– Наверно, он увидел грабителя, попытался ему помешать, и потому его убили, – сказал комиссар Бергман, когда на утренней летучке в управлении старший инспектор Беркович коротко (подробности ночного происшествия всем уже были известны) изложил "дело об убийстве Коллекционера".
     Коллекционером – именно так, с большой буквы – называли Шая Малаховского, которому убийца не позволил дожить два дня до юбилея: к семидесятилетию был уже заказан банкетный зал в Петах-Тикве и приглашены гости в количестве двухсот пятидесяти человек – не так уж много, если учесть, сколько у Малаховского было родственников, сослуживцев, друзей детства и юности, а также просто знакомых и коллекционеров, с которыми у юбиляра были весьма натянутые отношения, но не настолько все же, чтобы не позвать коллег по хобби на славное, но так и не случившееся празднование.
     – Похоже на то, – медленно произнес Беркович, пытаясь самому себе ответить на вопрос: почему версия о банальном ограблении кажется ясной, но не убедительной? – Похоже, но... Да, Малаховского нашли лежавшим на ковре, да, следы борьбы, да, удар тупым предметом по затылку... Все так, но... – тут мысль, наконец, кристаллизовалась в сознании, и старший инспектор воскликнул: – Но обычным грабителем этот человек быть не мог! Обычный грабитель взял бы всю тетрадь, а не стал бы вырывать из нее один-единственный лист!
     – Только что, – назидательно произнес комиссар, подняв на Берковича укоряющий взгляд, – вы сами, Борис, утверждали, что грабитель влез в кабинет Малаховского через открытое окно, предварительно справившись с сигнализацией. Вы сами утверждали, что грабитель забрал статуэтку Будды, которая стоит не меньше двухсот тысяч шекелей. Статуэтка стояла на виду, взять что-то другое грабитель не успел, потому что появился хозяин. А лист из тетради мог вырвать и сам Малаховский. Это ваши слова, верно?
     – Мои, – удрученно сказал Беркович. – Но сейчас я подумал, что все могло быть наоборот. Именно вырванный лист был целью грабежа, а статуэтку убийца прихватил, чтобы создать видимость...
     – Вы все любите переворачивать с ног на голову, – недовольно сказал Бергман. – Не надо усложнять, старший инспектор! Вы же прекрасно знаете: убийства обычно просты, как апельсин, и чем меньше копаешься в деталях, тем быстрее находишь преступника. Все, господа, закончили! Давайте работать.
     – Спорная сентенция, верно? – сказал Берковичу старший инспектор Хутиэли, когда они выходили из кабинета начальника. – Я имею в виду: об апельсине.
     Беркович пожал плечами: в управлении все знали, как любит комиссар произносить фразы, смысл которых либо скрыт за семью замками, либо настолько очевиден, что их и произносить не следовало.
     – Между нами, – продолжал Хутиэли, – почему ты решил, что грабителю нужен был тот листок? Что в нем такого уж ценного?
     – В том-то и дело, что для обычного грабителя – абсолютно ничего! – сказал Беркович. – Тетрадь, в которую Малаховский записывал старинные кулинарные рецепты, лежала на письменном столе. Все, кто приходил к Малаховскому, об этой тетради знали. Но гости были не кулинары, а по большей части – коллекционеры антиквариата. У Малаховского же было два хобби в жизни: антикварные изделия и кулинарные рецепты. Как-то он приобрел в Сотби кулинарную книгу восемнадцатого века за шестнадцать тысяч фунтов.
     – Рецепты там наверняка некошерные, – усмехнулся Хутиэли.
     – Естественно. Между тем, сам Малаховский соблюдал кашрут. Поэтому он никогда не готовил те блюда, рецепты которых коллекционировал. Но в каждом рецепте – это мне сказала его дочь Олив – было что-то особенное, что-то, чего не было в других рецептах. Если салат оливье, то непременно с какой-то уникальной добавкой, придававшей салату неповторимый вкус. Если куриный суп, то непрепенно из какой-то особенной курицы... Понимаешь?
     – Ну и что? – пожал плечами Хутиэли. – Почему ты все-таки решил, что убийце нужен был листок из тетради, а не статуэтка?
     – Почему он не взял всю тетрадь? – пробормотал Беркович. – Почему вырвал лист?
     – Я пробежал глазами твой отчет, – сказал Хутиэли. – Не скажу, что читал внимательно, но обратил внимание: тетрадь лежала на полу в метре от трупа, лист был вырван с корнем, ты сразу это обнаружил, верно? Если бы именно этот лист был целью грабителя, стал бы он так поступать? Он бы аккуратно вырезал лист, а тетрадь положил на место. Но все было, как ты и описал в отчете: грабитель взял статуэтку, тут вошел Малаховский, произошла драка, убийство, преступник хотел замести следы, отвлечь внимание от статуи, увидел тетрадь, выдрал из нее лист, бросил тетрадь рядом с трупом, чтобы на нее непременно обратили внимание...
     – Может быть, – уклончиво сказал Беркович. – Надо подумать. Но ты понимаешь, что от этого зависит поиск преступника? Одно дело – искать случайного грабителя: в Петах-Тикве да и во всем Израиле знали, что Малаховский богатый коллекционер, его пытались ограбить уже шесть раз. И совсем другой расклад, если охотились именно за этим листом – это иная группа подозреваемых, гораздо меньшая.
     – Да что это за рецепт такой был, из-за которого нужно было убить человека? – воскликнул Хутиэли.
     – Это мне скажет Рон сегодня вечером, – спокойно сказал Беркович.
     – Рон? – усомнился Хутиэли. – Я уважаю его, как эксперта, но что он может сказать о листе, которого никогда не видел?
     – Все записи в тетради Малаховский делал сам, – объяснил Беркович. – На следующем листе должны остаться выдавленные следы. Конечно, там есть остатки и от записей на предшествовавших страницах, так что работы у Рона достаточно. Но я надеюсь...
     – Ну смотри, – вздохнул Хутиэли. – По-моему, ты сильно усложняешь себе жизнь.
     – Или облегчаю, – сказал Беркович.
     Хутиэли с сомнением покачал головой.
     Весь день старший инспектор допрашивал домочадцев покойного, говорил с соседями, друзьями-коллекционерами. Выяснил, что характер у Шая был несносным, что домашних – жену, детей, внуков – он терроризировал своими придирками, а хобби его они ненавидели, потому что дед постоянно приводил в дом незнакомых людей, демонстрировал свои сокровища и нисколько не боялся ограблений, даже сигнализацию поставил такую, что любой ребенок мог справиться с ней в два счета. Но ненавидя занятие деда, домочадцы, однако, помогали ему чем могли – ведь коллекция стоила больших денег, и деньги эти после смерти старика переходили к жене, а от нее к детям.
     И еще Беркович выяснил, что золотую статуэтку Будды Малаховский купил на аукционе в Дели, а кулинарные рецепты записывал лично – из старых книг или по устным рассказам. Последний по времени рассказ Ида – дочь Шая – слышала сама: отец привел в дом какого-то иностранца, говорил с ним на неизвестном языке, писал что-то под диктовку, а потом долго о чем-то спорил, и было это неделю назад, а то, что речь шла именно о кулинарии, было Иде ясно, потому что, когда она вошла в кабинет, отец писал именно в кулинарной тетради и на предложение дочери принести кофе только рукой махнул: не мешай, мол.
     – Отец знал много языков? – спросил Беркович.
     – Кроме иврита, английский и французский – говорил свободно и писал. Но на очень многих языках мог читать со словарем, как-то пришлось переводить надпись с корейского, представляете? Отец купил словарь – выписал откуда-то из-за границы – и не успокоился, пока не перевел надпись. Правда, ничего интересного не оказалось, какие-то семейные дрязги...
     Эксперт Рон Хан позвонил Берковичу, когда рабочий день уже закончился и старший инспектор начал нервничать: уходить домой, не зная результата экспертизы, не хотелось, а ждать слишком долго он не мог – вечером должны были прийти гости, Наташа испекла торт и ждала мужа пораньше, о чем трижды напоминала ему в течение дня.
     – Я прочитал этот рецепт, – сказал Хан. – Точнее, увидел в рентгене и переснял. Прочитать не могу – я не полиглот, итальянский не учил.
     – Рецепт на итальянском? – удивился Беркович.
     – Именно.
     "Отец говорил с ним на иностранном языке", – вспомнил старший инспектор рассказ Иды Малаховской.
     – Сейчас я к тебе спущусь, – сказал Беркович и поспешил в лабораторию судебной экспертизы, расположившуюся в цокольном этаже управления полиции.
     На экране текст выглядел так, будто скопирован был не с бумажной страницы, а с глиняной вавилонской таблички.
     – Действительно, итальянский, – сказал Беркович. – Вот, смотри: "verde" – это зеленый.
     – Ты знаешь итальянский? – удивился Хан.
     – Нет, конечно, – раздраженно сказал старший инспектор. – Но как-то я читал, что фамилия Верди происходит от слова "verde", зеленый.
     – А Россини от какого слова происходит? – поинтересовался эксперт.
     – Не знаю. При чем здесь Россини?
     – Смотри. Третья строчка снизу, видишь?
     – Действительно! Послушай-ка, это хорошая идея, Рон. Ты можешь сделать мне копию рецепта?
     – Конечно. О какой идее ты говоришь?
     – Потом, – отмахнулся Беркович. – Надо кое-что проверить.
     Домой он вернулся вовремя, Наташа накрывала на стол, Арончик играл в своей комнате, и Беркович сел за телефон.
     – Могут звонить Кердманы, – сказала Наташа, – не занимай линию, пожалуйста.
     – Я недолго, – пробормотал Беркович и набрал двенадцать цифр международного соединения. Комиссар Гвидо Карпани, с которым старший инспектор познакомился год назад во время расследования дела о таблетках "экстази", к счастью, оказался на работе – в Милане время отставало из израильского на два часа.
     – Ты можешь четко прочитать мне текст? – спросил комиссар, когда Беркович объяснил, что ему нужно. – Читай, а я буду переводить на английский.
     Через четверть часа, когда в дверь позвонили, Беркович перечитывал текст рецепта овощного салата, а комиссар Карпани требовал, чтобы коллега обещал приехать в Милан на рождество и непременно побывать в "Скала" на опере Россини, который, как известно, был первым кулинаром своего времени, а не только первым оперным маэстро.
     С гостями пришлось вести приятную, но не обязательную светскую беседу (почему-то сворачивавшую на проблемы преступности в Израиле), и лишь ближе к полуночи, когда Кердманы уехали (Инга помогла Наташе помыть посуду, а Леня помог Борису расставить по местам мебель), Беркович сел в кресло и углубился в чтение.
     Да, это был рецепт, принадлежавший самому Джоаккино Россини. Наверняка один из сотен рецептов, оставленных великим композитором. Скорее всего, никакой тайны в нем не содержалось: какие тайны, если все рецепты Россини давным-давно опубликованы и прокомментированы?
     – Ты решил на досуге приготовить салат? – спросила Наташа, заглянув мужу через плечо.
     – Я решил на досуге найти убийцу, – сказал Беркович и отправился в спальню, так и не объяснив жене, что имел в виду.
     Приехав на следующее утро в управление, старший инспектор позвонил в аэропорт и сказал, что скоро к ним явится сотрудник из управления полиции с полномочиями посмотреть списки пассажиров, улетевших в Италию за последние двое суток. И если возможно, списки пассажиров, чьи рейсы предстоят сегодня.
     К Йоси Шпильману, шеф-повару ресторана при отеле "Парадиз", Беркович поехал сам. Не так давно старший инспектор спас Шпильмана от ареста, доказав его непричастность к скандальной истории, связанной с борьбой тель-авивских мафиозных кланов, и отношения между кулинаром и полицейским с тех пор были прекрасными.
     – Вот, – сказал Беркович, положив перед Шпильманом листок с переводом. Они сидели в кабинете шеф-повара, из кухни доносились аппетитные запахи, и Шпильман успел предложить Берковичу отобедать за счет заведения, от чего старший инспектор успел отказаться. – Это рецепт, предположительно от самого Россини. Что в нем такого, из-за чего можно убить?
     – Убить? – Шпильман поднял на Берковича внимательный взгляд. – Вы говорите о Малашевском?
     – Вы знаете о том, что случилось?
     – А кто не знает? – пожал плечами Шпильман. – Все газеты пишут... Значит, его убили из-за этой писульки?
     – Возможно, – уклончиво сказал Беркович. – Я повторю вопрос: есть ли в этом рецепте что-то необычное?
     – Конечно, – немедленно отозвался Шпильман. – Видите ли, старший инспектор, я тоже коллекционирую рецепты, не по долгу службы, кстати, а по велению души...
     – Знаю, – кивнул Беркович, – потому я к вам и приехал.
     – И правильно поступили! Это рецепт Россини, все верно. Овощной салат. Вполне кошерный, кстати, здесь нет ничего мясного. Типичный салат "парве". Опубликован еще при жизни композитора. Но вот в чем проблема с этим салатом: он очень невкусный!
     – Невкусный? – поразился Беркович. – Салат от самого Россини?
     – Да, его готовили много раз, жуткая гадость, говорят. Спрашивали, кстати, самого композитора, когда он был жив, и получили ответ: "Замечательный салат, господа, просто нужно понять его тайну!"
     – Тайна салата? И в чем она заключается?
     – Понятия не имею, – признался повар. – Но вот я вижу... Здесь есть фраза, которой нет в книге. Погодите...
     Шпильман подошел к стеллажам, занимавшим всю стену в его маленьком кабинете – там стояли кулинарные книги на нескольких языках, среди них Беркович с удивлением увидел знаменитую "Книгу о здоровой пище" сталинского еще издания – огромную, со множеством цветных иллюстраций.
     – Вы читаете по-русски? – спросил старший инспектор.
     – Очень плохо, – отозвался Шпильман, прохаживаясь вдоль полок. – Если вы имеете в виду этот том, то мне он достался от Миши Бокштейна, мы работали вместе лет тридцать назад, когда Миша приехал в Израиль из Москвы, а я стажировался у Бескина, вы его не знаете, в свое время это был... Ага, вот!
     Шпильман снял с полки небольшой, красиво оформленный томик, на обложке которого большими буквами было выведено "Gioacchino Rossini". Полистав и найдя нужную страницу, Шпильман показал рецепт Берковичу. Написано было по-итальянски, но Беркович разглядел отличие: в книжном варианте не хватало небольшого абзаца в конце текста.
     – Здесь нет этой фразы, – сказал Беркович. – "Моя шестая соната для струнных – замечательное сопровождение этого вкусного и полезного блюда".
     – Совершенно верно, – подтвердил Шпильман. – Должно быть, Шай переписал себе в тетрадь текст не из этой книги. Возможно, был какой-то другой вариант. Впрочем, разница невелика. Салат можно, конечно, есть и под звуки сонаты, и под звуки тарантеллы, это, знаете ли, уже не из области кулинарии...
     – Вы так думаете? – пробормотал Беркович. – Но если именно этой фразой отличался текст Малаховского, то...
     Старший инспектор не закончил фразу, но догадаться о смысле было нетрудно.
     – То не из-за нее ли его убили? – подхватил Шпильман. – Вы действительно так думаете, старший инспектор?
     – Не знаю, – уклончиво сказал Беркович. – Вроде бы действительно – соната и салат, ничего общего... С другой стороны, если тайна салата... то, может быть, музыка... Надо подумать.
     – Не думаю, чтобы вкус салата зависел от музыки, которую вы слушаете во время еды, – заметил Шпильман. – Во всяком случае, в моей практике...
     – Большое спасибо, Йоси, – сказал Беркович, вставая и протягивая повару руку. – Вы мне очень помогли!
     – Да? – удивился Шпильман. – Чем же?
     Ответа он не дождался.
     Старшему инспектору позвонили на мобильный, когда он стоял в пробке на углу улиц Алленби и Кинг Джордж.
     – Борис! – прокричал сержант Охайон, посланный в аэропорт для проверки списков. – В "Эль Аль" ничего подозрительного! В "Алиталии" я проверил вчерашние списки...
     – Не надо так кричать, – поморщился Беркович. – Я прекрасно слышу.
     – Извини, – сбавил тон сержант, – тут такой шум в зале... Вчерашние списки – пустой номер, тем более, что они уже улетели.
     – Списки?
     – Пассажиры. А через два часа в Милан летит рейсом "Алиталии" некий Арриго Бенцетти, который работает в ресторане "Ла Скала", и я подумал...
     – Задержи его до моего приезда, хорошо?
     – Постараюсь, – неуверенно сказал Охайон. – А по какому поводу?
     – Скажи, что старший инспектор хочет поговорить с ним о Шестой струнной сонате Россини.
     Пробка рассосалась минут через десять, и Беркович погнал в аэропорт, включив мигалку и сирену, сделав, однако, по дороге важную остановку. В одной из комнат отделения полиции его ждал сержант Охайон, не сводивший взгляда с высокого и тощего итальянца лет тридцати, бурно выражавшего свое возмущение.
     – Комиссар! – вскричал Бенцетти, увидев вошедшего в комнату Берковича. – Это произвол! Я буду жаловаться консулу! Что ваш сотрудник себе позволяет?
     – Если, – спокойно сказал Беркович, – при обыске – вашем лично и вашего багажа – мы не найдем вырванного из тетради листа с текстом кулинарного рецепта Россини, то вам будут принесены извинения и вас проводят на самолет. А если... Что это с вами?
     Похоже, что итальянца перестали держать ноги. Бенцетти рухнул на стул и сказал:
     – Я требую консула и адвоката.
     – Если вы сами отдадите рецепт, – предложил Беркович, – это будет расценено, как добровольное признание и явка с повинной. Кстати, куда вы дели статуэтку Будды? Она, конечно, не такая дорогая, как рецепт, но тоже стоит немало.
     – Да что вам в этом рецепте? – пробормотал Бенцетти. – Бумажка. Не стоило...
     – Убивать человека, – закончил фразу старший инспектор.
     Бенцетти молчал.
     – Значит, – продолжал Беркович, – вы так и не догадались, при чем здесь Шестая соната для струнных?
     – Для улучшения пищеварения, – буркнул итальянец.
     – Вовсе нет, – улыбнулся Беркович. – Очень невкусный салат, верно? Вы думали, что в рецепте Малаховского другие ингредиенты, а оказалось... Послушайте, я, в отличие от вас, не специалист... Сколько времени обычно варят для салата картошку, цветную капусту и морковь? Ведь именно эти продукты упомянуты в рецепте, верно?
     – Эти, – сказал Бенцетти. – Что значит "сколько времени"? До готовности, естественно.
     – До готовности, – повторил Беркович. – Вот потому и невкусно.
     Итальянец поднял взгляд на полицейского и пожал плечами.
     – Между тем, Россини ясно указал: слушайте Шестую струнную сонату! Я заехал в "Тауэр рекордс", благо это оказалось по пути, и купил диск... Вот, читайте: в сонате три части, первая звучит ровно десять минут, вторая – только две с половиной, последняя – шесть. Вам ничего не приходит в голову?
     Бенцетти, похоже, в голову приходили лишь мысли о том, что до родного Милана он доберется еще не скоро.
     – Картошку, – назидательно сказал Беркович, – нужно варить десять минут и ни секундой больше. Цветную капусту – ровно две с половиной минуты, и если вам кажется, что это мало, то поверьте Россини, ему виднее. Ну и морковь – шесть минут. Не знаю, много это, по-вашему, или мало, но с точки зрения Россини – в самый раз.
     – Мамма миа, – пробормотал Бенцетти.
     – Консула я сейчас вызову, – сказал Беркович. – Когда он приедет, мы продолжим допрос.
     Вечером, вернувшись домой, старший инспектор протянул жене лист бумаги – Беркович перевел текст на русский и аккуратно переписал в свой блокнот.
     – Наташа, сооруди-ка салат по этому рецепту, – сказал он. – Говорят, вкуснятина. Сам Россини был в восторге.
    
     Следующая глава