Фальшиво отзвучали жидкие аплодисменты. Остатки публики, не сумевшие незаметно покинуть аудиторию во время доклада, бодро рассыпались по проходам и, дробно перестукивая каблуками, жидкими ручьями всосались в двери.
     Докладчик – высокий молодой человек со злым неприветливым лицом, откалывал со стендов плакаты с чертежами и графиками. Кнопки выскальзывали из его дрожащих пальцев, сыпались на пол, и он, еле слышно чертыхаясь, отфутболивал их прочь.
     Я подошёл к кафедре, облокотился о лекторский стол и старательно изобразил задумчивость, разглядывая доску, густо усеянную мелом.
     - А вам чего надо? – неприязненно спросил докладчик. – Ещё один специалист по насмешкам?
     Я простил ему очевидную грубость и тяжесть слога. На его месте любой бы расстроился: переворошить гору литературы ради сорокаминутного доклада для трёх десятков тупиц, которые не отличат кольцо Буля от дырки бублика…
     - Не стоит их винить, - миролюбиво заметил я. – Вместо обещанной единой теории поля, вы весьма убедительно доказали, что уравнения Максвелла и Эйнштейна несовместимы.
     - Отрицательный результат – тоже результат!
     - Идеология неудачников! – спокойно возразил я. – Давайте не будем заниматься самообманом, молодой человек. Отрицательный результат – это подтверждение беспомощности исполнителя, и больше ничего.
     - Дмитрий! – представился он и протянул мне руку.
     - Тем более, - продолжал я, игнорируя его дружественный жест. – Что вы были на правильном пути, и только поверхностное знакомство с физическими приложениями вариационного анализа не позволило вам заглянуть немного дальше.
     - Что? – его ладонь сжалась в кулак. – Что вы сказали?
     Вместо ответа я подошёл к доске, взял мел и тряпку.
     - Ветошь перед лекцией смачивать надо! – с укором сказал я. – Смотрите, вот здесь, когда вы интегрировали по контуру… и здесь, после дифференцирования по мнимому времени…
     Я внёс основные исправления. Обращать внимание на мелкие ошибки было не в моих правилах. О мелочах пусть заботятся те, кому это нужно. Заодно можно выяснить – а нужно ли им это?
     Напряжение за моей спиной испарилось, словно капли дождя на гальке июльского пляжа. Я почувствовал, как всё его внимание переключилось на доску.
     Он протянул руку, и я вложил в неё мел. Тряпку положил на стол: она ему скоро понадобится.
     Я вернулся в зал и сел в первом ряду. Люблю людей! Только что он готов был меня убить за одно только сомнение в его компетенции. А сейчас он забыл обо мне напрочь! Всё его восприятие сузилось до плоскости доски, на которой появлялись всё новые и новые руны.
     Минут через десять Дмитрий, не оборачиваясь, поискал у себя за спиной тряпку. Нащупал её и попытался что-то стереть с доски. Ага! Как же! На этом клочке материи влаги было не больше, чем у египетской мумии, пролежавшей в песке несколько тысяч лет.
     С минуту он пытался очистить от записей хотя бы часть доски. Из густого облака пыли послышался кашель.
     Я сочувственно улыбался.
     - Чёрт меня побери! – закричал он и изо всех сил швырнул кусок мела в доску.
     Мел раскололся и шрапнелью разлетелся по аудитории. На доске осталась большая жирная точка, приподнявшаяся над знаком гамильтониана в правой части уравнения условного равновесия.
     - Уже! – вполне ясно сказал я.
     - Что? – он вспомнил о моём присутствии. – Кто вы такой?
     Я улыбнулся, достал визитку и, вернувшись к кафедре, положил её на стол перед ним.
     - Как наскучит мелкометание, приходите. Есть одно свободное местечко за партой…
     И пошёл к выходу.
     - Подождите! - закричал он. – Я понял: при ускорении заряда уравнения Максвелла объединяют электрические и магнитные величины, а при ненулевой скорости изменения ускорения к уравнениям Максвелла цепляются уравнения Эйнштейна… Эй! Я не кончил!
     - Это вы с женщинами кончайте! – бросил я через плечо, подходя к дверям. – На математику больше сил останется…
    
     ***
     Дмитрий появился в моей лаборатории год спустя.
     Бледный, небритый, осунувшийся.
     Я следил за его публикациями: две статейки в «Национальном геофизическом», и одна в «Физическом вестнике». Не густо? Как сказать…
     Он нёс фанерный ящик. Развевающиеся полы плаща были заляпаны грязью.
     - Здрасьте! – громко поздоровался он и тут же устремился к доске.
     Мы как раз с одним из аспирантов заканчивали разбор довольно неожиданного следствия из весьма тривиальных предположений. Дело касалось теплофизики электролитов, в частности, поведения ионов в температурных полях сложной формы. На первый взгляд к проблемам Дмитрия эти вопросы не относились. А дважды на что-либо смотреть Дмитрий пока не научился: он схватил губку (влажную, между прочим!) и вытер дочиста доску. Потом отобрал мел у аспиранта и принялся инкрустировать плоскость своими выкладками.
     Я извинился и отпустил аспиранта, но вскоре заметил, что присутствующие оставили работу и, сгрудившись у меня за спиной, наблюдают за вязью формул Дмитрия. Тогда я жестами предложил присутствующим разобрать стулья, и вскоре мы все, довольно удобно устроившись, наблюдали за разворачивающимся представлением.
     Дмитрию следовало отдать должное: он точно соразмерил пространство доски с объёмом представляемого материала. Ошибся он только один раз, но заметил это сразу, аккуратно стёр ошибочное выражение и написал поверх правильное. Наконец, чистого места на доске не осталось. Он решительно вытер руки, отступил от доски и с видом довольного выступлением маэстро поклонился.
     Я кивнул, и наша немногочисленная аудитория подарила ему полторы минуты довольно энергичных аплодисментов.
     Тогда он подошёл к своему ящику, откинул запоры и снял крышку: на чёрной полированной подставке стоял диковинный прибор, состоящий из нескольких массивных соленоидов, электронного блока управления, и направленной в зенит сужающейся к вершине спирали. Проволочная спираль была насажена на ось электродвигателя, который Дмитрий, даже не подумав спросить разрешения, немедленно включил. Проволока, быстро вращаясь, немедленно обратилась в размытый конус. Послышался тонкий визг и шорох трущихся деталей.
     Дмитрий взял кусок мела, осторожно что-то нащупал в воздухе над прибором, и уложил на это «ничто» мел. Он сделал два шага назад: в воздухе, над стремительно вращающейся спиралью, висел кусок мела без всякой видимой поддержки…
     Он окинул нас гордым взглядом.
     - Всё? – сухо спросил я. – Вы закончили свою клоунаду, молодой человек?
     Несколько мгновений он вдумывался в смысл моих слов, потом побагровел:
     - Я – Дмитрий Роганков, - веско сказал он. – Я придумал антигравитацию!
     - Смело! - усмехнулся я. – Автор этого явления, как, кстати, и всякого другого, вполне известен. Кроме того, даже склонность к плагиату не даёт вам право врываться в помещение, где люди заняты серьёзными делами, и нарушать их спокойствие и ход мысли.
     В столбняке он пребывал с минуту, потом пришёл в себя и обвёл нас взглядом. Надо отдать должное моим ученикам: даже тени улыбки не было на их лицах. А ведь каждому из них когда-то пришлось пройти точно такое же посвящение. Удивительно, почему-то все начинают с одного и того же. Может, я и вправду перемудрил с тяготением? В одном из лабораторных шкафов несколько полок заняты антигравитаторами разных конструкций.
     - И это всё, что вы можете сказать? – хрипло выдохнул Дмитрий.
     - Нет, - сказал я. – Не всё. Но прежде, чем вы услышите, то, для чего родились, надо будет немного поработать.
     - Согласен, - он энергично потёр руки. – Что нужно делать?
     - Для начала, будьте добры, приведите в порядок доску и восстановите на ней записи, которые вы неосторожно стёрли.
     Судя по лицу Дмитрия, он полагал, что может что-то возразить. Я не дал ему такой возможности: подал знак сотрудникам, и мы вернулись к прерванным занятиям.
     Я не противник таких пауз. Интеллектуальное давление на мироздание – занятие захватывающее, но утомительное. Всем нужно как-то бодриться, и такие представления – незатейливые гимнастики для ума - частенько бывают кстати. Особенно перед серьёзными прорывами или ответственными экспериментами.
     Он корпел над доской до поздней ночи. К нему подходили аспиранты, и о чём-то шушукались. Несколько раз они звали его пить чай с бутербродами. Он не отказывался, но всякий раз через три-четыре минуты вскакивал, на ходу дожёвывал и вновь устремлялся к доске.
     Собрался уходить только под утро.
     - Спасибо, - сказал Дмитрий на прощание. – В самом деле, управляя биопотенциалами своего тела, можно многое. К дьяволу машины!
     - Не «многое» - а всё, - строго поправил я, и усмехнулся. – Только зачем мне столько железа?
     Он кивнул, мол, понял, но я-то знал: он подумал - шутка…
    
     ***
     Через пять лет он нашёл меня в Антарктиде.
     Геофизическая лаборатория работала круглый год, но, естественно, смена вахты и доставка продуктов – строго по расписанию. Народ здесь тёртый. На мои частые отлучки и появления вне связи с рейсами чартеров привыкли не обращать внимания. А вот приход Дмитрия произвёл впечатление.
     - Здравствуйте, - немного смущённо сказал Дмитрий, входя внутрь жилого модуля. – Не помешаю?
     Он спросил так, будто мы находились не в центре ледового материка, а где-нибудь в Подмосковье, в минуте пешего хода от электрички. Шёл к себе на дачу, да и заглянул на огонёк…
     Радист Олег едва не упал со стула, будто марсианина увидел. А любимец экспедиции, кот Апогей, выгнул спину и зашипел.
     - Привет, Дмитрий, - улыбнулся я. – Рад, что не забываешь. Какими судьбами?
     - Мне можно с вами поговорить?
     - Почему же нет? - спрашиваю. – Поговорить всегда можно. За разговоры уже давно не жгут и не сажают…
     Он весь сжался, напружинился.
     - Нет, не здесь. Можно туда? - он кивнул на дверь. – Наружу?
     - Конечно, - немедленно согласился я. – И в самом деле, незачем травмировать персонал.
     Вышли. Ярко светили звёзды, равнодушные к нашим нечаянным взлётам и вполне предсказуемым падениям. Мороз был градусов за сорок. Снег весело скрипел под нашими сандалиями, а свежий ветер ерошил волосы. По предложению Дмитрия расположились прямо в воздухе, по-турецки подобрав под себя ноги. Молочная муть внизу и звёздный купол положительно настраивали для серьёзного разговора.
     Но Дмитрий и на этот раз не стал тратить время на пустые слова. Переохладив указательный палец правой руки, он десублимировал из воздуха снежную пыль и ею стал отрисовывать систему мировых уравнений.
     Я на какое-то время счёл возможным немного отвлечься – в одной из вселенных происходили события, которые могли иметь весьма важные последствия для одного из моих экспериментов. Направив эти события в нужное для себя русло, я вновь одарил Дмитрия вниманием.
     С поставленной задачей он справился блестяще. Теперь, когда не было необходимости отображать уравнения на плоскости ученической доски, ему удалось изящно показать ход своей мысли в объёме.
     - Из этого следует, что энергия – лишь проводник между массой и временем, - торжествующе заключил он, ставя точку в конце своих рассуждений. – Но перемещение во времени – всего лишь одно из следствий. Теперь я знаю, как возникла Вселенная!
     - Вот как? – я скептически поднял брови.
     - Конечно, - уверенно заявил он. – Назовите дату демонстрации.
     - Семьдесят миллионов лет в прошлом, - сказал я. – Плюс-минус не имеет значения. Особое внимание удели позиционированию хронопрокола. Аннигиляция отверстия потребует приличной массы…
     - Порядка одной восьмидесятой массы Земли, - перебил он меня.
     - Верно. Но будь осторожен: ошибка в сотую процента разнесёт систему на куски.
     - Это у меня ошибка?
     Он высокомерно выпятил нижнюю губу, но я не позволил ему наговорить глупостей:
     - Взгляни-ка…
     Я указал на небесную сферу и вычертил на ней инеем эфемериды:
     - Не забудь прецессию и обратное вращение…
     Но он меня уже не слышал.
     Эх, молодость, молодость… Неужели и я был таким же?
     Романтика ошибок: пусть тонут дураки, нам море по колено…
    
     ***
     Я ведь знал, что он поступит по-своему.
     Но игра того стоила.
     Он зашёл дальше всех, а потому я не мог отступить: а вдруг получится? И поэтому планета была обречена.
     Через минуту Дмитрий сделает свой первый прыжок во времени и убьёт девяносто девять процентов биомассы планеты. Почти вся моя кропотливая работа пойдёт на топливо. А что не догорит сегодня, через семьдесят миллионов лет люди назовут нефтью, и всё равно сожгут.
     Я снял туфли и носки.
     Ноги по щиколотку погрузились в бесконечное шевеление жизни. Да. Здесь так: шагу нельзя ступить, чтобы не споткнуться обо что-то живое. Сельва Бразилии по сравнению с этим местом примерно также бедна жизнью, как пустыня Сахара по сравнению с сельвой.
     Я поднял руки и развёл их в стороны. Солнце палило нещадно. Тяжёлый влажный воздух бархатом давил на плечи. Запахи, звуки, движение… Как жаль…
     Как бесконечно жаль мне этот мир!
     Никогда и нигде больше не будет такой плотности страстей на кубический сантиметр. И так всюду: от полюса до полюса, по каждому из меридианов, которые выдумают… ох, как не скоро… через семьдесят миллионов лет.
     Взмахни рукой, сдави пятерню и ешь. Только не забудь прежде оглянуться: вдруг кто-то позади тоже решит пообедать?
     Живое толкалось у моих ног, карабкалось по брюкам, бабочки вились у лица, а пауки плели сети прямо в волосах. Возмутительно грохотали миллионы голосов, - каждая тварь изо всех сил старалась быть услышанной. Невдалеке гулко ухали чьи-то тяжёлые шаги…
     Простой и ясный мир.
     Неужели его смерть так необходима?
     Я сомневаюсь? Нет. Я сожалею…
     Над горизонтом полыхнуло пламя. Потом ещё раз. Будто далёкая гроза пробует силы молчаливыми зарницами.
     Но я знал, что это не гроза. На расстоянии четырёх сотен тысяч километров возник крохотный прокол между двумя временными последовательностями. И чтобы закрыть червоточину, Дмитрию нужно будет залатать пространство. Поставить аккуратную сферическую латку со смешной перекошенной рожицей. Но ученик допустит ошибку. Ту самую, которая даст возможность его виду доминировать здесь спустя каких-то семь десятков миллионов лет.
     Эта ошибка превратит мой сад в пустыню. Выпьет запахи и влагу из воздуха. Понизит плотность жизни со ста животных в кубическом метре до одного на квадратный метр поверхности.
     Очень много энергии…
     Ясно вижу, как огненный фронт спускается с неба.
     Всё. Ухожу. Я не могу видеть агонию своего мира.
     Я с ним попрощался.
     Через минуту здесь будет ад. И только миллион лет спустя вновь зазеленеют луга, поднимутся травы, прорастут леса… Но всё это будет уже не то…
     Я опустил руки и склонил голову.
     Это был первый случай, когда я не был уверен в правильности своего решения.
    
     ***
     Сегодня мы встретились неподалеку от Фомальгаута. В этих краях более всего принято почитать чистое знание, как высшую добродетель. Утверждение спорное, но я не препятствую заблуждениям.
     Это был заурядный конвент астрофизиков различных рас с рядовой, обычной темой – происхождение Вселенной. Всё было буднично, даже рутинно…
     Пока на кафедру не поднялся Дмитрий.
     По своему обыкновению, он не стал расшаркиваться перед научными авторитетами и взывать в свидетели прочности своей теоретической базы напыщенных снобов из академии.
     Вместо традиционных благодарностей и сладкого пиетета в адрес корифеев темы заседания, Дмитрий развернул четырёхмерный демонстрационный бокс и огорошил присутствующих сложнейшей системой мировых уравнений, связывающих Большой взрыв с финальной тепловой смертью Вселенной.
     Он даже не трудился, что-то пояснять. Демонстрация пошагового состояния модели Вселенной и анализ снимков далёких галактик, наглядно показали точность, с которой он подобрал уравнения и граничные условия. Он использовал фотографии края Вселенной, как машину времени - ведь свет от этих удалённых объектов шёл к нам миллиарды лет…
     Всё было настолько безупречно, что Дмитрий даже предсказал растущую вслед за убегающими галактиками прослойку сверхвакуума с отрицательной плотностью материи.
     Над ним, конечно, посмеялись, но я-то знал, что это правда!
     Дмитрия не смутил скепсис аудитории. Он вывел на обзорный экран результаты расчётов и указал место, в котором восемнадцать миллиардов лет назад произошёл Большой взрыв.
     Теперь собрание молчало. Слушатели были смущены скандальными выводами представителя малоизвестной цивилизации. Председатель конвента получил несколько записок с одинаковым вопросом, кто пригласил этого невежду на уважаемый научный форум.
     Председатель не мог ответить.
     Потому что Дмитрия пригласил я.
     Дабы пресечь растущее недоумение и нервозность, я поднялся и прервал докладчика:
     - Минуточку, уважаемый. Прошу прощения, что прерываю ваши замечательные доводы. Но мне думается, что если бы вы начали с определения задачи, или, по крайней мере, озвучили конечную цель, то следить за вашими рассуждениями было бы много легче.
     Зал одобрительно загудел.
     Дмитрий не узнал меня, поскольку на конвент я прибыл в составе делегации от скопления Плеяд, но суть моего замечания была ему понятна.
     - Разумеется, - он кивнул. – Охотно поясню, о чём идёт речь. Если в двух словах… - Он задумался. Зал стих. Признаться, я и сам затаил дыхание. Не так-то просто рассказать в двух словах главную тайну механики Мира. – Я думаю, что создание Вселенной – дело рук разума самой Вселенной.
     Что ж, не два слова, конечно, но тоже не плохо.
     - Прыжок в прошлое сопровождается выделением массы и энергии. Недавно я провёл любопытный эксперимент на своей планете и с удовольствием ознакомлю собрание с его результатами.
     Он вновь включил проектор.
     - Как видите, время, энергия, масса… экспоненциальный характер зависимости. Если экстраполировать массу образовавшейся Луны в масштаб возраста Вселенной, получится масса и энергия, по порядку сопоставимая с принятыми в современной науке значениями массы и энергии Космоса…
     Он жестом профессионального фокусника вывел на экран значения и все ахнули: речь не шла о порядке величины, - совпадение было точным до второй значащей цифры.
     - Иначе говоря, на самом деле речь не идёт о единственном взрыве, который послужил причиной возникновения нашей Вселенной. Существует последовательность взрывов. Вновь рождённая Вселенная порождает жизнь, которая, становясь разумной, совершает прыжок во времени назад, чтобы дать жизнь новой Вселенной. Как круги на озере от бегущей водомерки.
     Радуясь произведенному эффекту, он открыл последние группы мировых уравнений. То, что я увидел, заставило меня вскочить на все шесть лап.
     - А теперь, - сказал Дмитрий, – я хочу вам показать нечто и впрямь достойное внимания…
     Вопреки порядку и тысячелетним традициям я тут же оказался на подиуме:
     - Это не обязательно, - сказал я, схватив его за руку. – В этом нет необходимости…
     - Что такое? – нервно спросил он.
     Должен отметить, что для нервозности у него были основания. Как я уже говорил, на этот раз я был в теле членистоногого с одной из планет системы Плеяд, и, несмотря на всю цивилизованность собрания, человек рядом с таким существом выглядел беззащитно… но не жалко.
     И я гордился этим!
     - Здесь, - я указал ему на краевые условия. – Этого не нужно делать!
     - Да что это с вами? – он попытался отбросить мою лапу. – Я всего лишь хотел показать, что обнаружил нетривиальные граничные условия, при отсутствии которых мир не может существовать.
     Это могло быть началом конца. Но, возможно, я всё же ошибся? Может, излишняя впечатлительность играет со мной злую шутку?
     - Вот, - он ткнул пальцем в сердце мировой системы, и я почувствовал, как Вселенная вздрогнула. – Эти две функции. Я назвал их тревожными. Одна из них всегда должна превалировать над другой. Даже равновесие приводит к диссипации мира по оси времени…
     Я слегка изменил температурное поле на участках его тела. Защитные уравнения, позволяющие Дмитрию обходиться в аудитории без скафандра, были нарушены.
     Он схватился за горло, согнулся и захрипел.
     Я присел рядом:
     - Как ощущения?
     Вопрос был издевательским. В таком положении он не мог говорить. Каждый удар сердца приближал его к неизбежному концу: кроме ядовитой атмосферы на него обрушилось избыточное давление. Да и гравитация планеты, к слову сказать, значительно превышала земную норму.
     - Каково это, быть низложенным? Каково это чувствовать себя богом, а через секунду - червём, раздавленным собственной оболочкой?
     Он молчал. Но смирения в его молчании не было.
     Я шевельнул антенной-усиком, и ему полегчало.
     - Это… вы? – с заметным усилием пробормотал он. – Нельзя же так людей пугать, право… кажется, брюки обмочил…
     Это была ложь. Штанов у него не было. А набедренная повязка была суха, как та тряпка, с которой началось наше знакомство.
     Одна моя часть вместе с фантомом Дмитрия вернулась в аудиторию, где я извинился за инцидент, и лекция была благополучно, в лучших традициях науки осмеяна и осуждена на забвение, в то время как наши реальные личности скользнули к началу начал – к сингулярности Вселенной моего нового ученика.
    
     ***
     Я зачерпнул ладонью протоматерию из первичного яйца и небрежным броском измазал небытие системой мировых уравнений. Потом выкрасил синим цветом опасные участки краевых условий:
     - Через восемнадцать миллиардов лет в твоём мире изобретут мины, которые будут приводиться в действие потревоженной натянутой струной. Такие штуки будут называться «растяжками». Ты должен хорошенько запомнить «растяжки» мировых уравнений, иначе превратишься в арбуз, который упал с девятого этажа на бетонный двор. Оставь свои шуточки, смертный, и ясно скрепим договор. Тебе понятно, что я только что сказал?
     По-видимому, парень во всех подробностях увидел злополучный арбуз после падения, потому что быстро ответил:
     - Да, - и покосился на злобную пульсацию сингулярности. – А почему эта штука не взрывается?
     Я был счастлив от его наглости.
     - Я беру тебя в ученики. Обращаться ко мне будешь «мистер». Это понятно?
     - Да.
     - Теперь этого недостаточно!
     - Да, мистер.
     - Прекрасно. На время тебе придётся оставить эту шутиху, - я задул уравнения, и они сверкающей пудрой втянулись в сингулярность. – Мы займёмся важной работой…
     - Мистер?
     Поскольку это был его первый вопрос, я благосклонно кивнул.
     - Если можно… - он замялся. – Мистер, один вопрос?
     - Давай-давай, - подбодрил я его. – За один вопрос ничего не будет.
     - Что это за функции, и зачем эти растяжки?
     - Функции? Добро и зло, конечно. Первого всегда должно быть больше, при всей кажущейся симметрии. И трогать это условие нельзя. А растяжки… - я задумался, – это как проверка на разумность...
     - Какая проверка, мистер? – от любопытства он даже вытянулся на цыпочки, что в условиях «до начала всего» сделать было очень непросто. – Не понимаю.
     - Чувство меры, конечно, - устало ответил я. – Создавай мир, владей миром, управляй… делай что хочешь. Но добра должно быть больше.
     - Но как их отличить? – изумился мой неофит. – Что хорошо одному, плохо для миллионов!
     Это был третий вопрос. Слишком много для первого раза. Поэтому я не ответил. Но то, что мой чертёнок охладел к антигравитации, сингулярности и прочему детству, изрядно грело самолюбие.
     Мой ученик! Настоящий! Выстраданный!
     Теперь с ним можно заняться и взрослыми задачами.
     Как различать добро и зло, например…