Давно это было в далёкие давние времена, когда зимы стояли морозные, лето исчислялось временем малым, когда осенью дожди шли стеной, а весной снег лежал на проталинах аж до середины лета. Вдалеке вершины заснеженные, в озёрах и реках вода хрустальная, чистая, до дна прозрачная. Да и сами люди в эти времена были суровыми.
     Сага моя о Брунгильде, дочери кунигаса, а по-простому, князя древнего городища Тукумус. Девице стукнул пятнадцатый год, а значит, время замужества.
     Старый Айвар не мог подыскать дочери жениха племени знатного, поэтому выбирал из княжеских подданных. Пусть он и владел всей полнотой власти в своих владениях, и богатство имел немалое, но дальше собранной кубышки дело не шло.
     Его земли с севера омывало море Венедское, с востока и до запада – густой буреломный лес. Стояло Айварово городище на самом конце земли, куда торговцы даже не заглядывали. Да и простой путник редко заворачивал в эту глубинку.
     С одной стороны княжество спряталось от грабежей вражеских, которые в те времена являлись вещью привычною. Для безопасности это было хорошо. А с другой стороны, торговые пути проходили далеко от их земель. И это было плохо, потому что в те времена торговля в виде обмена товаров, процветала, но её цвет обходил стороной Тукумус. Да что торговцы, о Тукумусе мало кто вообще слышал, так было спрятано городище.
     Простых же жителей их пристанище вполне устраивало. В тишине, без войн и набегов, они занимались земледелием, скотоводством, ловлей речной и озёрной рыбы. Находились даже такие смельчаки, что замахивались и на тюленя. Люди были почти крепостные, потому что по закону должны были платить дань своему хозяину, которая исчислялась половиной промысла, но всё равно, бедный человек не бедствовал, если так можно выразиться. Того, что они добывали, им хватало и на еду, и на одежду, и на кров.
     Случалось, простой человек мог откупиться у кунигаса, чтобы создать свою небольшую общину. Он платил за свободу тюленьими шкурами, зерном и скотом. Назывался младшим вассалом, возводил форпост в окрестностях Тукумуса, но налог в виде десятины всё равно в общую казну платил.
     В княжестве так же существовала и охота, но она была прерогативой высших вассалов и самого кунигаса. В лес простолюдин ходил лишь затем, чтобы собрать ягод, грибов для еды, и хвороста или валежника для своего очага. Да если бы Айвар и разрешил им охотиться, бедняки б не заходили далеко в чащу, боялись.
     Существовала легенда, что в зарослях тёмных, в глубине леса дремучего, живёт Вайделия Лайма, предсказательница судеб человеческих. Что имеет она у себя диво дивное, и может этим дивом погубить всё живое, что встретится ей на пути.
     Сказ это или вымысел, бедные люди не знали. Не знал и сам Айвар, поэтому, чтобы не будить лихо, так же охотился недалеко от своего городища. В самую глубину леса никогда его конь не ступал копытом.
    
     * * *
    
     Брунгильда смотрела на себя в серебряное зеркало. Она видела картину невзрачную: рыжие ресницы, рыжие тонкие брови, два рыжих мышиных хвостика, закрученных за ушами. Толстые руки, толстые ноги, приземистая фигура – всё раздражало девушку в серебряном облике.
     - Ну, кому, - спрашивала она себя, - понадобится эдакое страшилище? Разве что такое же чудище на меня взглянет. Или возьмёт за отцовские богатства.
     Да, красотой Брунгильда не блистала, но голос имела необыкновенный. Нежный, мелодичный, незабываемый. Даже сам отец не раз говаривал:
     - Дочь моя, тебя послушал, вроде воды в священном роднике напился. Так приятна и сладка речь твоя. Ни с кем твой голос не спутаю.
     Сама же Брунгильда мечтала о красивом парне, высоком, стройном, голубоглазом. Но мечты не всегда совпадали с реальностью. Вот и сейчас она должна идти в зал, чтобы поприветствовать жениха, которого выбрал ей её отец.
     Брунгильда его уже видела через щёлочку, отвернув осторожно край ковра у входа. Ральф, старший отцовский вассал, недавно потерял жену. Потерял или ещё что с ней сделал, никто не выяснял. Пропала женщина и пропала. Негоже спрашивать у старейшины про его семейные неурядицы.
     Высокому, огромному, как скала, увальню шёл седьмой десяток лет. Волосы длинные, спутанные, словно сено в тюфяке. Вечно во хмелю от клюквенной настойки. В общем, дух от Ральфа стоял на весь их замок. Хоть и стар был жених, но потомок викингов имел ещё огромную силу. Брунгильду даже передёрнуло, когда она себя представила в его объятиях.
     «Нет, - подумала девушка, - надо бежать. И чем скорее, тем лучше». Она крадучись зашла на конюшню, благо все домочадцы были заняты разговорами с предстоящим женихом. Её белая Тучка, кобыла молодая, быстрая, в беге лёгкая, радостно и тихо заржала, увидев хозяйку. Брунгильда ловко вскочила на лошадь, выехала со двора, и сразу же окунулась в опустевшее городище.
     Глубокая ночь. Поздняя осень. Ветер хлестал порывами. И с этими порывами хлестала и листва пожухлая и пряная. На дворе моросил то ли дождь, то ли мелкая снежная крупа. Погода словно дождалась своего звёздного часа. Она хотела всё и сразу: залить дождём, засыпать снегом, завалить листвой. Можно было додать и мороза, но зима ещё спала. Её время пока не пришло.
     Девушка же проказы погоды не ощущала. Запах свободы согревал, пьянил, придавал силы, поэтому она неслась вихрем по тёмным улочкам городища, оставляя за собой вырванные комья мокрой земли копытами верной лошади. Ей нужно было добраться как можно скорее до главных ворот Тукумуса, пока её не хватились.
     Кобыла словно чувствовала настроение своей молодой хозяйки. Тучка мчалась, обгоняя ветер, и Брунгильде казалось, что она на самом деле летит на настоящей тучке.
     Ворота городища охранялись стражей, состоящей из потомков викингов. В те времена эти грозные воины давно уже забросили своё неправедное ремесло – грабежи и насилие. Они сформировались в отряды, так называемые дружины, и стали наниматься на службу к богатым и знатным кунигасам.
     В Тукумусе тоже существовала своя дружина. Она несла вахту у ворот городища, охраняла жителей от врагов, если таковые имелись, и была полностью в подчинении у князя.
     Стража Брунгильду знала. Она не могла её выпустить из городища, да ещё поздней ночью, без разрешения Айвара, и всё же это была княжеская дочь. Поди потом разберись, кто прав, а кто нет. Как всегда пострадает и будет виновным слуга, но никак не знатная княжна. Поэтому, охранникам ничего не оставалось делать, как открыть ворота и выпустить Брунгильду за пределы ограды. Но гонца к князю послали на всякий случай.
     Девушка не знала, куда мчится. Тучка, обрадовавшись свободе, несла свою ношу по своим, только ей известным проторенным дорожкам. Что она видела в такой темноте, Брунгильда не могла понять, поэтому ещё крепче прижалась к крупу лошади и отдалась на откуп судьбе.
     Погоню она услышала сразу. Причём гнались за ней не пара ездоков, а целый отряд, которого в ночной тишине было слышно на всю округу. Брунгильде казалось, что ещё чуть-чуть, и её догонят, схватят, отведут в замок и кинут поверженную к ногам Ральфа.
     «Нет, не бывать этому», - девушка резко дёрнула за поводья. Тучка, словно поняла свою хозяйку, а может и в самом деле поняла, легко развернулась, негромко заржала и рванула к тёмному и такому таинственному лесу.
     Лес. Он не страшен, когда ты входишь в него днём, при свете ясного и ласкового солнца. Когда видно каждое деревце, каждый кустик. Где можно на светлой полянке насобирать землянику, а на обочине узкой тропинки срезать боровичка.
     Но ночью лес приобретает совсем другой облик. Он становится живым существом, который вздыхает, шепчет, хрипит, рычит, хрустит, и даже кажется, что он ходит. За каждым деревом прячется чудище, а в тёмных кустах зверь невиданный.
     Вот в такой ночной лес и ворвалась Тучка. Не сбавляя скорости, она неслась, словно за ней гнались волки. Брунгильда совсем распласталась на её спине; глаза от страха закрываются, сердце от ужаса колотится, лишая девушку сознания. Лес суровый, чаща непроходимая, буреломы непролазные. Мчится кобыла сквозь эти чащи, несёт на себе ношу ценную. Дева лежит на её теле без памяти.
     Конечно, погоня отстала. Она просто затерялась в буреломной и густой чаще. Где искать беженку, когда не видно ни зги. Да и лес страшный, ночной. В него то и днём далеко старались не заходить, а тут ночью. В общем, воины хоть и смелые, но чаяли врага настоящего, а не силу тёмную.
     Вернулась погоня к своему вассалу ни с чем. Поник кунигас Айвар. Пропала дочь. Кому теперь он передаст свою власть? Нет больше наследников у старого князя. Ну, сколько он ещё пробудет на этом свете? Так и ушёл Айвар с поникшей головой в свою опочивальню горькие думы думать. Планы мифические строить. Почему мифические, потому что если нет наследника, власть нужно будет передать кому-то из подданных. А кому?
    
     Брунгильда еле-еле открывала глаза. Тело болело нестерпимо. Голова была тяжелой. В ушах стоял шум непрерывный. Во взгляде туман. И сквозь этот туман просачивалось старушечье лицо - страшное и некрасивое. Но улыбчивое. И приятная улыбка скрашивала всю некрасивость старческого облика.
     - Ах, Лаймдота, - шептала ласково старушка, - я знала, я верила, что ты наконец-то появишься в моём жилище.
     - Ты меня с кем-то путаешь, старая, - Брунгильда ещё не могла сообразить, где она находится. Оглянувшись, она увидела, что лежит на ветхой лежанке, что потолок из толстых брёвен, и что она находится в каком-то деревянном строении, похожем не на дом, а на нищенскую развалюху. В дыры свистел ветер, а сквозь бычий пузырь в окне еле проглядывал дневной свет.
     - Меня зовут Брунгильда, - произнесла девушка, вставая с ложа. Она вспомнила, как ночью, удирая от погони, ворвалась в лес ночной. Что занесла её Тучка в глубь тёмную, непроходимую, где везде ей мерещился зверь невиданный, слышался рык его грозный, и что от такого страха и ужаса, потеряла она сознание. Теперь же, когда она очнулась от обморока, сознание вернулось к ней и она могла отвечать и задавать вопросы. – И где моя Тучка?
     - Кобылка в порядке, пасётся на лужайке. Не переживай за неё. Тебя ветка сосновая сшибла, вот ты и упала с лошади, – улыбалась старушка. – А имя твоё я знаю. Но ты – дарованная счастьем, потому и назвала тебя Лаймдотой.
     - И в чём же моё счастье?
     - Вот поживёшь у меня с годок и узнаешь.
     «А что, - подумала Брунгильда, - уж лучше жить здесь с этой, правда, не очень привлекательной, но всё же милой старушкой, чем обниматься с жирным и вонючим Ральфом».
     - Хорошо, - согласилась Брунгильда, - раз уж судьба меня сюда забросила, так тому и быть. Только я не знаю, как к тебе обращаться, бабушка?
     - А зови меня просто – Вайделия.
     Девушка ахнула. Как, сама Вайделия, предсказательница судеб? Не может быть! Но в жизни всегда случаются такие моменты, которые невозможно предугадать или даже придумать. Они происходят сами по себе, по воле случая или по роковой случайности, а может и по предназначению.
    
     Брунгильда осталась у Вайделии. Жили они вместе в полной гармонии и согласии. Девушка настолько полюбила старушку, что даже не представляла, как до этого жила, не зная её. Мать она не помнила и женской ласки не ведала. А тут получила всё сполна: и любовь, и участие, и совет.
     Как-то поздним вечером, лёжа на своей лежанке и укрывшись ветхим одеялом – если эти лохмотья можно было назвать одеялом, – Брунгильда завела разговор, который её очень давно мучил:
     - Бабушка, - произнесла она ласково, - а говорят, что у тебя есть диво чудное, и что оно может судьбу менять.
     - Диво есть, - подтвердила Вайделия из своего тёмного угла, где только умастилась, чтобы заснуть, - но вот чудное оно или нет, я не знаю. Всё зависит от желания владельца. У меня не получилось изменить свою судьбу. Я стала лишь хранительницей его.
     - А ты мне покажешь диво? – девушка даже привстала слегка от волнения.
     - Покажу, милая, покажу, - скрежетал из угла старушечий голос.
     - А когда?
     - Скоро, скоро наступит и твой черёд, - шептала старуха, засыпая.
     - Черёд чего? – не унималась Брунгильда. Но Вайделия уже спала или делала вид, что спала, вопрос так и завис в воздухе.
     Наступила долгожданная весна. В этом году она принесла с собой тепло необыкновенное. Всё давно распустилось, зацвело и заколосилось на счастье лесным жителям. Птицы пели песни звонкие. Но радости в душе Брунгильды не было.
     Второй год жила она у Вайделии. Ухаживала за бабушкой, помогала ей во всём. Но старушка сдавала прямо на глазах. А этой весной просто слегла. Вот и сейчас Брунгильда насобирала кореньев знахарских, чтобы сделать отвар лекарский. Только бы помог.
     Девушка подошла к старушке, а та тихо прошептала:
     - Пришёл твой час, милая, стать владелицей чуда дивного. Не зря я прозвала тебя Лаймдотой. Ты будешь одарована счастьем. Вон, возле окна стоит чаша. Возьми её.
     Брунгильда и раньше видела сосуд странный, но никогда к нему не притрагивалась. Вид эта чаша имела бронзы тёмной, но в хозяйстве бабушка ею не пользовалась. Стоит себе чаша, и стоит. Чего о ней задумываться девушке, у которой и так забот полный рот – и обед сварить, и ветхое бельишко старушечье постирать, и в комнате прибраться. Да и о себе горемычной подумать. Какое у неё будущее впереди?
     А чаша, как только коснулись её руки тёплые, сразу приобрела цвет блестящий, вроде её песком натёрли. Поднесла Брунгильда это диво к Вайделии, та и говорит:
     - Поведёшь пальчиком по кругу чаши, проснётся в ней Лиго – божество пения и музыки. Что захочешь, можешь загадать. Всё исполнит. Только есть у него запрет.
     - Какой такой запрет?
     - Не просить любви безграничной. Кто её получит, меж звёздами потеряется.
     - Что за загадки ты мне рассказываешь?
     Не успела ответить Вайделия. Нежно улыбнулась девушке и растаяла в воздухе, словно её и не было. Стоит Брунгильда посреди развалин с чашей в руках и не может понять, то ли сон ей приснился, то ли всё на самом деле было. А может это ветка так её по голове шарахнула, что, упав в обморок, она до сих пор в себя не приходила? Но чаша же в руках, и Тучка рядом. Волнуется, копытами перебирает, лететь опять хочет. Значит, всё-таки была предсказательница судеб. Или не была?
     Кинулась Брунгильда к ручью, который привлёк её внимание своим журчанием. Заглянула в воды прозрачные, и увидела картину обычную: рыжие ресницы, рыжие брови, два хвостика над ушами.
     - Нет, - воскликнула девушка в голос, - раз уж у меня в руках чаша невиданная, вызову я божество пения, пусть исправит ошибку природную.
     Повела пальцем Брунгильда по кромке чаши, затянулась песнь монотонная, закружился вихрь вокруг девушки, словно втягивая в свою мелодию, глубоко проникая в её сознание. И в сознании услышала она голос певучий:
     - Что хотелось хозяйке ласковой?
     - Хочу стать красавицей, - прокричала Брунгильда в отчаянии. И как только выпустила она на волю слова душевные, слезами выстраданные, наступила тишина полуденная. Песнь закончилась. Вихрь утих. Да и сознание успокоилось.
     Глянула девушка в ручей, и не узнала себя. Краше солнца стала Брунгильда. Лицо нежное, светом обласкано. Волосы длинные, густые, вьющиеся, золотом отливают. В глазах небо синее отражается. Губы слаще мёда дикого. Дыхание ароматнее розы чайной. Стан тоньше берёзы белой. Грудь высокая, полная, словно яблоко наливное, спелое. Ноги стройные, лодыжки тонкие. Руки белые, запястья узкие.
     Засмеялась от радости Брунгильда, вскочила на свою кобылу верную и помчалась обратно в дом родной. Теперь никакой Ральф, да и отец ей не указ. Теперь она сама хозяйка своей судьбы. Теперь она поистине стала Лаймдотой – одарованной счастьем. Потому что быть красивой – это уже полное счастье или хотя бы половина его. Так казалось Брунгильде. Но не всегда, что кажется, является истиной.
     Совсем другая жизнь началась в городище. О Тукумусе заговорил весь свет. Слава пошла о необыкновенной красе девушки. Но эта слава ещё подгонялась и слухами о чаше необычайной.
     С моря корабли приставали к берегам Тукумуса, добром заваленные. С берега дороги торговые проходили прямо через княжество Айварово. Сам Айвар делами не владел. Давно передал их в распоряжение дочери Брунгильде.
     А та только и знала, что по чаше пальчиком водила, да всякие просьбы загадывала. Разбогатели люди в княжестве. Даже самые бедные поднялись до уровня среднего вассала. Только веселье да смех слышался в городище Тукумусе. И никто тогда не ведал, что близится время расплатное.
     Брунгильда тоже не ведала, вела жизнь лёгкую. Всё удавалось ей: и добра собрать ещё больше, и княжеством руководить исправно. Но одного не дано было ей – полюбить искренне, безгранично, всей душой ласковой.
     Многих мужей сводила с ума девица красная. Но ни к кому не лежало сердце Брунгильды. А как ей хотелось любить! Хотелось ласк безудержных, поцелуев нежных. Хотелось утех сердечных. Хотелось, хотелось, хотелось. . .
     Но, видать, кто чашей владел, не владел любовью.
     Закралась тоска невыносимая в сердце Брунгильды. Не было ей покоя. Не могла она, как прежде, радостно взирать на пары влюблённых. Зависть овладела сердцем девушки. От зависти и забылось предостережение Вайделии.
     Схватила девица чашу напевную. Повела пальчиком по краю, божество вызывая. Застонала чаша песнью монотонной. Закружила Брунгильду в вихре.
     - Что хотелось хозяйке ласковой?
     И взмолилась Брунгильда над чашей:
     - О мелодии дивный источник. Влей в моё сердце напев сладострастный. Песню любви посели в моё тело, чтобы звучала она дни и ночи. Сладки уста испытать я желаю. В крепких объятьях мечтаю заснуть я.
     - Ха, ха, ха! – рассмеялось Лиго, божество пения и музыки. – О запрете просишь, девица. Можно исполнить его, только с горчинкою. Кто познает мою любовь, тому судьба затеряться меж звёздами.
     Не расслышала Брунгильда угрозы в словах праведных, лишь о любви мечтала девушка. Топнула ножкой своей стройною.
     - Выполняй волю мою хозяйскую!
     Осерчало божество музыки, затряслась чаша напевная, окутала туманом девушку, закружила в вихре мелодий и выкинула на берег моря Венедского. Очнулась Брунгильда от чар божественных, смотрит, а к ней плывёт на челне парень красы невиданной. Высокий, стройный. Волосы цвета пшеницы спелой. На голове шапка из куньего меха, самоцветами украшенная. В глазах море плещется. Губы волной заманчивой, так поцелуя и требующей.
     Забилось, затрепетало сердце Брунгильды, любовью наполненное. Кинулась она к незнакомцу.
     - Как звать тебя, юноша знатный?
     - Олаф, - рассмеялся парень, крепко прижимая к себе Брунгильду. – Вот, значит, какая ты, дева заморская.
     - Неужели ко мне приплыл? – не поверила девушка.
     - К тебе, милая, к тебе, - отвечал Олаф, ещё крепче обнимая глупую.
     Почему глупую? Да потому, что не любви искал Олаф. За чашей явился он из страны дальней. Не нужна ему девица красная. Богатств хотел парень и власти. Вот и приплыл из-за моря за своей добычей. А чтобы овладеть чашей необычайной, нужно было, чтобы сама владелица её передала из рук в руки. По своему желанию. Точно так же, как Вайделия Лайма отдала её Лаймдоте.
     Но о замыслах Олафа Брунгильда не ведала. От любви своей слепа стала девица. Кроме красоты возлюбленного ничего больше вокруг не видела. Купалась в его объятиях, замирала от губ его ласковых, и душа её была меж звёзд - на седьмом небе от счастья.
     Олаф, закрутив девушке голову, ситуацией выгодной воспользовался. Ведя речи льстивые, выманил он неправдой чашу напевную. Отдала ему в руки своё сокровище дева глупая, сердцем влюблённая. Думала, вместе по жизни идти они будут дорогою вечною.
     Совсем от любви взор у Брунгильды затуманился. Не видела даже, как Олаф, схватив чашу необычайную, тут же на свой челн подался. Поставил парень паруса светлокрылые и поплыл в море Венедское. Подальше от девы нелюбой, к богатству и славе своей вожделенной.
     Очнулась Брунгильда от чар, взор затуманивших. Нет милого рядом. Кинулась за ним, а его и след простыл. Оседлала тогда девушка Тучку верную, к морю солёному помчалась. К месту заветному, где встретила любого. Только встречала она его днём ясным с солнцем приветливым, а теперь искала ночью позднею, месяцем освещённою.
     Волновалось море широкое, сливаясь с небом печалящимся. Поднимало волны высокие, и на берег с шумом их выбрасывало. Все корабли стояли на привязи, только одинокий парус виднелся вдали за горизонтом. Да и сам горизонт сливался с далью небесной. Звёзды, ярко сияющие на тёмном небосводе, отражались в море, словно в зеркале великанском. Месяц светил дорожкой лунною. И Брунгильде казалось, что всё вокруг - это небо огромное. Что любовь её жизни, Олаф, поднимается в это самое небо по этой самой лунной дорожке, и плывёт вместе со звёздами.
     Вскрикнула громко Брунгильда, пришпорив верную лошадь, и кинулась вслед за Олафом. Не оставила Тучка свою хозяйку. С громким ржанием бросилась в волны шумящие. Но не превратилась в пену морскую, а взлетела ввысь тучкою настоящей - белой, пушистой, неся на себе деву печальную.
    
     * * *
     Так свершилось пророчество чаши напевной невиданной. Каждую ночь вылетает Брунгильда на своей тучке к звёздам горящим, ищет Олафа милого. Не найдя его, плачет слезами горькими. Льются те слёзы с неба ночного потоками жаркими. Сыплются прямо в море Венедское, Балтийским прозванное. Летят звёзды в бездну пучинную, звездопадом огненным.
     Удивляются жители Балтии, видя такое свечение. Ловят волны морские те искры небесные – слёзы Брунгильды обманутой, превращая их в водах холодных в камень солнечный, янтарём названный.
     Бьются волны в шторме гудящем, накатывая пеною солёною на берег безмолвный, словно сказать хотят что-то. Шумит море, волнуется, корабли топит от бессилия, что непонятны людям слова его морские.
     Так пошумит, пошумит, побеснуется и отступит в стихийной битве, успокоится, оставляя после себя на морском берегу мелкие камешки красы невиданной. Ходят люди после шторма по берегу, собирают те камешки и диву даются: в руки берёшь – тёплые, ладонь раскроешь – звезда горит на ладошке.
     Преподносят юноши девам юным украшения из тех камней. Кто ожерелье, кто серьги, и не ведают, что то тёплые слёзы Брунгильды, любовь испытавшей, но в руках не удержанной.
     Потому и дарят юноши своим возлюбленным камень солнечный в знак любви своей пылкой и преданной. Чтобы жарким теплом он согрел сердце любимое, и чтобы никогда им не затеряться меж звёздами.