Эдуард Поляков, русский эмигрант третьей волны, спускался от Рокфеллеровской библиотеки Браунского университета к Бенефит-стрит. Поляков приехал в Провиденс, столицу миниатюрного американского штата Род Айленд, чтобы собрать материалы для будущей биографии Эдгара По. Книгу заказало одно из крупнейших московских издательств. Приехал он на два месяца из калифорнийского города Сан-Диего, где служил профессором в отделе славянских литератур. Свою дорожную сумку и чемодан Поляков оставил в университетской гостинице, а сам отправился на поиски дома Эдгара По. Будущая книга об Эдгаре По была привязана к поэту Валерию Брюсову, который одним из первых в России переводил этого писателя. Именно Валерий Брюсов, которым с десяток лет занимался Поляков, потянул за собой Эдгара По, которым увлеклась Сашенька Тверская. В то время она была аспиранткой профессора Полякова в Сан-Диего. Сашенька вот уже год работала младшим преподавателем (лектором) на кафедре сравнительного литературоведения Браунского университета, посылая Полякову почтовые стаи компьютерных писем, в которых частотность глаголов жду и люблю превышала процент всех иных слов. Сашеньке предполагалась быть соавтором Полякова в этой будущей книге.
     Полякову было немногим больше сорока. Он был чуть выше среднего роста, с решительным подбородком, серыми глазами и светло–коричневой гривой чуть седеющих волос. Сашеньке все никак не исполнялось тридцать, хотя видимого предлога для затормаживания бега личного возраста, по единодушному мнению друзей и сотрудников, не было. Она была длинноногой и синеглазой русской красавицей московского закваса, легкой в способности общаться и увлекаться. Вот уже пятый год как она увлекалась Эдгаром По и Эдиком Поляковым. Их любовная интрига продолжалась почти столько же лет, сколько Сашеньке пришлось положить на аспирантский курс и написание диссертации. Ну, чуть меньше времени (около четырех лет) пришлось на бурную любовь, которую приходилось тщательно скрывать от окружающих, и чуть больше на курс и диссертацию (около пяти лет). Казалось, при такой любви не было никаких причин, чтобы они расстались почти год назад, и Сашенька перелетела с западного побережья Америки на восточное. Не было причин, мешающих тому, чтобы любовная связь перешла в связь семейную. Не было причин? Конечно, были. Вернее, была одна самая важная для американцев: в университете Сан-Диего не нашлось для Сашеньки работы, а в Браунском — открылась позиция младшего преподавателя. Она подала на конкурс в Браунский университет и была принята. Жить порознь дольше, чем год, никакой возможности не было. Они оба негласно решили провести вместе в Провиденсе два летних месяца и, если не произойдет чуда, дать друг другу свободу в выборе будущего партнера. Оказывается и в любовных историях есть свои вакансии и конкурсы.
     Причиной того, что Поляков немедленно устремился на Бенефит-стрит, было его нетерпение увидеть дом, где жила возлюбленная Эдгара По, которую писатель–фантаст навещал, приезжая из Бостона. Вернее, одна из двух возлюбленных, из которых он никому до самой смерти не отдал предпочтения. Какая–то неосознанная сила вела Полякова к таинственному дому Эдгара По, как будто исследователь из Калифорнии чувствовал приближеннее совершенно нового этапа своей жизни. Была и другая причина. Поляков, действительно, был влюблен в Сашеньку, и желание видеть ее постоянно, по крайней мере, в течение отпущенных судьбой двух месяцев, говорить с ней о предмете их научных изысканий или о сущих пустяках, целовать ее смеющиеся глаза и ее хохочущие дразнящие губы, обладать ею во всю полноту откровенной страсти, на какую способны молодая красивая женщина и страстный зрелый мужчина, было главной целью его научной командировки. Именно этого–то он не мог себе позволить ни в крохотном номере университетской гостинички, ни в квартире, которую снимала Сашенька на паях с тремя другими сотрудницами разных кафедр. Так что поход на Бенефит-стрит преследовал две цели, конечно же связанные друг с другом: повидать дом Эдгара По и, по–возможности, получить у хозяина (хозяйки) разрешение изучить его комнаты, подвал, чердак, сад или огород, если таковые сохранились с середины 19–го века, то есть когда влюбленный Эдгар По навещал здесь предмет своей страсти. Частью этой задачи было записаться в старинную частную библиотеку «Атенеум», расположенную на той же Бенефит-стрит, и попробовать разыскать там материалы, относящиеся к любовному треугольнику, одной из вершин которого был знаменитый американский писатель.
     Начиналось жаркое утро середины лета в Новой Англии. Город был пуст. Особенно эта часть Провиденса, в которой задавал тон Браунский университет. Студенты разъехались на каникулы. Профессора ушли в летний отпуск. Только научные сотрудники отделов, относящихся к естественным наукам, корпели в своих лабораториях, вылавливая из океана природы песчинки экспериментальных фактов. Поляков спустился к Бенефит-стрит, уставленной молодыми деревцами лип, растерявшими желто–зеленые пушистые цветы, миновал роскошный особняк библиотеки «Атенеум» и вскоре оказался около белого деревянного дома, от которого скатывалась к реке и даунтауну коротенькая улочка, украшенная скромной белокаменной протестантской церквушкой. Деревянный белый дом был обозначен номером 88 и табличкой, где упоминалось имя Эдгара По, навещавшего здесь свою возлюбленную Сару Хелен Уитмен. Поляков осмотрел дом, обойдя его со стороны церковной улочки. Не было ни души. Поляков решил вернуться сюда позднее, а до этого использовать время, чтобы подыскать квартирку для свиданий с Сашенькой Тверской. В предполагаемой близости библиотеки «Атенеум», дома Эдгара По и будущей квартирки для тайных свиданий заключалось идеальное сочетание пользы и удовольствия, что было вполне в характере Эдуарда Полякова. К тому же (а такая вероятность весьма велика в тесном социуме Браунских профессоров и аспирантов), встреча с Сашенькой, сопровождаемой приезжим славистом Поляковым на Бенефит-стрит, всегда может быть объяснена совместными походами в дом Эдгара По или библиотеку «Атенеум».
     Сторона улицы, по которой шел Поляков, была уставлена деревянными домами, большая часть которых, судя по табличкам, представляла собой историческую ценность, впрочем, как и все остальные американские строения в Новой Англии, возраст которых превышает пару сотен лет со времени закладки. Поляков прошелся до конца улицы. Дальше идти не имело смысла. Если бы даже такая квартирка нашлась, то это было бы слишком далеко от дома Эдгара По. Однако надо было что-то предпринимать. Не залезать же тайком на второй этаж в комнату коммуналки, которую снимала Сашенька. Или включать на полную громкость приемник во время Сашенькиных визитов к Полякову в университетскую гостиницу! Кстати, Поляков, по российской привычке, предпочитал слушать последние известия, крутя ручку радиоприемника, который всегда возил с собой, перебирая радиостанции.
     Он стоял в нерешительности. Идти вперед было бессмысленно. Дальше начинался довольно запущенный район города, примыкающий к хайвэю и реке с полузаржавленными мостами. Возвращаться ни с чем было глупо и обидно. Не за тем же он придумал эту командировку, чтобы довольствоваться короткими свиданиями с Сашенькой, когда надо все делать тишком да шепотком! Он оглянулся. Улица кончалась кирпичным убогим домишком и запущенным садом. На ступеньке крыльца стоял карлик с крупной головой в курчавых редких волосах. Ноги и руки его были коротки и толсты. Он приветливо помахал Полякову мужицкой ладонью и показал себе под ноги. Поляков всмотрелся. Земля около карликовых ботинок была вздыблена и шевелилась, словно кто–то копошился в ней. Карлик наклонился и вытащил из кучки земли крупного синеватого жука, который в России называют жужелицей. У жука были толстые выпуклые глаза, которые время от времени прятались внутрь глазничных норок, а потом вылезали наружу довольно далеко, и при этом светили золотым светом, как парой прожекторов. «Хочешь купить жука всего за доллар? — спросил карлик. — Он показывает нужное направление. Как настоящий навигатор». «Не знаю, право. Дело не в цене, — колебался Поляков. — Да он убежит от меня». «Я привяжу к его ошейнику поводок. Никуда не убежит, а будет правильно показывать!» Действительно, когда карлик поднял жужелицу с земли и передал Полякову, тот разглядел, что вокруг шеи насекомого надет крохотный ошейник с неразличимыми без лупы буковками. Карлик получил от Полякова доллар и пристегнул при помощи карабинчика поводок, который применяют для пресноводной рыбалки. В сущности, это была леска с петельками для карабинчика и указательного пальца Полякова.
     Жужелица быстро побежала по тротуару в сторону дома Эдгара По, то есть снова туда, где недавно побывал Поляков. Временами жук останавливался передохнуть или убедиться в том, что новый хозяин следует за ним. Когда жужелица оборачивалась к Полякову, ее глаза горели золотыми фарами. Поляков едва поспевал за торопливым жуком, держа петельку поводка на указательном пальце. Около дома номер 88 жужелица на минуту остановилась, словно в раздумье, потом завернула за угол и начала карабкаться на заднее крыльцо. Поляков остановился у крыльца и закурил сигарету «Кэмел», чиркнув спичкой о коричневую шершавость коробка. Поляков любил собирать коробки, коробочки, шкатулки, ящички, клетки, воображая их моделями таинственных жилищ, хранилищ, сундучков с кладами, что ли. Он курил, а золотоглазый жук вскарабкался на крыльцо и начал ползти по стене к кнопке дверного звонка, в которую уперся головой, подавая своему хозяину знак позвонить. «Умное насекомое», — усмехнулся Поляков и надавил на кнопку. Никто не отвечал, и наш исследователь обхватил большим и указательным пальцами спинку жужелицы и хотел было упрятать ее в спичечный коробок, как дверь распахнулась и, на крыльцо выкатилось инвалидное кресло, в котором ехала молодая красавица возраста Сашеньки Тверской и — что было самым удивительным — похожая на Сашеньку, как одно лицо: синеглазая, улыбчивая, с короткой стрижкой каштановых волос, яркими губами и подбородком с ямочкой. Наверняка, у нее были длинные ноги, но они оказались прикрытыми легким покрывалом. И не видны. «Да, вы совершенно правы, что не засунули насекомое в коробок–клетку: этот необыкновенный жук принадлежит моему дому уже более двух столетий. И живет, как домашнее животное: кошка, собака или морская свинка. Так что выпустите его на волю. Иногда он разгуливает по улицам нашего города и, если попадается кому-нибудь в руки, то люди, прочитав надпись на ошейнике, отпускают его. И жук возвращается домой. Иногда его ради забавы перепродают…», — сказала девушка в инвалидном кресле и улыбнулась, понимающе. «Именно так и было со мной! — воскликнул Поляков. — Некий карлик продал мне вашего жука!» - «Ну что вы, что вы! Милый карлик по имени Карл просто привлек ваше внимание к важности происходящего. Очень часто люди не придают значения подаркам, а ценят только купленное за деньги! — сказала девушка–инвалид. — Впрочем, давайте знакомиться! Ведь не зря же вас привел сюда мой золотоглазый жук. Меня зовут Лена Уитмен. Я родилась в России, хотя живу в Америке давным-давно. Так давно, что успела овдоветь. Я вдова владельца судоходной компании «Ньюпорт-лайн», которая насчитывает не менее трех столетий своей истории. Словом, я владелица судоходной компании и хозяйка этого исторического дома. А вы кто?» «Я тоже русский. Русский еврей. Хотя в Америке всех, кто родился в России, называют русскими. Впрочем, это неважно». «Конечно, важно–неважно! Важно знать о вас побольше и неважно, что вы русский с еврейским хвостиком». «Да–да! Именно с хвостиком! Как остроумно вы это присочинили! — воскликнул наш герой. — Зовут меня Эдуард Поляков. Я приехал из Сан-Диего, где учу студентов русской литературе. И в частности, влиянию Эдгара По на русских писателей–фантастов». - «Тогда что же вы делали около домика карлика Карла?» - «Я искал квартиру на два месяца». «Живите у меня, — неожиданно предложила Лена Уитмен. — Я уезжаю как раз на этот срок в Бостон. Хирурги в Массачусетском госпитале собираются провести операцию на моем позвоночнике]. Предполагается, что операция восстановит нервную регуляцию и кровоснабжение моих ног, которые снова обретут способность двигаться». «О, как замечательно! — воскликнул Поляков. — Просто невероятно!» Он представил себе, сразу двух Сашенек Тверских, скачущих по дорожкам и полянкам Браунского университета. Или двух Леночек Уитмен, выбегающих на крыльцо дома Эдгара По.
     «Собственно, вы застали меня как раз, когда мне позвонили, что лимузин придет с минуты на минуту. Вот вам ключи от дома. Располагайтесь на втором этаже в любой из гостевых комнат. Ванна вымыта и продезинфицирована. Белье в шкафу. Прислуга и кухарка будут убирать и готовить. Я вам позвоню перед возвращением из госпиталя, если не забуду», — сказала Лена Уитмен и, шоколадный гигант–шофер в синей фуражке с золотой окантовкой, черном фраке, белой рубашке и белой хризантемой в петличке, вышел из подкатившего лимузина и перенес Лену в салон автомобиля.
     Через пять минут Поляков звонил своей возлюбленной Сашеньке Тверской, держа переносную трубку телефона, стоявшего на журнальном столике его двухкомнатного номера (иначе не назовешь!) на втором этаже дома Эдгара По. Они договорились встретиться в семь часов на Тэйер-стрит у дверей ресторана «Парагон», который, по мнению Сашеньки, был классным и недорогим. «Запомни, Эдик, я всегда щадила твое самолюбие и твой кошелек!» — Сашенька отличалась не только красотой, но и острым язычком. Действительно, дело шло к вечеру, и наш гость из Калифорнии порядочно проголодался. Он не мог дождаться свидания с Сашенькой. Сказать по правде, он одновременно желал этой встречи и боялся. Желал — это понятно. Она была так хороша собой, что Эдуард Поляков время от времени задумывался: что же в нем такого особенного, чтобы Сашенька настолько прикипела к нему? Ничем, кроме как простым словом любовь, объяснить их взаимопритяжение не было никакой возможности. После похода в поисках квартиры Поляков порядочно устал. Надо было принять душ и переодеться. И тут он вспомнил, что смена одежды лежит в чемодане, а туалетные принадлежности — в дорожной сумке. И то и другое остались в университетской гостинице. Поляков немедленно вспомнил о золотоглазом жуке. Словно следуя телепатическому приказанию, ручная жужелица вынырнула из под комода и уставилась золотыми глазками в глаза Полякова. «А, это ты, дружище! Хотя, сказать по правде, я не знаю, как тебя правильнее называть: женским или мужским именем. Скажем, например, Жужа?» — спросил Поляков, полусмеясь - полусерьезно. Самое забавное, что в подтверждение правильности выбора имени, Жужа взбежала по брючине и перескочила на рукав пиджака нашего ученого-слависта, одобрительно щекотнув его запястье. Поляков погладил золотоглазую Жужу по спинке, подав знак, что готов внимать ее сигналам. Она спрыгнула на письменный стол, оттуда на софу и с нее перебежала к стенному шкафу, в котором хранилась одежда, верхняя и нижняя. Поляков распахнул дверцы шкафа и обнаружил все необходимое: летние костюмы, в том числе и льняные, трусы, майки, верхние рубашки, носки и даже легкие туфли и сандалии. Самым необыкновенным было полное соответствие между размерами одежды и ростом/шириной Полякова, как будто бы все шилось или покупалось именно ему по точным меркам. Он снова погладил Жужу по спинке. Она же стрельнула фарами глазок, словно подмигивая. В ванной комнате его ждали такие же приятные сюрпризы, которым он, впрочем, не удивлялся, как прежде: полотенца всяческих размеров, запечатанные зубные принадлежности и электрическая бритва. Хотя в зеркальном шкафчике хранилась и старинная бритва с широким острым лезвием и ремнем для правки.
     Настенные часы коротко звякнули, напомнив гостю, что уже половина седьмого, и он должен спешить на свидание к Сашеньке. Надо сказать, что умная жужелица юркнула в правый карман его пиджака, где лежал коробок со спичками. Он высыпал спички на поднос для кувшина с цветами и посадил Жужу в опустевшую миниатюрную клетку, которую засунул в карман.
     Как оказалось, до ресторана «Парагон» было совсем недалеко. Поляков шел не спеша, как будто оттягивал свидание с Сашенькой. Он заставлял себя думать о своей бывшей аспирантке, своей возлюбленной и поверенной его научных устремлений, но вместо того, чтобы представлять себе близкое свидание и последующую ночь, он видел Лену Уитмен, которую гигант-негр вынимал из инвалидной коляски и нес на руках в салон белого лакированного лимузина.
     Сашенька ждала его на углу Энжел-стрит и Тэйер-стрит у дверей ресторана «Парагон», а через дорогу цветочница предлагала гуляющей публике розы, тюльпаны и лилии. Он метнулся, выхватил из горшка с водой охапку алых роз, вручил цветочнице двадцатку и тут–то сделал вид, что впервые заметил Сашеньку. Она пробралась через заросли букета к его губам и начала так страстно целовать его губы и лицо, что все на свете женщины, кроме Сашеньки, были немедленно забыты.
     Длинноногая официантка в черном платье, дерзкие вырезы которого оставляли оголенными грудь и спину, проводила Полякова и Сашеньку к столику около окна, выходившего на Тэйер-стрит, по которой прогуливалась вечерняя публика университетского города Провиденса. Однако им было не до кого. Их ноги и руки касались друг друга, как любовники, разлученные надолго и соединенные опять. Они что–то заказывали, что–то пили, ели и снова пили, но все это было неважно, а важным оказывалось только их будущее вдвоем. Как всегда, если нет твердой основы для достижения определенной цели, люди хватаются за промежуточный план, который, как понтон при переходе через реку, способен перевести на другой берег часть желающих оказаться на новой земле, но каждую минуту грозит опрокинуться и потопить неудачников. План, предложенный профессором Эдуардом Поляковым своей возлюбленной, был таков: они собирают материалы для будущей книги об Эдгаре По, которую напишут вместе. Рукопись книги пошлют в московское издательство, а между тем незамедлительно сочинят заявку на грант, получение которого станет большой поддержкой для их будущей семейной жизни, при профессорском жаловании Полякова.
     Они вышли из ресторана «Парагон» в превосходном настроении. Светила новая луна. Жужа мирно спала в спичечном коробке. Во всяком случае, из кармана пиджака не было слышно ни звука. Как–то странно получилось, что наслаждаясь жареными креветками с новоанглийским пивом «Сэм Адамс», которое бармен наливал в запотевшие от хранения в морозильнике стаканы. Скусывая сочное мясо с жареного на гриле бараньего ребрышка, а после взбадриваясь глоточками эспрессо, оба думали об одном: скорее оказаться в пустом доме Эдгара По, чудесным образом оставленном на целых два месяца. Самое забавное, что Поляков, рассказавший о счастливой встрече с карликом Карлом, золотоглазой жужелицей и щедрой хозяйкой дома Леной Уитмен, ни словом не обмолвился о невероятном сходстве ее с Сашенькой Тверской. Он не сказал об этом Сашеньке с целью выяснить несколько возможных вариантов этой таинственной ситуации: она ничего не знает о Лене Уитмен (первое предположение), она знает о существовании своей сестры–двойника, но судьба развела их так давно, что история американского замужества Лены и фамилия Уитмен ей (Сашеньке) незнакомы и (третье предположение): следы сестры потеряны, никакой связи между Леной и Сашенькой не было, и сходство есть всего лишь эффект больших чисел.
     Они вызвали такси, заехали в университетскую гостиницу, взяли чемодан и дорожную сумку и помчались к дому Эдгара По. На крыльце дома произошла некоторая заминка. Из кармана Полякова послышался невыносимый треск, словно народный оркестр трещоток, бубнов и там–тамов одного из самых музыкальных африканских племен решил выразить коллективный протест. «Из–за чего?» — подумал Поляков. «Ну, конечно, из–за невероятного сходства Сашеньки и Лены», — ответил сам себе наш герой. Это трещала и стучалась в стенки спичечного коробка золотоглазая жужелица. Она–то сразу догадалась о сути происходящего. Поляков открыл коробок и выпустил Жужу. Она шмыгнула в щель под дверью заднего крыльца и исчезла внутри дома. Надо сказать, что в Провиденсе, как и во всей Америке, доминирует повальная привычка пользоваться в повседневной жизни задней дверью и открывать парадную исключительно в дни торжественных приемов.
     Поляков и Сашенька жили в доме Эдгара По почти два месяца. Нужные материалы были собраны с избытком. Со времен великого фантаста накопилось и сохранилось такое множество ценнейших рукописей, писем, дневниковых записей и фотографий, что одного этого хватило бы на несколько монографий и десятки обоснований для получения научных грантов. К тому же после добавления ко всему этому богатству находок, сделанных в Рокфеллеровской и Джон Хей библиотеках, и «Атенеуме», стало очевидным, что пора заканчивать сбор материалов и садиться за письменный стол. Решено было, что свои части рукописи книги профессор Поляков напишет в Сан-Диего, а Сашенька в Провиденсе. Заявки будут объединены и посланы в издательство и правления фондов, распоряжающихся грантами.
     Пока они были с утра до вечера заняты сбором материалов, Поляков отгонял от себя мысль о судьбе Лены Уитмен. Как прошла операция? Вернется ли она вскоре или останется в Бостоне на долечивание? Будет ли продолжение их единственной встречи? Он так и не рассказал Сашеньке о поразительном сходстве с хозяйкой дома. Почему? Может быть, Сашеньку и Лену разлучили в таком давнем и отдаленном от Америке детстве, что ни та, ни другая этих встреч не запомнила или не осмыслила. Поляков только сейчас припомнил, что Сашенька росла в детском доме в России, а уж потом умом и упорством добралась до американского университета. Судьба же Лены Уитмен, кроме того, что она осталась вдовой богатейшего судовладельца, была для него абсолютная терра инкогнито. В любом случае, идеальным для Полякова было бы поскорее уехать из Провиденса и незамедлительно, как только наладятся финансовые обстоятельства, увезти из этого города Сашеньку. Он был не в восторге от мысли о их даже нечаянной встречи.
     Да, между прочим, чтобы сблизиться с золотоглазой жужелицей, Поляков принял для себя концепцию о Жуже как о редчайшем примере домашнего животного. Бывают же домашние игуаны, домашние попугаи, домашние скунсы. Да и пчел, живущих в садовых ульях, справедливо считать домашними насекомыми, поскольку сад и дом стоят на хозяйской усадьбе. В таком случае, почему же не Жужа при ее уме или дрессировке? Поляков, а потом Сашенька начали регулярно прикармливать Жужу. Они купили даже детский набор блюдечек и чашечек, который поставили на подносике рядом с кухонной плитой, где потеплее. В чашечки наливали воду или молоко. А в блюдечки крошили сваренные вкрутую, а потом измельченные куриные яйца. Или фрукты. Или кусочки шоколада. Сашенька заметила однажды, как карлик Карл, пришедший с другого конца Бенефит-стрит, пытался подманивать Жужу шоколадкой. Но верное насекомое не пошло к нему. Ведь карлик мог накинуть поводок, а потом перепродать золотоглазого жука. Сашенька иногда удивлялась тому, как Жужа ластится к ней и бежит отовсюду по первому зову. Поляков догадывался, но тайну берег.
     Наступило время прощального ужина. Поляков на следующий день улетал в Калифорнию. Сашенька возвращалась в свою коммунальную квартиру. Сначала решили устроить кутеж в одном из ресторанов на Этвеллз авеню в итальянском районе Провиденса. Потом передумали —хотелось подольше побыть в чудесном доме Эдгара По. Они накупили вина и закусок, зажгли свечи. Серебряные подсвечники и матовые свечи мерцали в сумерках незадернутого шторами августовского вечера, как колонны игрушечного храма. По русскому обыкновению ужинали на кухне, а потом перешли пить кофе в гостиную. Жужа тоже перебежала вслед за ними, уселась на вышитую диванную подушечку, но все время оглядывалась и перебирала лапками. «Кажется, облазили весь дом, знаем наизусть все книги, картины и фотографии, а какое–то чувство, что осталось неосмотренное. И Жужа что–то пытается сказать», — промолвил Поляков в раздумье. «Одень–ка на нее поводок. Вдруг Жужа хочет нам что–то показать», — предположила Сашенька. Поляков прицепил карабинчиком тоненький поводок к ошейнику золотоглазого жука, который, словно дожидался этого момента, соскочив немедленно с диванной подушечки на пол. Жужа выбежала из гостиной в коридор, а оттуда вниз по лестнице, которая вела в подвал. «Здесь мы никогда не были!» — воскликнул Поляков. «Мне кажется, что дверь, ведущая к этой лестнице была так хитроумно заперта, что казалась не дверью, а тупиком, стеной», — отозвалась Сашенька. Жужелица тянула, как охотничья собака, освещая золотыми прожекторами глаз путь в подвал дома. Поляков первым шагнул вниз по замшелым холодным ступеням. Сашенька боязливо следовала за ним. Внезапно их взорам открылась черная дыра, которая вела дальше, пока не поглотила жужелицу и Полякова. И снова вспыхнули золотые глаза жука, осветившие подвал–пещеру. Раздалась тихая хоральная музыка, проникавшая в испуганную душу Сашеньки и поддерживавшая ее. Жужа, Поляков и Сашенька проникли вглубь пещеры. Золотоглазая жужелица остановилась над плитой, указывая Полякову, что ее надо отодвинуть. Под плитой стоял сундук. Они открыли его. Он был полон золотых монет: гульденов, дублонов, дукатов, луидоров, крон, кондоров, флоринов, экю и многих других, в том числе и российских золотых рублей. Под другой плитой, которую тоже осветила Жужа своими золотыми прожекторами, стояли амфоры, наполненные индийским жемчугом, алмазами, рубинами, сапфирами, изумрудами. Куда бы не перебегал золотоглазый жук, наши исследователи находили плиты, под которыми лежали шкатулки с драгоценностям, богато инкрустированные предметы роскоши, оружие, не имеющее себе равного по качеству стали и богатству украшений.
     Они еще продолжали стоять в недоумении и восторге посреди подвала, когда до них донесся слабый из-за отдаленности и винтообразного распространения звука сигнал дверного звонка. Жужелица радостно подпрыгнула, потянув за поводок и побежав наверх в коридор и оттуда — к дверям, выходящим на заднее крыльцо. Там стоял белый, напоминающий кита, лимузин. Тот самый, который отвез два месяца назад Лену Уитмен в госпиталь на операцию. Тот самый, потому что Эдуард Поляков накрепко запомнил шофера-негра в форменной фуражке с золотой окантовкой. Только на этот раз Лена выбежала из лимузина и легонько поднялась по каменным ступенькам крыльца. Оттуда она подала знак шоферу, что он свободен уезжать в гараж. И тут же наклонилась и подставила ладонь золотоглазому жуку, куда тот с готовностью забрался. «Здравствуй, умница», — рассмеялась Лена Уитмен и погладила Жужу по спинке. Поляков замер в оцепенении. Сашенька Тверская уставилась в Лену Уитмен, как в зеркало. Хозяйка дома, казалось, не была ничуть удивлена. «Здравствуй, сестричка, — обратилась она к Сашеньке. — Вот мы и встретились. Нас разлучили совсем малышками в детском доме где–то под Тулой, кажется, поблизости от Ясной Поляны. Лев Толстой позаботился о будущих сиротах. Меня оттуда забрали богатые американцы —судовладелец Уитмен и его жена, которая вскоре умерла. Как только мне исполнилось восемнадцать лет, Уитмен женился на мне и завещал всяческие богатства в акциях, золоте и драгоценностях, которые в его роду скопились за триста лет существования судовладельческой фирмы «Ньюпорт–лайн». Теоретически я владею всеми этими богатствами, а практически, кроме денег в банке и ежегодных отчетов моего менеджера не видела ничего. Особенно драгоценности, которых я так и не смогла найти». «Вот они там!» — воскликнула Сашенька и попробовала перехватить поводок, за который Лена Уитмен держала Жужу. Но та не давалась. Да и хозяйка дома Эдгара По не отпускала поводок. Поляков не знал, что сказать, потому что в его планы вовсе не входило делиться найденными богатствами с кем бы то ни было, включая Сашеньку Тверскую и хозяйку дома Эдгара По. Он предпочитал молчать, наблюдая за предполагаемыми сестрами–близнецами. Сашенька же Тверская была готова довольствоваться хотя бы частью богатств, обнаруженных в подвале. А для этого она с готовностью предложила Лене Уитмен версию своей жизни, которая сводилась к тому, что она горько проплакав несколько месяцев после разлуки с любимой сестричкой Леной, смирилась, получила высшее образование в Московском университете и была принята в аспирантуру Университета Сан-Диего. История ее учебы в аспирантуре под началом Эдуарда Полякова нам известна.
    
     «Вы же не будете с ними судиться?» — запальчиво сказал карлик Карл, появившийся из подвала и прочитавший дерзкие мысли Эдуарда Полякова. «Естественно, до суда дело не дойдет. Тем более, что с одной из них, а, быть может, с обеими я обручен», — ответил Поляков. Сашенька молчала. А Лена Уитмен была искренне удивлена. «Проще простого, если предположить, что вы обе однояйцевые близнецы, то есть эмбриологические — один и тот же организм, разделенный последующими командами генов», — отпарировал Поляков. «Ну, знаете, профессор, не кажется ли вам, что ваша гипотеза заходит слишком далеко?» «Что же вы предлагаете?» — спросил Поляков запальчиво. «Вы берете из подвала столько драгоценностей, сколько поместится в ваш портфель, и немедленно покидаете Провиденс. Карл, помоги профессору и проводи в аэропорт, чтобы убедиться!» — приказала она карлику. Поляков и карлик Карл нырнули в подвал. «А ты, сестричка, оставайся жить в моем доме. Есть у меня на примете один молодой писатель с кафедры литературного мастерства. С ним ты забудешь своего Эдуарда Полякова навсегда».
     Наконец, Лена Уитмен обратила внимание на золотоглазую Жужу: «Ты, моя красавица, когда Поляков уедет, закрой до поры до времени дверь в подвал. Да так, чтобы и комар носу не подточил».