Рудольф Терентьевич всегда возвращался домой на метро. Он жил буквально в двух шагах от Серпуховской и не испытывал трудностей с транспортом. Конечно, он мог бы купить машину – зарплата нейрохирурга ведущей московской клиники вполне это позволяла. Но, по окончании рабочего дня Рудольф Терентьевич не рискнул бы сесть за руль. Так повелось, что врачи в клинике на Пражской работали на износ. Зато и получали соответственно. Уже приближаясь к дому, он вспомнил, что обещал провести этот вечер с семьёй. Растерянно полез в карман куртки, за органайзером, посмотрел заметки. Так и есть. Органайзер пищал в 16.00, во время операции. Не судьба. Погода была хмурая, под стать настроению. Моросил мелкий въедливый дождик, пелена свинцовых туч плотно затянула небо. Рудольф Терентьевич тяжело вздохнул и ускорил шаг. Уже подходя к подъезду, подумал, что надо было бы купить подарок дочери. Если не получается уделить внимания, то хотя бы подарками время от времени надо откупаться.
     Дверь открыла жена. "Чувствует она что ли моё приближение?" – подумал Рудольф Терентьевич. На самом деле, когда он набирал домофонный код, в квартире звонил колокольчик. Но Рудольф Терентьевич об этом не знал – не так уж часто ему доводилось бывать дома. Жена постаралась спрятать немой укор, промелькнувший во взгляде. Она понимала, что у него пациенты, что жизни людей зависят от её мужа, но всё равно было обидно. Выходя замуж, она не думала, что у молодого талантливого Рудика, как его все называли в институте, на первом месте всегда будет работа.
     Рудольф Терентьевич разулся, снял плащ и прошёл в комнату. Дочь сидела за компьютером. Виртуальный шлем плотно облегал голову, руки девушки в эластичных перчатках слегка подрагивали. Она находилась сейчас где-то далеко, блуждая в дебрях сети перемешанных с производными собственного подсознания.
     – Привет, Вера, – сказал Рудольф Терентьевич. – Как дела, как учёба?
     Дочь буркнула в ответ что-то неразборчивое.
     – Сними шлем, когда отец с тобой разговаривает, – крикнула из коридора мать девочки, и тут же ушла на кухню разогревать борщ. Дочь не отреагировала. Рудольф Терентьевич медленно подошёл к рабочему столу дочери, положил ей руку на плечо и машинально отметил расслабленность мышц девушки. Взгляд его заметался по столу и наткнулся на зелёную капсулу, лежавшую около стопки тетрадей. Ньюлайф. Новый наркотик. Путь к слиянию человека с компьютером. За последнюю неделю в клинику на пражской попали уже три пациента с делирием, вызванным, по всей видимости, ньюлайфовым абстинентным синдромом. Дрожащими руками Рудольф Терентьевич выдвинул ящик стола, зачерпнул горстку маленьких зелёных капсул. Он выключил компьютер и снял с дочери шлем, положил её на старый диван. Зрачки Веры оказались расширены, дыхание было прерывистым. Рудольфу Терентьевичу подумалось, что это расплата, за время, проведенное вне дома, а рука сама стала набирать телефон заведующего клиникой.
     Игорь Константинович Паухтин был врачом старой формации. Неприступный, как гранитная скала, он привык смотреть на людей сверху вниз. Всё человечество делились для него на пациентов нынешних и пациентов потенциальных. Причём с точки зрения Игоря Константиновича вторая группа людей делала всё возможное, чтобы перейти в первую категорию. Став заведующим элитной клиникой, он ничуть не изменился, продолжал носить белый халат, хотя вполне мог себе позволить дорогие костюмы. К врачам он был требователен, но справедлив. В критический момент он всегда оказывал необходимую помощь, хотя после многие сотрудники клиники жалели, что эту помощь приняли. Ходить в вечных должниках у Игоря Константиновича не любил никто.
     Трубку заведующий снял почти сразу. Рудольф Терентьевич долго и сбивчиво объяснял ситуацию, однако, как видимо, Игорь Константинович понял.
     – Хорошо, Рудольф, – Игорь Константинович был единственным из сослуживцев, кто называл нейрохирурга просто Рудольфом, – в течение часа будет машина. Твоей дочке помогут.
     – Мне нужно не в течение часа, а прямо сейчас, – сказал Рудольф Терентьевич, и сам поразился собственной наглости.
     – Рудольф, дел невпроворот. Сказал "в течение часа", значит, будет в течение часа. Ты же врач, сам понимаешь, мы не скорая. Хотя... Ты с четвертым кузнечиком работал когда-нибудь?
     Кузнечиком назывался дистанционно управляемый аппарат для нейрохирургии. Как раз на четвертой модели этого аппарата Рудольф Терентьевич защищал диссертацию.
     – Работал. И очень даже работал.
     – Машина уже выезжает. Через десять минут будет у тебя. Приезжай вместе с дочкой, для тебя есть работа.
     В трубке раздались короткие гудки. Рудольф Терентьевич прошёл на кухню и залпом выпил стакан апельсинового сока. Хотелось чего-нибудь покрепче, но ему ещё предстояло работать с кузнечиком. Когда от действий врача зависят человеческие жизни, даже безалкогольное пиво, в котором полпроцента алкоголя всё-таки есть, может сыграть дурную шутку. За годы врачебной практики Рудольф Терентьевич научился воздерживаться от необдуманных поступков. Алкоголь он себе позволял только во время отпуска и только в мизерных дозах.
     Машина действительно пришла через десять минут. В квартиру вошёл санитар и моложавый водитель – Рудольф Терентьевич иногда видел его в дежурке, в компании медсестёр и обслуживающего персонала клиники. От водителя пахло табаком и дешевым одеколоном. Рудольф Терентьевич удивился, почему-то он думал, что водитель должен сидеть в машине. У санитара в руках были носилки, он разложил их на полу, и на них осторожно уложили Веру. Она была бледна и что-то бессвязно бормотала. Жена Рудольфа Терентьевича всё это время молчала, только руки её слегка дрожали, на лице не было ни слезинки. "Стерва", – подумал Рудольф Терентьевич. Он вышел из квартиры первым, следом санитар с водителем несли Веру.
     Машина клиники ожидала их возле подъезда, с работающим двигателем. Водитель открыл заднюю дверцу, выдвинул каталку, на неё положили носилки. Санитар шустро запрыгнул внутрь машины, втягивая каталку за собой. Потом быстро, прежде чем Рудольф Терентьевич успел вскочить внутрь, захлопнул дверь.
     – Садитесь вперёд, – сказал водитель.
     Рудольф Терентьевич уселся рядом с ним, и машина тронулась. Из-под колёс во все стороны летела грязь. Дорога была разбитой, но шведские амортизаторы легко справлялись с вибрацией, и машина шла ровно. Рудольф Терентьевич молчал, вспоминая годы, отданные работе. Уделяй он хоть немного больше времени семье, и трагедии бы не случилось.
     По клинике дежурил Петр Иванович. Он приветливо улыбнулся Рудольфу Терентьевичу и тут же отдал распоряжение о госпитализации Веры. Потом сказал:
     – Тебя Игорь Константинович срочно хотел видеть.
     – Подождёт, – сказал Рудольф Терентьевич.
     Лицо Петра Ивановича вытянулось в немом изумлении.
     – Я тебя как нарколога хочу спросить, – Рудольф Терентьевич уселся на кушетку. – Что такое этот ньюлайф?
     – Синтетический наркотик. Скорее всего, относится к группе амфетаминов
     – Скорее всего? – спросил Рудольф Терентьевич.
     – У него странная формула, более детальные исследования ещё не готовы – наркотик новый.
     – А симптомы?
     – Характерные для амфетаминов – повышение давления, сухость во рту, расширение зрачков, учащенный пульс, углубленное дыхание. Заметно увеличивается скорость реакции. Молодёжь использует его при игре в онлайн-стрелялки. Находящийся под ньюлайфом игрок имеет серьёзное преимущество перед соперниками.
     – Просто амфетамин? – удивился Рудольф Терентьевич.
     Ему было как-то странно, что дочь пострадала от вещества, которое, хотя и считалось наркотическим, но было почти лекарством.
     – Не просто. Под ньюлайфом наркоман более плотно взаимодействует с компьютером. Внимание и скорость реакции повышается в несколько раз по сравнению с применением стандартных амфетаминов. Но у ньюлайфа более жесткий абстинентный синдром. В особо тяжелых случаях возможен сопор и даже кома.
     – Антагонисты имеются?
     Петр Иванович вздохнул.
     – Антагонисты надо принимать во время активного действия наркотика, а не после. Шел бы ты лучше к Паухтину, он тебя заждался. Всё в порядке будет с твоей Верой. Выходим.
     Рудольф Терентьевич по лестнице поднялся на третий этаж. Недавно в клинике сделали евроремонт, пытаясь пустить пыль в глаза состоятельным клиентам. А про служебную лестницу забыли, или не посчитали нужным с ней возиться. Здесь преобладала выцветшая зеленая краска, выбеленный мелом потолок и над всем этим висел въедливый запах хлорки. Именно на служебной лестнице Рудольф Терентьевич более всего ощущал себя врачом, тихо ностальгируя по студенческим временам.
     Дверь в кабинет Паухтина была открыта. Игорь Константинович сидел за массивным дубовым столом и курил. Стоящая на столе пепельница была доверху заполнена окурками. Обычно заведующий курил мало, это было на него не похоже. При виде Рудольфа Терентьевича он потушил сигарету и сказал:
     – Где ты бродишь? Машина семь минут назад пришла.
     – К Петру Ивановичу заходил.
     – Значит так: срочно в операционную, кузнечик уже на канале.
     – Что случилось? Где пациент? – спросил Рудольф Терентьевич.
     Обычно кузнечиков закупали клиники, не имеющие собственного нейрохирурга. В критической ситуации управление кузнечиком через скоростной канал сети Абилин брал один из столичных нейрохирургов. При этом пациент мог находиться хоть в Африке, хот в Америке, хоть на Гималаях. Разницы не существовало; современные средства связи вполне позволяли проводить такую операцию. В своё время на четвёртом кузнечике Рудольф Терентьевич оперировал двух американцев, поляка и индуса.
     – Операция необычная, – сказал Игорь Константинович. – На международной лунной базе около часа назад произошел несчастный случай. Что у них там случилось, конечно, засекречено, но в результате американский астронавт Джон Нейхардт получил серьёзный ушиб мозга.
     – Я не смогу этого сделать, – ошеломленно сказал Рудольф Терентьевич.
     – Сможешь, – весомо ответил Игорь Константинович. – И войдёшь в историю, как первый нейрохирург, который провёл такую операцию.
     – Я не хочу в историю. Я хочу, чтобы с моей дочерью было всё в порядке. А прооперировать американца я не смогу – канал не позволит.
     – Всё с твоей дочерью будет в порядке. А канал с Луной у нас есть. Самый лучший канал, ты и не заметишь разницы.
     – Две с половиной секунды! – не сдавался Рудольф Терентьевич. – Две с половиной секунды задержка сигнала, пока свет идёт до Луны и обратно.
     – Не волнуйся, ты даже не заметишь разницы. На Луне хороший томограф, образ головного мозга американца уже закачан к нам в центральный компьютер, ты будешь каждый миг видеть виртуальный образ мозга без всякой задержки. А каждые десять секунд будет выполняться синхронизация, на основании поступающей с Луны информации.
     – Почему не каждые две с половиной секунды?
     – Во время операции пациент не находится в томографе, синхронизация будет производиться на основании визуальных данных. На это нужно время. Ты на четвертом кузнечике много работал?
     – Много, – сказал Рудольф Терентьевич.
     – Готовься к операции, – приказал Игорь Константинович. – "Двойка" в твоём распоряжении.
     – А...
     – У пациента гематома. Оперировать надо срочно. Соберись, Рудольф. Вспомни о профессиональной этике.
     Рудольф Терентьевич тяжело вздохнул, но ничего не сказал. Оперировать было надо, и все это понимали. Нервы нервами, а долг врача – спасать пациента.
     Ключ от второй операционной хранился в столе у Игоря Константиновича. В "двойке" проводили исключительно дистанционные операции, каждая из которых предусматривала присутствие заведующего на рабочем месте.
     Дистанционная нейрохирургия до сих пор оставалась одной из самых сложных областей медицины. Кроме проводящего операцию хирурга во время таких операций в поте лица трудилась группа техников, поддерживающая двусторонний канал. А ответственным за любой технический сбой оказывался лично Игорь Константинович. Поэтому ключ от "двойки" передавался обычно с крайней неохотой и множеством наставлений. В этот раз Паухтин просто небрежным движением бросил его на стол. В поведении заведующего угадывалась усталость.
     Рудольф Терентьевич молча взял ключ и вышел. Он думал о дочери, о своей сломанной судьбе, а совсем не о лунном пациенте. Врачи тоже люди.
     В "двойке" царила стерильность. Рудольф Терентьевич задумался, каким образом сюда проникают уборщицы. Имеется ли у них свой ключ или они каждый раз выклянчивают его у Паухтина? В герметичность современных операционных Рудольф Терентьевич не верил.
     Посреди операционной стоял большой жидкокристаллический экран, снизу к нему крепился медицинский компьютер. Рядом стоял зеркальный шкаф-купе, в котором хранились халаты. Рудольф Терентьевич машинальным движением открыл дверцу, вынул оттуда виртуальный халат, разложил его на столе. Обычно обстановка операционной помогала целиком переключиться на операцию. Это был выработанный годами рефлекс: вне операционной он простой человек со всеми человеческими слабостями, но внутри – исключительно врач. Сейчас переключатель не сработал. Мысли Рудольфа Терентьевича раз за разом возвращались к Вере. Как там она? Он искренне любил свою дочь, хотя между ними практически всё время сохранялась дистанция. Для него первое место всегла занимала работа; дочь же, лишенная отцовского внимания, с головой ушла в виртуальность. Рудольф Терентьевич был слишком робок, чтобы преодолеть возведенный неумелым воспитанием барьер; Вера же и не пыталась этого сделать. Рудольф Терентьевич снял пиджак, брюки, облачился в виртуальный халат. Вставил штекер от халата в компьютер, включил питание, дождался загрузки операционной системы. Нужно было сосредоточиться на операции. Рудольф Терентьевич сцепил пальцы и начал медленно считать до ста. Так он поступал всегда, когда проведению операции мешали какие-то личные проблемы. К сожалению, на этот раз, испытанный метод не подействовал. На счёт сто руки всё ещё слегка дрожали. Рудольф Терентьевич опустил на глаза шлем и сказал:
     – Объявляю готовность.
     – Готовность подтверждаю, – тут же ответил кто-то из техников.
     – Удержите канал? – спросил Рудольф Терентьевич устало.
     – Удержим, – ответил тот же голос.
     Рудольф Терентьевич подумал, что этим ребятам сегодня придётся хорошо поработать. Он не слишком разбирался в вопросах связи, но подозревал, что удержать постоянный высокоскоростной канал с Луной не такое уж и простое дело. Атмосферные флуктуации не должны были ослабить лазерный луч, модуляции внутри которого позволяли передавать гигантские потоки информации. Но на практике случалось всякое.
     Рудольф Терентьевич повернул переключатель и ощутил своё второе тело. Неподготовленному человеку было бы довольно непривычно вдруг ощутить у себя вместо двух рук шесть, каждая из которых заканчивалась конкретным медицинским инструментом. Скальпель, ранорасширитель, электрокоагулятор, отсос, черепной бур, корнцанг. Стандартный комплект кузнечика. При необходимости можно во время операции сменить любой из инструментов на резервный, но как правило этим никто не пользовался – шести инструментов хватало вполне.
     – Включай картинку, – сказал Рудольф Терентьевич.
     – Даю картинку, – подтвердил голос техника.
     Прямо на операционном столе возникла голограмма мозга. Рудольф Терентьевич внимательно пригляделся к картинке. Гематома была только одна, но сложная. Она располагалась не в оболочках, а глубже, под корой.
     Картинка была смоделирована при помощи томографа, поэтому структура гематомы просматривалась отчётливо. Рудольф Терентьевич знал, чем опасны такие образования.
     Полость черепа – замкнутое пространство с одной "дыркой" – там, где головной мозг переходит в спинной. Когда кровь из поврежденных сосудов начинает выливаться в полость черепа, объема начинает не хватать, растет внутричерепное давление, сопровождающееся дикой головной болью, тошнотой, рвотой. Мозг начинает "выжиматься" в единственно доступное пространство – полость спинного мозга. При этом ущемляются отделы мозга, ответственные за дыхание и сердцебиение. Поэтому срочная операция была единственным показанием в подобных случаях.
     Рудольф Терентьевич вздохнул и сказал:
     – Давайте визуальную картинку.
     – Есть визуальная картинка, – ответил техник.
     Изображение мозга померкло, теперь на операционном столе лежал человек лет тридцати с небольшой вмятиной чуть выше височной кости. Волосы вокруг вмятины были аккуратно выстрижены, но рана не обработана. Рудольф Терентьевич тепло подумал о враче, оказавшем пациенту первую помощь. Потом зацепил корнцангом марлевый тампон, промокнул выступившую кровь. И поднёс бур к черепу. Кости черепа подались, несколько костных осколков были вдавлены внутрь. Рудольф Терентьевич аккуратно поддел их, извлёк из раны, сделал паузу, ожидая, пока обновится голограмма пациента.
     В душе была непонятная пустота. Рудольф Терентьевич отстраненно оценивал ситуацию, глядя на себя словно со стороны. Картинка перед глазами нейрохирурга сменилась. Рудольф Терентьевич аккуратно в полость отсос и начал откачивать скопившуюся кровь. В какой-то момент рука нейрохирурга слегка дрогнула. Он сразу вывел отсос из мозговой ткани пациента и стал ожидать обновления голограммы. Худшие опасения Рудольфа Терентьевича подтвердились. Гематома визуально увеличилась в размерах.
     – Голосовой канал с Луной есть? – спросил Рудольф Терентьевич хриплым голосом.
     – Сейчас будет, – ответил техник.
     – Пусть делают повторную томографию. Только быстро. Форма гематомы изменилась.
     – Один момент.
     – И готовь аппаратуру, будем в онлайне работать.
     Не дожидаясь ответа техника, Рудольф Терентьевич откинул шлем и тяжело вздохнул. Этим вечером всё шло наперекосяк. Он подошёл к зеркалу, благо длины шнура, соединяющего халат с компьютером, хватало. На него смотрело одутловатое лицо уставшего человека с большими мешками под глазами. Рудольф Терентьевич подумал, что пора завязывать с этой работой. Уходить на пенсию, в отпуск, в государственную медицину. Проработав в этой клинике двадцать лет, он по-прежнему делал по две-три операции в день, словно вчерашний выпускник медицинского ВУЗа. Некоторые прооперированные Рудольфом Терентьевичем пациенты в благодарность приносили ему после шоколадки и коробки конфет. Были, конечно, и недовольные операцией, люди относящиеся к категории вечных жалобщиков, но таких было мало. Абсолютное большинство пациентов было воплощением равнодушия. Они относились к удачно проведенной операции как к должному, даже не задумываясь, сколько сил и нервов отнимает каждая операция у хирурга. "Нейрохирург – это нервный хирург", – шутили коллеги Рудольфа Терентьевича. В каждой шутке есть крупица здравого смысла. Пусть, зачастую, и незаметная невооруженным глазом. Рудольф Терентьевич очень устал. Он помассировал виски и вернулся к операционному столу.
     – Ну что там? – спросил он у техника.
     – Сейчас будет.
     Рудольф Терентьевич опустил шлем и снова ощутил себя кузнечиком. Тяжелые мысли улетучились, сейчас он чувствовал себя на своём месте занятым нужным делом. В такие минуты он почти мог понять Веру, уходящую от своих проблем в виртуальность.
     На столе возникла подробная голограмма мозга. Гематома увеличилась раза в полтора и пошла в глубину мозга. Рудольф Терентьевич спросил:
     – Онлайн канал готов?
     – Готов, – ответил техник.
     Рудольф Терентьевич продолжил операцию. Гематома неуклонно росла, это было видно даже визуально, без томографии. Нейрохирург вовсю орудовал электрокоагулятором, пытаясь прижечь кровоточащие сосуды, но не успевал. У него никак не получалось захватить упрямую артерию – та ускользала от Рудольфа Терентьевича. Не хватало буквально одной-двух секунд; находись пациент на Земле, операция уже была бы закончена. После очередной бесплодной попытки Рудольф Терентьевич откинул шлем, подошёл к шкафу, вынул из кармана висящего внутри костюма носовой платок, вытер лоб. Всё-таки, две с половиной секунды – это слишком много даже для опытного врача. Они могут стоить пациенту жизни.
     Когда Рудольф Терентьевич убирал платок в карман, рука ощутила внутри что-то чужеродное. Изумленный нейрохирург достал из своего кармана несколько маленьких зелёных капсул. Ньюлайф. По всей видимости, Рудольф Терентьевич автоматически сунул их в карман в комнате дочери. В памяти тут же всплыли слова Петра Ивановича: "Под ньюлайфом наркоман более плотно взаимодействует с компьютером. Внимание и скорость реакции повышается в несколько раз по сравнению с применением стандартных амфетаминов". Рудольф Терентьевич вдруг понял, что знает, где взять недостающие секунды. А потом уйти на пенсию. Рудольф Терентьевич понимал, единожды приняв наркотик, он уже никогда не сможет продолжать оперировать пациентов. Вопрос профессиональной этики. Но на другой чаше весов была судьба американского астронавта.
     Рудольф Терентьевич для надёжности проглотил три капсулы и вернул на голову шлем. В голове зашумело практически сразу, а потом пришло неожиданно чистое осознание окружающего мира. Неуловимая артерия был пойман практически сразу. С методичностью автомата Рудольф Терентьевич прижег все капилляры, откачал кровь из гематомы и наложил на голову пациента швы. Угроза жизни миновала, и врач позволил себе расслабиться. Чьи-то далёкие голоса тщетно пытались к нему пробиться. В одном из них Рудольф Терентьевич опознал голос Паухтина, спрашивающий о состояние пациента.
     – Операция завершена, жизнь пациента вне опасности. Можете гасить канал, – как ему показалось, очень громко сказал Рудольф Терентьевич.
     На самом деле эти слова больше напоминали тихое бормотание, однако нейрохирурга поняли. Техник погасил канал, Паухтин откупорил шампанское, медицинский персонал, не находящийся на дежурстве собрался в кабинете заведующего. Все ожидали виновника торжества, однако его не было. Когда делегация клиники явилась в "двойку", Рудольф Терентьевич лежал на полу в луже и пускал слюни. Разбросанные по полу капсулы ньюлайфа не оставляли сомнений в диагнозе – один из ведущих нейрохирургов клиники оказался наркоманом.
     Рудольфа Терентьевича положили в соседнюю с дочерью палату, но в сознание он так и не пришёл.
     После разрыва канала врач лунной базы, приводящий в порядок операционную, обнаружил интересную картину. Нейрохирургический модуль российского производства "кузнечик 4", без прямого контакта с хирургом представляющий собой всего лишь груду микроэлектроники, подъехал к умывальнику и пытался отмыть свои непропорционально длинные щупальца. Но врач об этом никому не сказал, молча выдернув из "кузнечика" шнур питания. А даже и расскажи он кому, ему бы ни за что не поверили. Человеческая душа не может оказаться заключенной в машину.