Самое интересное стало происходить спустя неделю после получения профессором Баумом Нобелевской премии по физике. Казалось бы, тут противоречие. Можно было ожидать, что его истинные чувства проявятся до вручения премии: окрыленность от самого открытия, напряжение ожидания решения комитета, радость от признания заслуг. Но профессор Баум был уверен, что получит Нобелевскую премию, с того самого момента, как погрузился в свою теорию объединяющих пространственных искривлений – тема настолько грандиозная, что не удостоиться премии было невозможно. Он погрузился в эту тему почти со спокойной душой. Почти, потому что был человеком.
     И все из-за того, что он хотел эти объединяющие пространственные искривления измерить, увидеть их собственными глазами или в приборы, убедиться в правильности своей теории, ведь Нобелевскую премию ему присудили лишь за теорию, предсказавшую существование в основе материи квантовых искривлений пространства, резонирующих между собой по всей Вселенной. Но пока не существовало способа их измерить непосредственно.
    
     Корреспондент подкараулил его на входе в отель накануне награждения. Профессор Баум попытался популярно изложить суть своей теории на пальцах:
     – Люди постоянно задаются вопросом, как это возможно с точки зрения Вселенной? Предположим, существует объект, назовем его, скажем, «яблоко». Атом на одной стороне яблока не знает, что делает другой атом на противоположной стороне того же яблока. Так что же делает яблоко единым объектом, а не сборищем отдельных атомов? Еще некоторые античные философы утверждали, что яблоко не существует само по себе, а является продуктом человеческого сознания, отражающего окружающий мир. Но это утверждение не объясняет, каким образом люди в разных частях мира распознают, что это именно яблоко. Неужели материя «знает» сама, что она яблоко? Моя теория утверждает, что да. В основе материи имеются кванты искривления пространства, которые можно представить себе как единое искривление, имеющее множество проявлений. Они и осуществляют временную связь всего со всем, поставляя материи «информацию», что она является частью яблока. Или частью звезды. Или галактики. Они определяют структуру материи в любых масштабах и позволяют даже мельчайшим частям объекта «ощущать» свою принадлежность к нему.
     – Что вы подразумеваете под «определяют структуру материи»?
     – Как это возможно, что законы природы одинаковы везде? Что же на самом деле заставляет все частицы вести себя подобным образом в любом месте? Утверждение, что такова их природа, мало что объясняет. Моя же теория объясняет это. Законы природы едины везде, потому что с точки зрения квантов искривления пространства материя одинакова в любом месте. На самом деле место одно везде… С небольшим допущением можно сказать, что кванты искривления пространства поддерживают Вселенную в ее настоящем виде. И если существует бозон Хиггса, придающий материи массу, почему бы не предположить существование некоего бозона осознания?
     – Бозона Баума?
     – Называйте, как хотите, – скромно сказал профессор и вошел в лобби, оставив корреспондента в полном смятении на ступеньках.
    
     Прибор для измерения резонанса квантов искривления пространства, способный непосредственно измерять его, настраиваясь на резонанс Вселенной, был разработан после возвращения профессора из Стокгольма, где ему вручили награду. Соавтором профессора Баума была доктор Гельфин, научная сотрудница университетской лаборатории, с которой профессор публиковал статьи. Лишь после окончания разработки устройства ввода профессор Баум с изумлением обнаружил, каким великолепным исследователем была доктор Гельфин и непонятно, как он не замечал этого раньше. Думая об этом, он наконец-то оценил и ее вклад в развитие теории. Он решил на этот раз предоставить ей почетное право первой произвести измерения реальной материи.
    
     Регистратор начал медленно выводить на ленте загогулины. Профессор Баум устремил проницательный взгляд на ленты разматывающейся бумаги, бумажные ленты, обещающие светлое будущее и предвосхищающие эксперименты по многообразному использованию теории квантового искривления пространства. Но на самом деле его не интересовало применение его теории – он хотел лишь подтвердить ее экспериментом.
     – Странно. – Голос доктора Гельфин прервал ход его размышлений.
     – Что странно? – спросил он.
     Она нахмурилась.
     – Я не знаю почему, но у меня сильное чувство, что я уже где-то видела этот график. – Она посмотрела на медленно раскручивающуюся бумажную ленту, детально фиксирующую колебания Вселенной, изменяющие квантовые искривления пространства. Но было ясно, что мысли ее далеки отсюда.
     – Что? – произнес профессор Баум после короткого замешательства.
     – Ш-ш-ш… – Доктор Гельфин нетерпеливо приподняла руку. Через какое-то время она сердито замотала головой. – Я не могу сосредоточиться на этом. Словно мой мозг... – Вдруг на ее лице появилось удивление. Она смотрела на разматывающуюся бумагу. – Вот! Мой мозг! Вот что это мне напоминает!
     – Что вы имеете в виду? – спросил профессор Баум.
     – ЭЭГ. Результаты ЭЭГ. Когда я была студенткой, я участвовала в эксперименте на кафедре изучения мозга, и они сделали мне ЭЭГ. Результаты выглядели именно так. Нам следует позвать кого-нибудь из нейробиологов и показать им это.
     Тут все и закрутилось. Нейробиологи были шокированы сходством волн, зафиксированных прибором, и волн человеческого мозга. Следующий вопрос выглядел для них очевидным, но профессор Баум воспринял его как откровение: «Вы испытывали прибор на человеческом мозге?»
    
     Профессор Баум вместе с доктором Гельфин сидели в институтском кафе и пытались определиться с дальнейшими действиями. Он категорически отвергал испытание прибора на ком-нибудь другом из опасения, что прибор, не будучи достаточно проверен, может нанести непоправимый вред мозгу человека. Хотя теоретически этого не должно произойти, но было достаточно случаев, которые теоретически не должны были произойти, но произошли. Он вертел в руках рогалик с шоколадом.
     – Я полагаю, что мы наблюдали сознание, – убежденно сказала доктор Гельфин.
     – А я пока что полагаю, что вы преувеличиваете, – ответил профессор Баум.
     – Обратите внимание, это выглядит как человеческая мысль. Что мешает такой сложной структуре как Вселенная быть мыслящим организмом? Вы забыли, что сказали газетчику? Вы говорили о самосознании материи, о бозоне осо…
     – Я говорил метафорически, – резко оборвал ее он. – Я не имел в виду дословно.
     – И все-таки, – сказала она, – законы природы неизменны в любом месте. Материя, говоря вашим языком, «осознает» себя яблоком. Может, кавычки не нужны? Может, она и вправду осознает?
     – Знаете, куда это приведет нас? – сказал он. – К Богу. Я не верю в Бога.
     – Вы не обязаны верить в Бога в религиозном смысле. Это не должно мешать вам верить во Вселенную как организм, сознание которого поддерживает законы материального мира, организм, который создал нас. Но вы не обязаны называть его Богом.
     – Почему вы думаете, что он создал нас? Почему вам кажется, что кто-то управляет нами?
     – Мне кажется это логичным. Если резонансные волны охватывают всю Вселенную, всю материю, то они могут и управлять ими.
     – Скоро узнаем, – проворчал профессор Баум и доел рогалик.
    
     После эксперимента на своем мозге профессор Баум радовался, что сохранил новое открытие в тайне.
     – Как такое может быть, что вся материя – вся материя! – согласуется с общими волнами квантового искривления пространства, и только человеческий мозг согласован лишь с собственным ЭЭГ? – спросил он у доктора Гельфин с беспокойством.
     – Может, сознание человека не подчиняется глобальному сознанию Вселенной? – спросила доктор Гельфин.
     – Разумеется, или Бог дал нам свободу воли, чтобы принимать этические решения, – заключил он. – Возможно, в коим-то веке Понтифик прав, и в конце концов мы все, кроме хороших детей, отправимся в ад на переделку.
     Доктор Гельфин взглянула на него с обидой.
     – Я не рассуждаю теологически, я рассуждаю научно. Вы позволяете своим атеистическим воззрениям влиять на интерпретацию резу...
     – Я не верю в Бога. Не могу и не желаю. Вера в Бога искажает все, над чем я работаю.
     – Знаете что, давайте поставим опыт.
     – О чем вы говорите? Какой еще опыт?
     – Согласуем волны ЭЭГ с волнами искривления космического пространства с помощью биологической обратной связи. И раз вы настаиваете, не будем искать добровольцев. Подсоединим к прибору вас, и он настроит ваш мозг на частоту космических волн.
     – И что это нам даст?
     – Не догадываетесь? Это позволит вам самому ощутить эти волны. Если там есть сознание… мыслящий организм… может, вы сможете ощутить его сами? Может, вы сможете задать вопрос, действительно ли это сознание? Действительно ли оно создало нас? И… что оно хочет, чтобы мы сделали?
     – Слиться воедино со Вселенной, а? – усмехнулся профессор Баум.
     – Смейтесь, но может, это как раз то, что люди ищут во всех религиях, культах, медитациях? – сказала доктор Гельфин с жаром.
     – Хорошо. Давайте проверим, можно ли осуществить подобный опыт в принципе. Это может оказаться интересным.
    
     Электроды облепили голову профессора Баума. Данные его ЭЭГ, поступающие в компьютер, сравнялись с частотой волн квантового искривления пространства. Эти волны, преобразуясь в звук, повлияли на изменение частот мозга профессора Баума. Ему стало страшно.
     Транквилизатор, который он принял, начал действовать. Он почувствовал, как его тело размягчилось и словно растеклось и заполнило все свободное пространство на столе. Его мышцы расслабились, мозг начал блуждать, внутренний вулкан утих. Дремота постепенно охватила его. Его чувства тоже начали блуждать и расширяться, двигаясь и пульсируя вместе с окружающим воздухом, с комнатой, со зданием, с галактикой и со… Вселенной.
     Сознание профессора Баума распространилось по всей Вселенной, до самых ее пределов и даже дальше. Его сознание, извергающееся волнами, дотянулось до галактик и атомов. Мысль отражалась эхом в нем и во Вселенной, и он не понимал, кому она принадлежит: ему или нет. Он изо всех сил и на пределе чувств пытался остаться собой, но ощущал, как его естество отделяется от него и распространяется далеко за его пределы. Он слышал вопрос и полученный на него ответ, снова, снова и снова от края Вселенной и до ее внутренней сущности. Они передавались смыслами, а не словами, в колебаниях, в обмене энергией. Он уже не мог отличить, где вопрос, а где ответ, что его, а что чужое. Ответ вытолкнул его обратно, его сознание сколлапсировало к его настоящему размеру и еще, и еще…
     Профессор Баум открыл глаза. Он видел все очень четко и резко, но вместе с тем его охватило чувство нереальности и отстраненности, как бывает с человеком, внезапно пробудившимся от глубокого сна. Доктор Гельфин с тревогой смотрела на него. Ее глаза излучали заботу. Он сразу не смог сфокусироваться на ее словах, он еще пытался удержать те огромные пространства, на которые он распространялся за мгновение до этого. Постепенно он стал ощущать, как его мозг, растянутый как резина, возвращается к своим первоначальным размерам, с трудом приспосабливаясь к границам черепа.
     – Что случилось, профессор Баум? Вы в порядке?
     До него дошло, что она уже некоторое время повторяет свои вопросы.
     – Да-да, я в порядке, – произнес он с усилием, но ответив, почувствовал, что говорит неправду. Слово «я» больше не было правильным в его устах, но он не знал, чем его заменить.
     – Вы задали вопрос? Получили ответ? – спросила доктор Гельфин.
     – Да-да, получил ответ, – сказал профессор Баум устало. И про себя добавил: «Примерно».
     – И каков он? – не отступала доктор Гельфин, начиная сердиться.
     Он застонал, вопрошая себя отвечать ли, и все-таки ответил. Абстрактная мысль облеклась словами, лишь слетев с уст, и она и песня, и яд на человеческом языке:
     – Вы уже большие дети. Справитесь сами.