Однажды обычный октябрь надолго удивил его сердце.
     Город, к середине той осени уже неприятно холодный, всё дальше и глубже остывающий после бессмысленного и ничем не запомнившегося лета, каждое утро почему-то именно ему протягивал ладонями мокрых от серого дождя улиц несколько прекрасных мгновений.
     …Несмотря на большую, отчаянную жалость к себе, нужно было подниматься. Грозовой ветер всю ночь жестоко тревожил жестяные заборы, а глухие неприятности ждали его и вчера, да, судя по всему, продолжатся и завтра.
     «Нужно держаться».
     Никто его не будил.
     Он привык, заложив правую руку под голову, каждое утро подолгу смотреть в темноте на тусклые красные цифры электрического будильника, до тех пор, пока не начинало гудеть над бровью, и не отекала неприятно рука…
     Иногда он замечал запах своего голодного пота на кромке старого одеяла.
     Уже утро. Вчера был туман. Среди верхних этажей переулка ещё темно. Осень.
     В раннем начале каждого дня он шёл по городским улицам на работу. В направлении возможной работы…. Иногда ему везло. Когда-то он принял решение, судя по всему неправильное, но окончательно признаться в этом сейчас стало бы для него неприятным поступком, поэтому он убедительно уговаривал себя и терпел. За последние годы тяжесть такой жизни постепенно стала невыносимой, не раз и не два он угрожал себе последним сроком…. Проходили дни, в отчаянии очередного пустого вечера он скрипел зубами, накрывался с головой жёстким одеялом и засыпал. Но мутные рассветы по-прежнему не исчезали.
     «Я смогу! Я умею работать, это моё призвание, меня же хвалили…»
     Многое хорошее у него уже было – в прошлом. И путешествия, и смех, и красивая одежда, и добрые, умные спутники.
     А сложность сегодняшней жизни – всего лишь следствие его уверенных ошибок, его одинокого упрямства.
     Он признавался себе, что плохо одет, что кажется окружающим людям нездорово задумчивым, что безмерно устал….
     «…Надо терпеть, надо работать! Терпеть!»
     Ведь он сможет и про него обязательно вспомнят.
     Но вот так уж случилось, что однажды в октябре он первый раз за долгое время отчаяния встал перед пыльным домашним зеркалом. И одевался в то утро тщательнее, чем обычно. Невнимательная небрежность многих привычных движений была неуместна.
     «Она будет идти мне навстречу!»
     Подробности того, как всё произошло в первый раз, уже не вспоминались.
     Он, как и всегда, на два хрустящих оборота, запер за собой входную дверь, и брёл по мокрому тротуару туда, где его никто не ждал. Смотреть далеко вперёд не было никакой необходимости, только под ноги, исключительно для того, чтобы избежать луж и как можно дольше сохранить сухими свои старые, протекающие по швам рабочие башмаки.