Самый первый раз это произошло у филипповского особняка на Яузском бульваре, куда он, опоздав на полчаса, пришел на встречу с В., уже внутренне чертыхаясь оттого, что согласился на эту встречу. Тут все было ясно и определённо – с В. он провел ночь четыре дня назад и, зная натуру таких цепких маленьких брюнеток, он понимал, что всё теперь отмерянное им на двоих время он будет сопротивляться, скрежеща зубами и напрягая мышцы рук, этим тискам, в которые положено ему уместиться, обездвиженным и обезволенным: биологические часы В. тревожно били тридцать первый год. Он бы мог скрыться, раствориться в плотной московской толпе, никогда больше не встречая, разве что случайно, этих истеричных темных глаз, но глупость, совершенная им в момент подпития, была чудовищной: В. являлась его коллегой по работе. Если бы ему захотелось вдруг сильно отклониться назад на своем рабочем кресле, при этом максимально потянув спину и выворотив голову направо, за стеклянной перегородкой метрах в двадцати от себя он увидел бы ее конский хвост, но проделывать подобные трюки в голову ему не приходило.
     В. стояла в пятне света под фонарем с маленьким своим нахмуренным и раздраженным треугольным личиком, злым стражем на фоне сказочных башенок и эркеров, но при виде него сделала усилие, разгладилась и улыбнулась. Он бормотал какие-то извинительные слова, чувствуя желание скорее покончить с формальностью ужина и отвезти ее к себе домой, а лучше бы к ней, чтобы часа в два ночи после всех занятий сбежать и попробовать еще выспаться, но она схватила быка за рога сразу: «Ну что же, в прошлый раз у тебя мы собирались посмотреть тот фильм, как же его название… ах, да все равно до него дело не дошло, может быть, сейчас у нас получится?» В ее словах была игра, и был сладострастный намек, он вспомнил жар ее губ у себя там, ниже живота и чуть повеселел, но вдруг внезапно, нежданно, будто бы синей шелковой накидкой, расшитой золотыми звездами, его вдруг накрыло давно неведомое, уже забытое чувство.
     Когда-то, будучи мальчишкой, на каникулах, он с деревенскими бедовыми подростками ходил «встречать поезда»… Герой выбирался по жребию и становился спиной на пути, максимально долго стараясь не сбежать с колеи, не дождавшись хотя бы первого, но сразу душераздирающего гудка машиниста. Поезд на Москву шел в 21:40. Его приближение задолго чувствовалось трепетом земной поверхности так, что в момент вытягивания меченой бумажки из сальной кепки безымянного теперь уже пацана, все участники таинства ощущали себя приговоренными к смерти из камеры, откуда каждый день по неизвестной логике выдергивался на казнь всего один, и по утрам любой, даже смирившийся или гордый узник сжимался и плакал про себя или в голос, слыша еще издалека, из самого начала коридора стук железных каблуков идущего стража, от которых дрожал каменный пол.
     Теперь же по спине его пробежал озноб, будто в полах пальто запутался ветер, он не слышал никаких шагов, но чувствовал как будто бы легкую вибрацию от них, и слева вдруг зазвучал вкрадчивый голос: «Извините, что помешала, но не будет ли у вас прикурить?» Она подошла слева, так, что свет фонаря падал ей за спину, организуя на лице темную круглую маску, меж сжатых пальцев руки дрожала белая палочка. Он, хоть и бросил, носил с собой по привычке зажигалку, нащупал ее в кармане пальто и осветил женское лицо, лет двадцати-тридцати, тень от ресниц, увеличенная в игре пламени коснулась его руки. Он вздрогнул. Отворачиваясь, она будто бы случайно царапнула его взглядом – он видел, как зрачки, суженные под воздействием источника света, резко расширяются, заполняя почти всю радужку, и в тот же момент женщина отступила в темноту из освещенного круга, чуть кивнув головой в знак благодарности. Он смотрел ей в спину, старательно охватывая взглядом тонкую черную, плотно перехваченную в талии поясом фигуру, очертаниями напоминавшую резного шахматного ферзя и светлые волосы, путаными петлями разбросанные по спине – она беззвучно удалялась быстрым шагом, мягкой походкой, раскачивая бедрами и выпуская облачка дыма. Он почувствовал, что кто-то трясет его за плечо и столкнулся со жгучим взглядом В.
     – Ну так что же, идем? Вызовешь такси или, – пренебрежительно добавила, – общественным транспортом?
     – Ты подожди… Я сейчас, я сейчас приду…
     – Что, что? Куда ты, я не понимаю, что происходит? – ее голос неприятно затрещал, как заискрившийся провод.
     – Я… Я позвоню тебе, у меня… голова… болит…
     Он почти уже бежал прочь. «Что за глупости. Что это такое, а? Ну догоню я ее и дальше что? Как мальчишка, как дурак, в самом деле…» Он быстро шел, стараясь не упустить из виду силуэт в длинном плаще, что в сумерках было делом нелегким.
     Он потерял ее на бульваре недалеко от дома Голосова, отвлекшись на мгновенье на вылетевший из-за поворота трамвай. Потом стоял, будто бы в ожидании поддержки осматриваясь по сторонам – так страстно возникло в нем желание простого человеческого участия. Но пусто было вокруг, зачавшийся дождь своими тонкими иглами распугал всех прохожих, лишь две статуи возвышались над ним в отдалении – мужчина и женщина, в залитых гипсом глазницах которых стоял мертвый потусторонний холод.
     Второй раз случился спустя несколько дней, опять же в районе Китай-города, но на пересечении Солянского проезда и Спасоглинищевского переулка, когда он вышел около полудня после утомительного совещания прогуляться и подышать живым, по сравнению с офисным кондиционированным, воздухом и позже заглянул в кафе. У барной стойки сидела она: спина прямая, как карандаш, волосы странного медово-желтого цвета завернуты в небрежный пучок и скреплены деревянной шпилькой, глаза сильно подведены черным, лицо бледно, с голубоватым молочным оттенком. Замерев столбиком у входа, он слушал гул в ушах от застучавшего безумным сбитым ритмом сердца, чувствовал тепло в ладонях и тяжелый, как чужой, онемевший во рту язык. Она взяла протянутый барменом бумажный стаканчик с кофе чуть ниже, чем полагалось, дернулась всем телом, быстро перехватила его повыше другой рукой и на мгновенье, как, ребенок, поднесла обожженные кончики пальцев к губам… Потом вышла на улицу, слегка толкнув его локтем, край ее плаща хлестнул его ладонь, и он ощутил внутри себя волновую сладкую реакцию, распространявшуюся по нарастающей от кончиков травмированных тканью пальцев до самой глубины его мужской сущности.
     Он шел за нею, как опоенный, пытаясь найти пути своему хоть какое-то оправдание. Женщина передвигалась быстрым шагом в мягких туфлях без намека на каблук, в одной руке держа стаканчик с кофе, в другой крошечный кожаный конвертик-сумочку. Через пару сотен метров она поставила уже пустой стакан на скамейку на троллейбусной остановке. Он увидел на краю его еле заметный след бледной помады и машинально схватил его. Тут же, ошарашенный собственным поступком, отбросил его прочь, стаканчик покатился по улице и упал с тротуара на проезжую часть. Немедленно от светофора стартовали машины, и одна из них колесом смяла его в плоский грязный диск, он ахнул, но тут же понял, что не держал в виду женщины уже несколько секунд. Обреченно поднял голову, рванул вперед, завертелся юлой, но не нашел ее. Рядом, на скамейке сидел бездомный, кутаясь во что-то рыхлое, бывшее раньше, видимо, клетчатым пледом и окруженный плотным облаком табачного дыма. Он дал ему 100 рублей, попросив при этом сигарету. Пошел назад, чувствуя, как сердце натужно сокращается, перегоняя кровь в ускоренном режиме. «Как глупо, год назад бросил и вот опять!» Во рту стоял кислый привкус так и не выпитого кафе.
     Третий раз случилось дней через десять, стало холодать уже по-настоящему, неделю шли дожди, выстужая воздух. Он увидел ее из окна трамвая, на котором, сильно припозднившись, ехал с работы до метро Чистые пруды, и совершенно не удивился этому, будто бы ждал. Она шла в противоположном движению трамвая направлении, зябко поводя плечами в своем черном плаще, и говорила по телефону – смеялась, улыбалась, беззвучно шевелила губами, произнося слова в трубку. Его ослепила страшная зигзагообразная вспышка ревности при мысли о том, кому она могла дарить невидимые свои улыбки, он выскочил на остановке и скорым шагом пошел за ней, через какое-то время чуть успокоившийся, загипнотизированный плавным движением ее ног. Он держался позади метров за десять, уже ясно понимая, что на этот раз ей от него никуда не скрыться и пытался поймать в круг своего обоняния ее запахи – хотя бы мельчайшую молекулу аромата духов, но вдыхал при этом лишь порченный машинными выхлопами унылый московский воздух. В голове качались маятником мысли, запуская темное действо, в котором поднявшийся занавес оголял актера, беззвучно и кукольно открывающего рот в поисках первой реплики.
     Вдруг женщина начала постепенно замедлять шаг, и он замер в величайшем напряжении. Откинув волосы назад, она, мгновение одно посомневавшись, стала оборачиваться. Уткнувшись взглядом в ее белый профиль, он, задыхаясь, отпрыгнул в черное нутро подворотни и тут же наткнулся на что-то мягкое, чуть не упал. Это были ноги парня, стоящего там, в темноте. Были и еще люди – зажигались то тут, то там огоньки во ртах, освещая смурые квадратные лица. От компании несло водкой, мусором и рыбой. «Ну ты чо, мужик, ты чо ослеп, а может, пьяный, а дай-ка сигарету, раз ты так кстати попался, и еще добавил бы немного, а то водочку нам уже не продадут, а в кафе напротив цены неподъемные для рабочего класса». Он попытался просто развернуться и уйти обратно, под свет фонарей, без слов и комментариев, с одним лишь пульсирующим страхом потерять ее вновь, но был крепко дернут за воротник пальто, да так, что на секунду захрипел. «Куда такой борзый, а? Кроссовочки мне новые испачкал и даже не извинился… Ну-ка давай посмотрим, что у тебя есть за моральный ущерб…» Ощущая чужие руки у себя по карманам, он молча, отчаянно выдирался, хаотично работая кулаками, разбил чей-то нос, ткнул в чей-то рот. Страшные бранные слова висели грязными тряпками, утяжеляя и без того тяжкий воздух, раздался воющий гулкий звук где-то вверху, у самой макушки и тут же рассыпался звоном осколков бутылочного стекла по асфальту. В ногах вдруг стало удивительно легко, с волос, заливая широко раскрытые глаза, закапала тьма. Он мягко и очень медленно, выгнув грудь дугой, упал на кучу прелых листьев, собранных с утра дворником, так, что не почувствовал боли падения, но теперь он не почувствовал бы ее и соприкоснувшись с размаху с острыми камнями.
     Чуть постояв, но так и не оглянувшись, она быстро и беззвучно полетела дальше, как черная птица, и если бы шла она не по асфальту, а по песку, на нем не оставалось бы следов.