это такие высокие узкие чёрные эбонитовые ящики высотой с метр. Туда её носят с единственной ещё действующей колонки на улице, а вот туалет....
     Он, теоретически, закрыт. Воды нет. А в учебном корпусе он закрыт по факту.
     Опять построение, на завтрак. До столовой с полкилометра. Ветер и мороз сошли с ума.
     Снега нет. Мелкий щебень и песок бьёт в лицо. Шинель, похоже, сделана из ситца.
     Бочковой чай, чёрный хлеб, тридцать грамм масла, манная слипшаяся каша на воде. Нас кормят на один рубль и одну копейку в день. Всё моментально влетает через рот в желудок.
     На весь завтрак - десять минут.
     Одеваемся. Какому-то бедолаге не повезло - пропала его шинель. Ветер свищет и воет. Эгершельд! Голый горбатый мыс между бухтой Золотой Рог и заливом Петра Великого.
     Опять на своём родном пятом этаже. Конспекты, учебники, ручки с замёрзшей пастой. Теперь в учебный корпус - грызть науку. Первая пара - английский. Центровой предмет, его нам долбить все годы учёбы и сдавать на Госсах.
     Колян суетится с новой идеей: " А давайте сегодня англичанке ответим по-другому! Она нам - хау ду ю ду, а мы ей - ви а глед ту си ю. А что, складно и красиво! Она посмеется, и, смотришь, без двоек проскочим".
     Он стройный, смазливый парень, видать знает толк в женщинах. Мы репетируем. Звонок. стремительно влетает "англичанка", дежурный отдаёт рапорт, проходит к столу и в нашу сторону:" Хау ду ю ду", начинает привычно садиться и .... столбенеет, слыша наш экспромт.
     Шутка не прошла.
     Она сначала краснеет, а потом её лицо становится бледным, лишь красные пятна на скулах: " Что? Рады меня видеть? Ну, ладно, юмористы, посмотрим, что вы знаете!"
     Наверное, мы знали мало. Лучший из нас получил всего две двойки... Да, Николаю ещё долго изучать женщин.
     Вторая пара - наша мечта! История КПСС. Лекция. Аудитория этой кафедры сделана амфитеатром, а глубокие, глухие парты полукругом, идущие от стены к стене служат прекрасным гранд-отелем японского масштаба. Мы заваливаемся в эти парты-шкафы и сладко спим там, потому, что на первом курсе больше всего хочется есть и спать. Спать даже больше.
     Третья пара - высшая математика под названием математический анализ. Опять лекция. Надо просто писать и стараться не уснуть. Витёк попал на "крючок", препод делает ему замечание. На первой зимней сессии он сгорит на этом предмете, трижды пытаясь его сдать.
     " Иван Иваныч, я хочу быть курсантом!"- взмолится он, когда ему замаячит третий и последний неуд. Начальник кафедры ухмыльнётся: " А я хочу быть премьер-министром" и спокойно поставит ему роковую оценку, которая отправит Витю за борт его мечты о море.
     Опять общага, опять построение, обед. Ветер стих, мороз ослаб до двенадцати, солнышко на небе.
     Время самоподготовки. "Отморозки" забиваются под кровати спать, там их трудно найти, хитрые расползаются по пустым и холодным аудиториям, трудоголики долбят учебники в читальном зале. Каждый выбирает свой путь.
     Ужин. Свободное время, отбой.
     Штрафники ровняют паркетную палубу в коридоре, носят воду, чистят гальюн, стоят в нарядах. Едва подают признаки жизни батареи отопления, опять усиливается ветер и мороз, пытаются уснуть под своими казёнными, многих видевших, одеялах тонкошеие первокурсники. Шмыгают носами, кашляют, матерят погоду и старшин, урчат голодные желудки, гаснет свет, только дневальный у стеклянной двери охраняет тумбочку.
    
     Из двухсот, принятых на первый курс, после шести лет обучения только девяносто человек получат дипломы инженеров-судоводителей и отправятся работать в торговый флот СССР.
    
    
     От грохота упавшего на пирс поддона он вернулся в реальность, сунул руки в глубокие карманы казённой куртки и пошёл в настройку.
     Крановщица проводила его глазами: «Какой мальчик, эх, поиграть бы с ним!»
    
    
     Гл.11
    
     «Сергеич, я в город еду, Морской Протест подавать, мне люди нужны, свидетели. Как, за компанию, не против?» - в приоткрытую дверь просунулась голова «второго».
     Сотников чуть помедлил: «А чего, можно и съездить, тем более, никогда этим не занимался, вот ты станешь «чифом», а я на твоё место перейду, придётся эту липу варганить»
     «Я старпомом не стану, а ты отсюда упорхнёшь следующей осенью. Ладно, долго не собирайся, через пару минут автобус из «Трансфлота» подойдёт»
     Морской Протест – этакая бумага, которую обязательно подают на случай возможной порчи груза при перевозке, в ней указываются форс-мажорные обстоятельства, шторм, качка и прочие радости морских реалий, перекладывая на природу убытки за разбитый и подмоченный груз. Рутинная процедура в суде порта выгрузки. Обычная морская практика.
     «Хорошо всё же за бугор ходить, там этой ерундой стивидорные компании занимаются, ни тебе количества, ни тебе качества, Сами приняли, трюм опечатали, по приходу пломбы сняли и работают» - подумал Сергей, застёгивая куртку.
     Вполне сносный ПАЗик лихо бежал по ленте дороги, что петляла по узкой полосе земли между берегом бухты справа и невысокими серыми, без признаков растительности, сопками слева. Горки были совсем низкими, это тебе не Камчатка, где Сотников прожил шесть лет, до самого поступления в училище.
     Второй помощник балагурил с матросами, которых тоже взяли в суд, для свидетельства буйности морской стихии, а Сотников уткнулся в грязное окно автобуса, глядя куда-то вдаль, сквозь покрытую битым льдом бухту, сквозь унылые, серые горы, на другом её берегу, сквозь низенькие домишки, вдоль берега. Он с удовольствием рассматривал своё прошлое. Он всегда так делал, когда его не устраивало настоящее.
    
     Тогда, несколько лет назад, после четвёртого курса на плавпрактике, они шли домой во Владик из Северной Америки. Судно, огромный, новый, только что сооруженный на верфи в Югославии теплоход в двадцать пять тысяч тонн, шикарные отдельные каюты даже у рядовых моряков, скорость под двадцать узлов. Красота! А рейс – этакий треугольничек - Япония, Канада, США. Заход в родной порт не планировался, но лето заканчивалось, впереди опять гранит наук, и их должны были списать в Японии, а там «пассажиром» в родную альма-матер. И вдруг неожиданно курс в Петропавловск-Камчатский. Всякие были слухи, но официально – какие-то проблемы с главным двигателем. Прошли узкую горловину Авачинской бухты, справа остались известные с детства три рядом стоящие, как три сторожа на входе – скалы. «Три брата». Возможно, у этого названия была и своя легенда. В торговый порт или завод не пошли, а стали на якоре прямо в бухте. Странный какой-то ремонт. Работы по исправлению «недостатков судовой машины» начались на следующий день, когда рейдовый катер привёз на судно целую бригаду следователей и оперов.
     КГБ, водный отдел милиции и прокуратура. Не хватало только судьи с заседателями и того, кто приведёт в исполнение приговор. Экипаж пошёл кругом по допросам, почти все отметились у серьёзных дядек из государственных контор. Только их, четырёх курсантов-практикантов, никто не допрашивал и никуда не вызывал. По слухам, за них поручился сам мастер и его первый помощник, тот самый, «горячо всеми любимый» на всех судах «помпа» - партийное око КПСС. Разные люди были на этой должности, так, фифти фифти. С комиссаром – Семёнычем им повезло, нормальный, спокойный, вдумчивый мужик, бывший старпом, однажды, во время выгрузки случился несчастный случай, он упал в трюм, сломал позвоночник, но выжил, работать по специальности уже не мог, сильно хромал и ходил, завалившись на правую сторону. На берегу трудиться не захотел, закончил партшколу и теперь рулил воспитательной работой. Этакий поп-батюшка коммунистического разлива. Нормальный, к слову, «батюшка».
     «Слушай, Серёга, разузнал я, в чём загвозда и для чего заход сюда сделали» - однокашник Володька, что всегда и везде был в курсе всех событий, загадочно понизил голос – «Груз из трюма таскал кто-то, «депешу» стуканули на берег, вот теперь разбор полётов идёт»
     «А кто воровал и кто доложил?»
     «Ну, ты даёшь! Откуда мне знать? Я и так много сказал, тут в их команде следачка есть из прокуратуры, так её «второй» разговорил. Ты же знаешь, что ему никакая баба не откажет. Мы ведь с ним вахту тянем, вот он мне и шепнул».
     «Ремонт» продлился пару дней, трое моряков были сняты с рейса и отправились во Владивосток самолётом вместе с бригадой сыскарей. Уже значительно поздней Сергей узнал продолжение этой истории. Груз похищали из опломбированных трюмов исключительно просто, через вентиляционные колодцы, претензий к судну от стивидорной компании не было, поскольку воровством вовсю баловались и грузчики в Канаде и Штатах, а стивидоры легко списывали эти потери на «демедж» - поломки и естественную убыль. Прямых улик против троих моряков не было, и дело собирались против них закрыть. Но, фактически на последнем допросе, когда дверь на волю была уже открыта, один из них написал «чистосердечное», а уж дальше было делом техники. Суд раздал гостинцы в соответствии с сотрудничеством. Написавший признание первым получил шесть с половиной лет, а два остальных – семь и восемь.
    
     «Сергеич! Приехали» - рядом стоял второй помощник.
     «Да, хорошо, пошли оформлять твой «протест» - они вышли из автобуса в центре столицы Колымского края.
     Сотникову и в голову не могло прийти, что те, о ком он только что вспоминал, были практически рядом, по российским меркам, и в это время быстро поглощали свой обед в столовой-бараке одного из лагерей Колымы. Сегодня было ровно половина отбытого срока у написавшего признание, а до смерти от удара заточки бывшему моряку оставались сутки.
    
    
     Гл.12.
    
     Держа в левой руке объёмный, сильно потрёпанный портфель, исчез за дверями кабинета «ревизор». Пошёл выправлять индульгенцию, которая возможно и не понадобится никому и никогда в этот раз. Моряки расположились на узкой, потертой многими ожидавшими здесь своей участи людьми, скамейке. К Сотникову подсел плотник, уже состарившийся в море, седой, сутулый, с большими красными руками и сильно обветренным лицом: «Сергеич, а что там у вас наверху слышно про «Тикси»?»
     Слышно было не много, не принято было много говорить про неприятности, а отсутствие внятной информации порождало слухи и домыслы. Сергей вместе со вторым радистом слушал у него в рубке передачи англичан и штатовцев. То, что для радиооператора было просто бормотаньем, для него информация.
     Он внимательно посмотрел на этого спокойного и уверенного моряка: «Что случилось? Неужели не знаешь? Утонул «Тикси» вместе со всем экипажем, сорок четыре человека, милях в сорока от Окинавы. Перевернулся во время шторма»
     «Перевернулся? Это же такая махина, почти как наш «броненосец»!»
     «По общему тоннажу больше будет, чем наш, машина, правда слабей, ему ведь ледоколом не надо работать»
     «Так как же это?»
     «Всё очень просто, сыпучий груз, зерно везли из Австралии, во время шторма шифтинги не выдержали, ну, знаешь, наверное, переборки в трюмах ставят временные, чтобы сильного пересыпания груза не происходило. Чёрт их знает, почему они сломались. Теперь уж никто не узнает. Крен был статический до сорока градусов, плюс обычная качка. SOS они дали, старались до Японии дойти. По тревоге все сидели, в поясах. Не успели. Вроде, была возможность, чтобы узкоглазые их вертолётом сняли, да не сложилось. Видать капитан очень надеялся судно спасти и дойти, ведь сосем рядом было, ну ещё три часа, ну, с поправкой на шторм – четыре, оставалось до берега, до бухты-укрытия. А так, видимо, при очередном крене ещё груз сместился и - оверкиль. Большинство так и ушло вместе с судном, кто в такой шторм на палубе будет часами сидеть. Пятнадцать человек только в море подобрали, в спасательных жилетах. Все мёртвые. В основном штурманов и палубную команду. Сам знаешь, кто по работе должен наверху свежим воздухом дышать. Судно утонуло, а утопленников уже, наверное, во Владивосток привезли»
     «Да, горе сейчас во Владике. Вот, хоть и вредные маслопупы, а им, в такой ситуации, помирать вообще погано в ихнем погребе душном».
     «Это точно, механиком никогда бы не пошёл. Жара, грохот, грязь и, самое главное, какого чёрта они там видят. Весь мир обойдут, а кроме своей машины ничего не узреют. Скука!»
     «Не знаете, когда хоронить будут?»
     «Нет»
     « Говорят, Вас за контрабанду к нам сюда на воспитание направили. Или врут?»
     «Конечно, врут, я пытался революцию совершить в Таиланде, но не получилось, вот меня КГБ за провал операции сюда и сослало. Ещё в звании понизили с полковника до капитана».
     «На тренировку то бишь, на чукчанках мастерство отрабатывать?»
     «Точно! Они на тайцев сильно похожи, говорят, если на Чукотке отличишься, опять пойдёшь в Сиам»
     «Шутите? Это хорошо, у нас без юмора тяжело»
     «Без юмора, дорогой, везде тяжело, а с ним ещё тяжелей»
     Дверь открылась, выглянули голова и рука Петренко, голова подмигнула правым глазом, а рука замахала отчаянно: «Давайте, хлопцы, мигом сюда, будем протоколы и показания подписывать».
    
     Гл.13
    
     Лёгкая позёмка начинающейся зимы крутила по самой длинной в мире улице. По главному проспекту Магадана, что плавно переходил в Колымский тракт длинной в две тысячи вёрст. Сотников поднял воротник куртки, зябко передёрнул плечами: «Ну, что на пароход?»
     «Да ты чего? В ресторан пойдём, в «Магадан», тут недалеко, в самом конце Ленинской. Классный кабак. Надо обмыть удачную подачу протеста. Ты видал, как судья на тебя пялилась? Ни одного вопроса, всё, как по маслу прошло. Любят тебя бабы. Счастливый ты!» - второй махнул рукой в сторону, куда следовало идти.
     «Не, Сеня, я поехал домой, устал, спать хочу, да и завтра моя вахта. У тебя вон целая команда для культпохода сформирована. Извини» - Сергей повернулся и пошёл в сторону остановки такси.
     Семён Трофимович кисло улыбнулся и махнул поджидающим его морякам: «Вперёд, орлы!»
    
     Такси подкатило к проходной порта: «Здесь выйдете или до трапа?»
     «А через проходную пропустят?»
     «До проходной, по счётчику рубль, до трапа трояк»
     «Крутой бизнес! Ну, давай к трапу» - Сотников положил на «торпеду» зелённую бумажку.
     Вышел из машины и под взглядами нескольких человек, что подпирали фальшборт возле вахтенного матроса, поднялся на борт.
     «Старпом просил к нему, когда вернётесь» - доложил матросик.
     Сотников поднялся к «чифу», постучал.
     «Входите! А, Сергеич, садись. Сегодня во Владивостоке похоронили коллег наших с «Тикси», давай помянем их беспокойные души. Слышал, наверное?»
     «Так, краем уха»
     «Ладно, краем, второй радист мне сказал, что ты радио напрягал, вот только обиделся, что ты ему не перевёл»
     «А он разве не понимает?»
     «Откуда? У него шестимесячная «шмонька» за плечами, научился стучать точки-тире и всё» - старпом достал бутылку коньяка, лимон, плеснул понемногу в хрустальные, с вычурными узорами стаканы – «Пусть земля им будет пухом, а тем, кто в море остался – океан вечным домом»
     Посидели, «чиф» взял пачку сигарет. Протянул Сотникову, тот чуть отстранился: «Спасибо. Не курю»
     «О как? Кто не курит и не пьёт, тот здоровенький помрёт»
     «Курить не курю, а рюмочку хряпну»
     «Ну, что ж давай ещё по одной. «Второй» с ребятами остались «протест» обмывать?»
     «Не знаю я»
     «Ну, да, конечно. Я, зато, знаю – каждый приход такое. Хороший он мужик, только слаб на водку. Ты молодец, что не увлекаешься. Дай Бог, тебе здесь не задержаться. Давай, повторим»
     Через полчаса «третий» ушёл к себе, а старпом вылил остатки коньяка в стакан и залпом выпил. Полтора часа назад он разговаривал по телефону со своим однокашником, Виктором Вячеславовичем Шустовым, который был на похоронах моряков во Владивостоке. Жутко неприятный рассказ потряс его закалённую невзгодами душу. Он с сожаленьем посмотрел на пустую бутылку, накинул куртку и пошёл побродить по порту. Мелкие, колючие снежинки вонзались в лицо и расползались мокрыми пятнышками, Методично работали портовые краны, чего-то, во всё горло, кричал бригадир грузчиков, юркие погрузчики подхватывали поддоны с уложенными на них ящиками и катили их в раскрытые ворота складов, другие сразу загружали в объёмные кузова прилично походивших по зимнику ЗИЛов. Порт торопился принять весь этот груз. Назад предстояло забрать металлолом, всё, что осталось от той техники, которую безжалостно пережевал бесконечный Север. Перемолол, переморозил и, празднуя победу, вернул назад людям. Вот оно ваше могущество, вот они дела рук ваших и полёт мысли. Я всё размолочу. Всё превращу в пыль. Я сильней вас! А слабые люди с упорством муравьёв все везут и везут сюда свои железные игрушки, едут и едут сюда сами, строят дома и дороги, добывают из недр жёлтый металл, ловят рыбу, строят заводы и развлекаются в ресторанах и оперетте. Рожают таких же слабых и маленьких человечков, которые растут и мужают здесь и не хотят уезжать из этого сурового края. Север давно привык к борьбе с этими смешными существами и давно не сердится на них. Постепенно начиная их любить и уважать. Он не хочет уступить им, но уже не так безжалостно сражается с ними. Он начинает привыкать к людям и начинает спокойно принимать их в своих владениях. Север понял, что эти смешные и маленькие , но упорные и смелые существа пришли сюда навсегда и ему, великому и могучему, придётся смириться с этим.
     Старпом прошёл до проходной, закурил, ещё немного постоял и пошёл назад в свой кочевой дом, в свою каюту.
    
     Гл.14
    
     Владивосток провожал в последний путь моряков теплохода «Тикси», тех пятнадцать человек, что не смогло поглотить море. Оно вернуло их родным, но вернуло мёртвыми. Официально траурная церемония была назначена на одиннадцать дня, но уже к половине одиннадцатого её закончили и начали выносить гробы, большая часть из которых была закрыта, из Дома Культуры пароходства, быстро загрузили их в ожидавшие автобусов, приспособленные под катафалки и процессия поёхала на Морское кладбище. На подходах - плотные наряды милиции, в зал пустили только родственников, пытавшихся ехать вслед на процессией, остановило ГАИ. На кладбище второй заслон милиции, что просто не пускал туда людей, пришедших проститься с моряками.
     «Что творят, сволочи! Вот не зря говорят, что пароходское начальство утопило людей»
     «Как этого утопило?»
     «Да очень просто, капитану «SOS» не позволили дать. Японцы могли экипаж вертолётами снять, так не разрешили, заставили идти до порта, спасать судно и груз, вот и «спасли» сорок четыре души»
     «Охотно верю, не зря эти твари теперь из похорон комедию устроили, не дают проститься по-людски»
     «А Вы знаете, что эти сволочи, ёщё придумали, их начальнички лично обходили все суда в порту и под страхом увольнения запретили гудки давать во время похорон»
     «Чувствуют, уроды, что виноваты, вот и прячут концы в воду»
     В это время над бухтой Золотой Рог разнёся мощный гудок одного из сухогрузов .
     «Вот видите, а Вы говорили, что запретили, сейчас остальные загудят»
     Но этот голос оставался единственным, остальные суда безмолвствовали.
    
     Капитан быстро, почти бегом поднялся на мостик, старший помощник, коренастый сорокалетний мужчина при полном морском параде, левой рукой держал в открытом состоянии рычаг, подавая бесконечный протяжный гудок, а правую приложил к фуражке, отдавая честь.
     « Сан Саныч, ты чего творишь? Да нас теперь с говном съедят!»
     « Алексей Петрович, проводим ребят, как положено. Моряки мы или суки продажные» - по его крупному, суровому лицу текли слёзы.
     Капитан подошёл и стал рядом со старпомом.
     И тут, дыхнув паром, загудел ещё один пароход, потом ещё, ещё, мрачный рёв перекинулся на другую сторону бухты, в рыбный порт, загудели даже буксиры и катера портофлота, молчали только военные корабли, что стояли напротив штаба Тихоокеанского Флота.
    
     «Вот так! Молодцы! А то эти шкуры сухопутные приказы отдают! Всех не уволят, иначе пусть сами в море идут».
     «Куда им идти, кишка тонкая!»
    
     Государство с удовольствием, собственными руками копало пропасть между собой и простым народом.
     В течение нескольких лет пароходство и краевая власть так и не смогли найти средств на памятник погибшим.
     Это сделали моряки Владивостока, на свои деньги.
    
     Гл.15
    
     Сотников закрыл за собой дверь каюты, присел на диван. Рассказ старпома, о том, как прошли похороны погибших на «Тикси» его потряс. Как же так? Его всегда учили, что никто не забыт и ничто не забыто, что Родина помнит тех, кто погиб за неё. Он всегда старался меньше верить слухам, всегда отметал сомнения, когда слышал, что семьи погибших во Вьетнаме моряков живут не слишком хорошо. Он не хотел в это верить. Ему очень хотелось думать, что его Родина действительно мать, а не мачеха. Там, во Вьетнаме, могло повезти не ему, а кому-то другому, а его могли привезли в родной порт в морозильнике для мяса, как тех, других, которым не повезло, как ему. Как тех, что стали постоянно возвращаться из чужой и далёкой страны под страшным названием груз-200.
     Вот и его бывшее судно опять пошло туда, попали они в этот проклятущий «Вьетфрахт». Как они там? Опять жара, комары, тропические ливни, бомбёжки, противная рисовая водка, а вокруг эти маленькие, худые человечки в смешных тростниковых шляпах с тонкими голосами, что чего-то постоянно говорят на своём птичьем языке. Сотников ещё не знал страшной судьбы его бывшего судна. Страшной судьбы молодого помощника, которому он сдал дела.
     Сергей достал из тумбы письменного стола бутылку водки, что приготовил на отходную с «броненосца», открыл, налил почти полный стакан и выпил. Алкоголь холодной водой провалилась в организм, хмель не брал.
     В списке погибших на «Тикси», что Сергей прочитал у старпома, был Сергей Скородумов, его тёска и однокашник. Меньше года назад они вместе сидели на лавочке у здания отдела кадров, совсем, только, что выпеченные штурмана, ещё месяц назад сдававшие «госы». Сотников решил сходить позвонить случайной знакомой, а когда вернулся, то Скородумова уже не было.
     «Прогулял ты свой хороший пароход» - весело подмигнув, сказал уже не молодой мужчина, что тоже ожидал в резерве свой корвет – «Инспектор выходил, хотел тебя на «Тикси» направить, но ждать не стал, кореша твоего пошёл оформлять»
     «Вот твою-раствою! Такой пароход профукал! Пусть не очень новый, но работает в трампе, почти каждый рейс в новое место! Нет, вот непруха, вечно это невезение по жизни».
     Чёрти что! Ведь это его сегодня могли закопать в осеннюю землю на морском кладбище во Владивостоке. Сотников налил ещё полстакана, выпил не морщась, голова была совершенно чистой. Бутылка закончилась, а он всё сидел, тупо глядя, не мигая в переборку каюты. Кто его знает в этой жизни, где найдёшь, а где потеряешь. Если бы тогда ему не взбрендило позвонить этой милой восемнадцатилетней девчонке, с которой он разговорился, гуляя по «рублёвой» стороне Ленинского проспекта, то это был бы конец. Всё? Уже ничего и никогда бы не было. Только пустота. А может, там нет и пустоты? Потому что пустота – это тоже что-то, но там только ничто…….
     Он вдруг вспомнил свой первый поход за границу.
     Это было после третьего курса. Они делали тогда рейс в Канаду за зерном. Порт Ванкувер. Многое было для него в диковинку, но первое - это штук пятнадцать красивых машин у трапа их судна, когда утром он заступил на вахту. Они разительно отличались от «Волг» и «Москвичей» на его родине. Видимо какая-то комиссия приехала, первое, что пришло ему на ум. Но чужих на судне, кроме грузчиков, что через огромные рукава, засыпали в трюм зерно, не было. В конце рабочего дня, в семнадцать часов, грузчики вышли из трюмов, семи в машины и уехали по домам. Серёга почесал затылок. Да-с. Последним уходил фельдшер, который дежурил на каждом судне, при каждой бригаде докеров. От взаимного нечего делать и для практики в английском Сотников вёл с ним долгие беседы. Охрана трапа проходила быстрей, а словарный запас и умение говорить и понимать чужую речь быстро росли. И ещё он многое узнал из этих житейских разговоров.
     Погрузка тогда неожиданно затянулась, у докеров Ванкувера начался очередной летний «страйк» - забастовка. Как говорили бывалые моряки обычное дело для летних месяцев.
     « А хрена им» - смеялся боцман - «Сейчас пикет оставят, а остальные - айда отдыхать. Тут всегда так. Говорят, что требуют добавить тридцать центов в час. Ну и нам не в убыток – больше суток, больше шмуток. Здесь денежку накопим, в Японии отоваримся»
     «Здесь что-ли магазинов нет?»
     «Магазинов хватает, цены кусаются. У япошек всё в разы дешевле».
    
     Улыбнулся этим, почти детским, воспоминаниям и завалился спать.
     В коридоре послышались легкие шаги, дверь открылась и в темноту каюты проскользнула девичья фигура.
     «Спишь уже? Миленький ты мой!»
     Сергей открыл глаза, сосем рядом круглое личико, пухлые губы, поцелуи, ласки.
    
     Гл.16
    
     По-прежнему круглосуточно работали краны, суетились на пирсе юркие погрузчики, сменяли друг друга бригады грузчиков. Трюма опустели, судно переставили на другой причал, где кран с ковшом, похожим на огромную руку, методично брал из наваленной на причал груды металлического лома большую его порцию и опускал в широкий проём трюма. Ещё сутки и можно будет идти в обратную дорогу.
     Сотников поправил на рукаве сине-белую повязку вахтенного помощника и спустился на главную палубу к трапу. То, что он увидел, его мало обрадовало. Стоящий на своём героическом посту матрос, время от времени извлекал из под телогрейки большую противотанковую бутылку вина, отхлёбывал и опять прятал её под ватник.
     «Ты чего делаешь, моряк? Так вахту несёшь?»
     Матрос уставился на него уже прилично пьяными глазами : « А чо, кто-нибудь видит?»
     «Я вижу»
     «А-а-а. Я думал мастер случайно засёк» - вахтенный растянул физиономию в наглой ухмылке – «Хочешь тоже дёрнуть? Маленько разрешаю»
     Он протянул Сотникову бутыль. Тот спокойно взял её, посмотрел на свет, жидкости было ещё больше половины, и спокойно отпустил её за борт. Лёгкий бульк и всё.
     «Ты, чо? Б!.. Я тебе сейчас шмасть сот…»
     Договорить он не успел, «третий» чуть наклонился в левую сторону и, отпружинив ногой, коротко ударил матроса под правое ребро, прямо в печень. Тот слегка задержался, тупо уставился на Сотникова, его лицо исказила маска боли, и начал падать.
     «Да чего это с тобой, моряк? Ветром сдуло?»
     Сергей не дал ему рухнуть, поддержал и плотно прислонил к фальшборту: «Слушай, быдло замызганное, ещё раз повторится, смайнаю за борт вслед за бормотухой и будет потом мамочка твоя слёзы лить, а правды никто не узнает. Всё понял?»
     Корчась от боли, матрос кивнул.
     «Подыши глубоко. Легче? Стоять вахту сможешь? Вот и хорошо. Я через час приду, проверю, как ты дежуришь, и не дай тебе Бог…..»
     Он развернулся и, не оборачиваясь, пошёл в надстройку.
     Когда Сотников скрылся, крановщица, что наблюдала эту сцену, задорно крикнула: «Как он тебя! И правильно, алкаши поганые, всё не зажретесь никак. Эх, кабы он так моего урода поучил, то я б ему вот прямо тут отдалась!».
     «Сука» - тихонько промямлил вахтенный и сделал вид, что ничего не слышит.
    
     Гл.17
    
     В кают-компании сидели капитан и старпом, в полной тишине, только судовые часы отстукивали бесконечные секунды.
     Мастер провёл рукой по белоснежной скатерти: «Анатолий Макарович, а с какого судна к нам «третий» пришёл?»
     «Гриша Акопян»
     «Значит, я не ошибся. Нет больше этого судна».
     «Это как? Тоже утонуло?»
     «Нет, в Кам Фа, во Вьетнаме американосы разбомбили, прямо у причала, один лом остался, пятеро погибших, ранено половина экипажа. Да, а среди убитых – третий помощник. Вот так. Возможно, ему повезло, что визы лишился за пустяк. Видать, у него сильный ангел-хранитель, спас его в этот раз»
     «И уже не впервой»
     «То есть?»
     «У него однокашник на «Тикси» утонул, вместе в «кадрах» судно ждали, Сергеич отлучился позвонить, а тут его инспектор стал искать, видать загоношился, что того на месте не оказалось и направил туда другого. Да, вот так»
     «Выходит, везунчик наш «третий», второй раз из под смерти выскакивает. Пусть свечку ставит своему хранителю. Есть в этом что-то, как думаешь?»
     «Наверное, да, хотя марксизм учит обратному» – старпом вяло усмехнулся.
     «Марксизм? Хе. Про марксизм пусть другие говорят, кто за бугор ходит и в больших кабинетах сидят. Нам с тобой, Анатолий Макарович, можно и икону повесить в каюте. Кто нам помешает? Дальше броненосца не пошлют. Как считаешь?»
     «Согласен»
     «Да, вот что, самое главное, я аттестацию на тебя делаю. Пора капитаном тебе быть. Думаю, к весне документы провернутся, и поедешь в Москву, на министерскую коллегию утверждаться. Не против?»
     «Спасибо большое!»
     «Одно плохо, старпома себе со стороны придётся брать. «Ревизора» нашего по образованию не пропустят, да и слаб он против водочки устоять».
     «Третьего поставьте» -«чиф» слегка улыбнулся.
     «Года через три поставил бы, но он здесь столько не пробудет, уйдёт ведь обязательно. Твёрдый мужичок, хоть и хрупкий на вид. Мне помполит доложил, что матрос Руденко винцо у трапа на вахте потягивал. Так он бутылочку за борт, а Гришу в нокаут по печени. Молодец!»
     «Кто бы мог подумать, мне он тоже показался слишком мягким для нашей суровой действительности. А откуда Семён Васильевич об этом знает?»
     «Работа у него такая, он про всех всё знает. Про нас тоже много знает, око государево. Ладно, пойду, отдохну немного, там подбивайте всё, думаю, ночью нас от стенки отпихнут. Домой пора»
     Они вышли, так и не заметив, что за переборкой тихо, как мышка, притаилась буфетчица.
    
     Гл.18.
    
     Сильный ветер и волнение разрядили торосы, вахты были спокойней, если не считать качки, которая очень тяжёлая на этих ледокольных судах. Два мощных винта весело толкали дизель-электроход к родным берегам. Зарываясь своим курносым фоштевнем в холодную серую воду, он, принимал на свой бак очередную волну, пропускал ей по палубе до самой надстройки и сливал через нижние прорези фальшборта и шпигаты. Пенясь и урча, остатки волны уходили в море, а очередная волна опять накрывала бак, и так раз за разом, час за часом, уже вторые сутки подряд.
     «Ну, как Николай, не топорщит животик?» - Сотников повернулся к прилипшему носом к лобовому иллюминатору матросу.
     «Да, не, нормально, только вот слабость в ногах и пот прошибает» - он повернул к «третьему» своё бледное с желтизной лицо.
     «Первый рейс что ли?»
     «Второй, но ещё так не качало ни разу. А вам хоть бы что» - он вымученно улыбнулся.
     «Я своё стравил ещё во втором классе»
     «Это как?»
     «Да вот так. Получилось так. С отцом из Балтийска до Лиепаи шёл на эсминце, вот тогда макароны по-флотски и вытравил в каюте офицерской, задал работу вестовому»
     «Это где было?»
     «Где? На Балтике, сынок. Далеко отсюда. Родина там у меня малая»
     «Хорошо Вам, на море выросли, отец офицер, а я из деревни, у нас только речка «переплюйка» была и всё»
     «Ничего, привыкнешь. Ушаков вон тоже из деревни и из степей вышел, а какой великий мореход вырос из него»
     «Привыкну?»
     «Обязательно, хотя говорят, адмирал Нельсон всю жизнь от качки страдал. Всякое бывает, но ты ничего, держись. Совсем худо? Тогда давай сбегай вниз и назад сюда, только пулей, а то мне мастер за тебя клизму поставит»
     Матрос исчез за дверями, а через несколько мгновений появился капитан. Кивнул, прошёлся: «Всё нормально? Как ВРМ-5? Не обижайтесь, Сергей Сергеевич, хорошо определяетесь, у меня претензий нет. Морячок где?»
     «Проверить часы послал»
     «В такое время? Укачался он что-ли? Сказать старпому, чтобы заменил?»
     «Да нет, сейчас придёт. Не волнуйтесь. Привыкнет, молодой ещё»
     «Молодой? А Вы уже старый?» - мастер усмехнулся – «Ладно, я у себя, спокойной вахты, штурман».
     Очередная волна покатилась по крышкам трюмов, главной палубе и, злясь и шипя, вернулась туда, откуда пришла. Вокруг бесновалось и пучилось собственной силой, перекатывая на себе огромные льдины, суровое Охотское море. А где-то впереди должен быть Сахалин, потом пролив Лаперуза, Японское море и порт назначения Находка.
     Сколько ещё раз за бесконечно длинный год ему придётся ходить туда-сюда? Стоит ли это делать? Возможно, взять и бросить всё сразу? Одним махом! Ап! Как рывком в холодную воду.
    
     Гл. 19.
    
     Опять тёплая погода поздней осени Приморья. Даже не верится, что совсем недавно температура доходила до двадцати мороза, а полуметровые льды били и трепали судно. Слабый ветер гнал по узким улицам Находки пыль, обрывки бумаги, сновали легковушки, чадили пузатые автобусы, спешили горожане, важно прохаживались милиционеры, предвкушая вечернюю работу, отсыпались представительницы «первой древнейшей». Обычные трудовые будни портового города. Сотников быстро шёл по грязному и заплёванному тротуару. Он шёл в поликлинику, он уже знал, что будет делать. Во внутреннем кармане лежала медицинская книжка моряка, а в голове чётко выученные по справочнику симптомы остаточного явления после сильного сотрясения мозга.
     Молодой, тёмноволосый невропатолог внимательно его выслушал, осмотрел, а потом, спокойно глядя ему в глаза, запросто спросил: «Вы в рейс хотите или нет?»
     «Нет»
     «Я вас понял» - врач наклонился над раскрытой медкнижкой, исписал примерно пол страницы, странным для эскулапа ровным и чётким почерком и подал Сергею – «Удачи Вам!»
     Сотников вышел в коридор и внимательно прочитал диагноз, внизу красовалось главное – «в рейс не годен». Он вздохнул, закрыл книжку и отправился на судно. Всё! Рубикон был перейдён.
     Судовой врач, прочитав протянутую ему Сотниковым бумагу, аж, подпрыгнул и помчался к капитану. Тот, отнёся к новости спокойно, а когда за шустрым медиком закрылась дверь, ухмыльнулся: «Да, второй помощник вечно пьян, а третий вообще – чудик. Как мы ещё на плаву удерживаемся?» Поднял трубку телефона и дал команду старпому запросить в кадрах замену своему штурману. Сел в кресло, ещё раз ухмыльнулся: «А может он и прав, может так и надо?»
     На второй день из Владивостока приехала замена. Очередной третий помощник, которому тоже на год «закрыли визу». Сотников сдал дела, собрал вещи.
     В каюту зашёл «ревизор»: «Ну, ты, Сергеич, хитрый фрукт, раз и слинял отсюда, дуриком прикинулся. А мне тут видать до гробовой доски батрачить»
     «Зря ты так, Семён Трофимович. Представляешь, мне мастер по телефону звонит, говорит, что сделать, я отвечаю – да, а кладу трубку и уже не помню, что он сказал»
     Петренко уставился на Сотникова: «Блин, так у меня тоже самое и уже давно! Вот так и мучаюсь. Ладно, я помчался, труба зовёт. Удачи тебе!»
     Исчез за дверями второй помощник, Сергей взял чемодан, огляделся: «Хм. У него может и «то же самое», но у меня всё в порядке. А как он-то в море ходит? Да, не зря я ухожу из этого дурдома, вовремя ухожу». Вышел к трапу, пожал руку стоящему здесь четвёртому помощнику, снял и протянул ему свою фуражку: «Такую с Союзе не сделают, бери, ты давно на неё глаз положил, а мне она теперь без надобности»
     «Спасибо, Сергеич! Удачи тебе и крепкого здоровья!»
     Сотников сбежал по трапу и, не оглядываясь, быстро пошёл к проходной, ему очень не хотелось, чтобы кто-нибудь увидел его наполненные слезами глаза.
     Толстая вахрушка бесцеремонно порылась грязными руками в его открытом чемодане и дала добро не выход из порта.
     Всё!
     Он зашёл на переговорный пункт, написал на листочке номер и протянул молоденькой девчушке-оператору. Через пяток минут его пригласили в кабинку.
     «Да» - ответил на другой стороне знакомый девичий голосок.
     «Здравствуй, Танюшка, я вечером буду во Владивостоке»
     «Ура! Я уж думала, ты не позвонишь!»
     «Ты выйдешь за меня замуж, моя спасительница?»
     Через несколько мгновений она выдохнула: «Да. А почему спасительница?»
     «Потом объясню. У нас столько времени впереди. У нас впереди целая жизнь».